сначала к меньшевикам, а потом к троцкистам. Уцелев в жерновах 1937 года, встав у руля СССР, он повел партию резко вправо, вернувшись к троцкистским забавам: уничтожению церкви и внедрению национализма в образование и литературу, с трудом в начале тридцатых остановленным Сталиным. И это тоже стало каплей, переполнившей чашу терпения партийных бонз со Старой площади.
У них со временем обнаружился другой перекос – омертвление идеологических процессов, но роль их они представляли себе лучше «украинца» Хрущева. Примечательно, что Брежнев со своим днепропетровским прошлым, писавший в графе «национальность» – «украинец», уже не воспринимался страной в качестве украинского выскочки на московском троне. Вот что значит правильно расставить акценты в публичном поведении.
Да, отставка Никиты Хрущева была громкой, но не роковой. Общество и партийцы навсегда связали его имя с эпохой оттепели, покорением целины и космоса, но не забыли ему разгрома армии, слома мировой коммунистической системы, кукурузы, расстрела Новочеркасска и вызывающей вышиванки под просторным серым пиджаком то ли Добчинского, то ли Бобчинского, то ли осатаневшего от всевластья Городничего.
В Большой России Никиту Хрущева часто называют украинцем. Из-за незнания его биографии, конечно. На самом деле Никита Сергеевич родом был из крестьян Курской губернии.
И знаете что? Хрущева отроком вывезли из деревни, но деревня из него никуда не ушла. Мы уже говорили о любви его к вышиванкам, но если бы речь шла только о них!
Иногда его жесты вызывали недоумение, смех и озабоченность одновременно. Привыкнув к чопорности Молотова и скромности Сталина, западный мир с изумлением взирал на нового советского руководителя. Кажется, первым и лучше всех разгадал натуру Хрущева лауреат Нобелевской премии по литературе Сол Беллоу. Может, потому, что настоящая фамилия его Белоус и семья приехала в Америку из России?
Как бы там ни было, в своем известном эссе «Литературные заметки о Хрущеве» Сол Беллоу блестяще описал поведение советского лидера во время его визита в США в 1959 году:
“Хрущев едет, этот малахольный”, – сказал мне в сентябре прошлого года работник гаража на Третьей авеню, когда мимо промчалась колонна советских “кадиллаков”. В этом году Хрущев явился непрошеным гостем. Мы не встречали его с распростертыми объятиями и не дарили ему своей любви, но это, похоже, мало его беспокоило. Как бы то ни было, он сумел стать главной фигурой на полосах наших газет, на наших телеэкранах, на ассамблее ООН и на городских улицах. Американец на его месте, ощутив себя нежеланным, хуже того – неприятным, визитером стушевался бы. Другое дело – Хрущев. Уж он-то разошелся вовсю: устраивал уличные пресс-конференции, пикировался с балкона со стоящей внизу толпой, распевал куплеты из “Интернационала” и показывал, как он свалит с ног апперкотом воображаемого гангстера.
Это искусство, друзья. Это также совершенно новый способ исторической аргументации, заключающийся в том, что лидер мирового марксизма физически, с помощью своей собственной фигуры порицает западную цивилизацию. Больше того, это театр. А все мы – завороженные зрители, порой вопреки своему желанию. Исполненный Хрущевым номер представляет собой то самое, что Джеймс Джойс называл эпифанией, то есть “богоявлением, суммирующим в себе или выражающим собой целую вселенную значений”».
Американский вояж пятьдесят девятого года, кстати говоря, стал апогеем хрущевского пиара. Более того, чтобы наскандалить, накуролесить в Америке, глава советской державы даже рискнул своей жизнью. В дальний путь за океан он отправился на новеньком огромном Ту-114, который можно было в то время именовать по любым параметрам только со словом «самый». И лайнер действительно поразил воображение американцев, любителей и ценителей всего гигантского. А если бы они еще к тому же знали, что мистер Хрущев прилетел на самолете, даже не проходившем эксплуатационные испытания… Да, прав был механик из гаража на Третьей авеню.
В этом был весь Хрущев! Ради минуты славы, ради красного словца, ради возможности сказать: «А вам слабо!» – он был готов на все. Так, он дважды поставил мир на грань третьей мировой войны (в 1956‑м и 1962‑м), засадил всю страну кукурузой, вспахал целину и практически уничтожил сухопутные Вооруженные силы СССР (зачем они, коль есть ракеты?), попытался снова уничтожить под корень религиозную жизнь, восстановленную было Сталиным, загнал в подполье творческую интеллигенцию, а самое главное – разрушил единство социалистического лагеря и сделал врагом гигантский коммунистический Китай.
В деле пропаганды он был полнейший профан и позер. Ни один из его прогнозов не исполнился. Он обещал людям, родившимся в 1963 году, что они увидят построенный в СССР коммунизм. Автор этих строк, родившийся как раз в том году, до сих пор не увидел. Грозился, что в 1980 году советские люди «увидят последнего попа». Тоже промашка вышла. И все его культурные планы рассыпались карточным домиком. Одной из последних хрущевских больших затей была реформа русского языка. Впрочем, вполне реформой ее можно и не называть. Но то, что пытались сделать с русским языком в начале шестидесятых, тянуло на подготовку к ней.
Впрочем, не будем по-хрущевски впадать в крайности. Нельзя сказать, что реформа не назрела вообще. Процесс реорганизации русского словаря, начавшийся еще в 60‑х годах XIX столетия, прошел несколько ступеней. Первая – 1917 год, слом старой орфографии, отказ в 1918 году от большого слоя архаичных слов и выражений, многие из которых, впрочем, выжили в недрах языка.
С 1951 по 1955 год академические и учебные заведения провели грандиозную работу по очищению русского языка как от архаики, так и от «новояза». В обоих случаях ученые-филологи и педагоги действовали предельно тактично. Потому что и по сей день можно спорить, как лучше для нас, носителей языка, говорить и писать: «итти» или «идти» – в ходу были обе нормы. В некоторых случаях приходилось идти на поводу у правила «как слышится, так и пишется», которым активно пользуются большинство славянских языков, и в первую очередь – словацкий, белорусский, украинский.
Русский язык – большой и сложный, в нем ничего нельзя делать волюнтаристским способом. Поэтому в пятидесятых все изменения много лет обсуждали сначала внутри ученых сообществ, потом на страницах газет и журналов. Хрущев свою реформу языка решил провести наскоком – так он любил, другого не понимал.
В чем была суть реформы?
Работа по созданию свода современного русского языка в пятидесятых завершилась логично – в СССР начал выходить «Орфографический словарь русского языка с приложением правил орфографии» (первое издание 1956 года) на 100 тысяч слов под редакцией Сергея Ожегова и Абрама Шапиро. Словарь, понятно, постоянно корректировался. Тем более что, создав первую в мире АЭС, спутники и пилотируемые космические аппараты, самые передовые по
