Москву.
Он считал, что первостепенной задачей является прорыв навстречу Колчаку, объединение всех белых сил, а уж потом, на базе природных ресурсов и производственных районов русской территории от Одессы до Сибири, следует начинать победоносный марш на Белокаменную.
В Крыму Врангелю пришлось изворачиваться всеми доступными методами. Он заигрывал с немцами, поляками, петлюровцами, грузинами, британцами, французами и греками. Он искал выходы на американцев. Беда его и остатков Белого движения, окопавшегося в Крыму, была в том, что им нечего было предложить Западу за поставки вооружений, продовольствия, техники. Разве что большую часть Родины.
В действиях белых крымского периода уже нет уверенности Деникина ростовско-харьковско-одесского периода наступления. Уловив ревность Франции к английским поползновениям на Кавказе, Врангель предложил бывшим союзникам обещания типа: когда я буду в Москве, вы получите все.
В ответ британская лейбористская газета «Дейли Геральд» опубликовала текст абсолютно кабального «секретного договора Врангеля с французским правительством». На публикацию тут же сослался Троцкий в своем обращении к врангелевским офицерам, а газету, главный редактор которой, социалист Джордж Ленсбери, в феврале 1920 года посетил Советскую Россию, встречался с Лениным, Дзержинским, Зиновьевым и другими лидерами большевиков, уличили в получении денег от III Интернационала.
Впрочем, всех этих подробностей Владимир Зенонович мог и не знать. Но известно, что он часто обедал в компании журналиста Георгия Немировича-Данченко, начальника отдела печати Гражданского управления Правительства Юга России, а также трудившегося в этой самой печати прославленного русского писателя-сатирика Аркадия Аверченко.
Уж они-то могли рассказать, а то и показать генералу пропагандистский плакат красных, на котором прямо и без обиняков было написано:
«Врангель идет на нас! Черный разбойник-барон хочет захватить хлеб, уголь и нефть рабочих и крестьян!» Доходчиво. И, главное, попробуй работяге обратное доказать на фоне бесчинств той эпохи.
В довершение всего ближе к концу «черного барона» и его армии, к началу Великого русского исхода, в Крыму, где давно уже не было хлеба, завозившегося исторически с «материка», разыгрался голод. Он был так свиреп, что косил на ходу целые подразделения на фронте и в тылу, рабочих и «бывших» почти в равной степени. Хлеб стал золотом, дороже его.
Голод достался по наследству большевикам, и Красный Крым в 1921 году стал пустыней. Голод унес в разы больше жизней, чем действия карательных органов Советской России на полуострове.
Генерал, безусловно, получал паек, да и вообще, похоже, добрая выпивка давно ему была важнее. Но в октябре 1920 года она не могла уже спасти честного, отважного воина и просто порядочного человека.
Он мог уехать, его звали уехать. Но этот потомок обрусевших польских шляхтичей физически не мог отделить себя от родной земли. Он не мог решить ни одной из проблем Юга России, не имел возможности вернуть хоть кусочек прошлого, он не считал себя вправе быть счастливым или хотя бы устроенным за счет совести.
И в день, когда из Севастополя ушли пароходы с беженцами, он решил свою проблему в духе старого русского офицерства – пустил себе пулю в лоб.
Правда, по другой версии, его хватил инсульт, но подтверждений тому нет, поэтому я беру на веру первую версию, припомнив заодно один из разговоров Май-Маевского со своим адъютантом:
«– Все эти награды не имеют значения: когда будешь без армии и родины, ордена вызовут лишь скрытые насмешки наших союзников. Я, я этого не перенесу, – твердо сказал генерал, помолчал и добавил: – Я лучше предпочту кольт…»
За две недели до Май-Маевского ушел из жизни адмирал Михаил Саблин. Тот самый, что в 1918 году спас часть Черноморского флота от расстрела в Новороссийске. Его удостоили чести быть похороненным в «усыпальнице адмиралов» – Владимирском соборе на Адмиральской горке (центральном холме) Севастополя. Благодаря соседству с могилами Нахимова и Корнилова, уцелела и саблинская надгробная плита. А вот могила Владимира Зеноновича Май-Маевского утеряна для истории безвозвратно.
* * *
– Очень печально и поучительно, – раздался голос Панаса. Он потихоньку вошел в комнату и слушал историю.
– Идите к черту. – весело сказал Палыч, – все истории печальные и поучительные. Веселых историй не бывает, если они только не анекдоты. А теперь обещанный приз – Аверченко.
– Севастополец, король смеха, любимец женщин. Жуир и бонвиван, тончайший мыслитель, – заметил Панас.
– Да, все верно, – кивнул Палыч, – с таким набором качеств ему застрелиться как Май-Маевскому, но его ждало наказание для ерников и шутников – забвение и смерть от легочного удушья в пошловатой Праге.
История о том, как все «заверте…»
В июле 1919 года в Севастополе начала выходить газета «Юг» (позже – «Юг России»). Власть в Крыму тогда принадлежала генералу Деникину и его Добровольческой армии, а все газеты так или иначе выполняли «государственный заказ» ОСВАГ – пропагандистского управления белых сил.
Естественно, и «Юг» был заведомо агитационным расходным материалом в борьбе двух стихий Гражданской войны.
Козырным тузом газеты стал известный всей России «король смеха» – писатель Аркадий Аверченко, создатель и многолетний редактор знаменитого «Сатирикона». Об этом немедленно узнал весь город. Как же – приезжая знаменитость ведь родилась и до 16 лет росла в городе героической, тогда еще единственной, Обороны.
В наши дни иногда можно слышать вопрос, почему, дескать, в Севастополе до сей поры нет памятника знаменитому севастопольцу? Действительно, странно. Положим, понятно, почему не могло быть такого памятника при советской власти. Автору книги фельетонов «Дюжина ножей в спину революции», будь он хоть триста раз севастопольцем, не светила «всенародная любовь».
Тексты в книгу перешли из газеты, в которой с самого первого дня ее существования Аверченко делал то, что у него получалось лучше всего, – вел рубрику «Маленький фельетон». Да так удачно, что очень скоро продвинулся к руководству газетой – делу ему преотлично известному и любимому. Ответственным редактором газеты «Юг» Аркадий Тимофеевич стал через три месяца – в октябре девятнадцатого. Еще через полгода сменивший к тому времени Антона Деникина на посту вождя белых Петр Врангель разогнал ОСВАГ и закрыл газеты, выполнявшие осваговские директивы и задания. Дело было дрянь.
В то жестокое время в полуголодном Крыму остаться без заработка означало верную смерть от истощения. Аверченко отправился ходоком по начальству, добрался до самого Врангеля, и выпуск газеты возобновили. Под расширенным названием «Юг России». В общем, как писал герой одного из самых популярных аверченковских рассказов, «и все заверте…».
Из города детства осенью 1920 года Аркадий Аверченко отправился в изгнание. Россию увидеть ему было уже не суждено. Умер в Праге в 1925 году. Вспоминал ли он город, в котором появился на свет? По косвенным обмолвкам в некоторых рассказах эмигрантской поры, кажется, да. Но
