а чутье советует сохранять с ним дистанцию.
— Наша Лайла сегодня будет петь и играть для всей команды, представляете? — проворковала переводчица, переключая внимание капитана на себя.
— То есть вы все же, как и ваши родичи, увлекаетесь всеми этими вещами? А я считал, что вы совсем другая и далеки от подобных глупостей, госпожа Боянова, — как-то странно поморщился мужчина.
“Вот оно!” — дошло до меня. — “Я-то тебе, может, и нравлюсь, но тебя все же коробит, что я сигойна”.
Что же, в таком случае мне просто жизненно необходимо спеть так, чтобы Эйор Альто видел: наследие ром во мне не искоренить. Раз по-другому он просто не понимает и упорно делает вид, что мой отказ не повод прекращать свои поползновения.
— Ну что, госпожа Боянова, как настрой? Не передумали? — пророкотал сверху голос Лелуко Тада.
Несмотря на свои внушительные габариты, хольмин подошел к нам неслышно, протиснувшись сбоку от брианца. Улыбка на лице капитана завяла, он торопливо откланялся, как-то недовольно сообщая, что ему нужно срочно нас покинуть. Это вызвало хмыканье шефа, недовольное сопение госпожи Маас и мой облегченный вздох.
— Боевой, господин Тад. Я готова, — я задрала голову вверх, глядя шефа на как можно уверенее. Мои слова являлись ложью чистой воды, но отступать я себе запретила.
— Что же, вижу-вижу, — кивнул мужчина на мой инструмент, спрятанный в портативную переноску, висящую на плече. — Тогда пойдемте ближе к подиуму. Скоро я объявлю ваш выход.
***
Сказать, что мне неожиданно и резко стало страшно, зачит преуменьшить масштаб творившейся внутри бури.
Во рту пересохло, тело налилось свинцом, а на спине под кителем ощущалась неприятная испарина.
— Господа и дамы, еще минуточку внимания! — раздался усиленный через звуковой преобразователь голос господина Тада.
Все находящиеся в разных концах кают-компании разумные как по команде обернулись к платформе, с которой в первый мой день на “Невусе” вещал свою приветственную речь капитан фрегата, а сегодня должна буду петь я.
Тем временем мое состояние ухудшилось. Я старалась считать вздохи и выдохи, успокоить дрожащие руки, судорожно сжимающие гитарный манипулятор, уже настроенный на системы регулировки громкости, но это помогало слабо.
Полковник Иван Поляков, стоящий ближе всего к подиуму в окружении своих заместителей и других приближенных, вопросительно поднял бровь, явно не понимая, что происходит.
Мы с Дафной уже подходили и поздравили его лично, по согласованию с нашим начальником ничего не сообщая про предстоящий сюрприз, да и все возможные громкие поздравления уже были сказаны, так что повторный выход с речью Лелуко Тада, главного организатора этого небольшого празднества, ожидаемо вызывал у командира экспедиции вопросы.
Я же пока расположилась немного в стороне, в тени, ведя активную борьбу с собой в попытке собраться в кучу и пересилить страх и волнение.
— Мы все знаем, как наш многоуважаемый полковник любит музыку, — продолжил подводку к моему выходу хольмин.
— И из-за этого на мостике вечно что-то пиликает и бренчит, — хохотнул первый помощник капитана. — Но мы привыкли, раз командиру нравится.
— Да, но мелодии, созданные искусственным интеллектом, никогда не заменят живой музыки и не доставят истинного удовольствия нашему слуху и нашим сердцам, — подхватил Лелуко Тад. — Поэтому сегодня один из членов команды подготовил для господина капитана нечто особенное. Госпожа Боянова, прошу.
Я медленно, как робот, причем неисправный, сделала шаг из тени.
— Давай, Лайла. Ты сможешь, дорогая. Я в тебя верю, — раздалось сзади подбадривающее от Дафны Маас.
Переводчица до начала выступления стойко держалась рядом и, как могла, старалась меня успокоить, дав совет “забыть”, что передо мной толпа, и сконцентрироваться только на господине капитане, ради которого я и решилась на эту авантюру.
Еще шаг. Еще. Это длилось секунды, но для меня они растянулись в вечность, словно каждое движение давалось с гигантским трудом, а окружающий меня воздух сделался настолько густым и вязким, что физически мешал дойти до нужного места.
В каком-то почти отчаянье я выставила перед собой манипулятор как щит, отделяющий меня от зрителей.
Затем нашла глазами командира "Невуса", криво улыбнулась ему, совершенно неграциозно приземлилась на высокое сидение, установленное специально для меня андроидами-помощниками во время речи шефа ровно посередине платформы, прямо по центру светового пятна, положила инструмент на колени, открыла рот и...
... не смогла сделать абсолютно ничего. Не начать играть. Не начать петь.
Горло свело спазмом, в глазах заплясали мушки, сердце заколотилось, как сумасшедшее.
Тихо. Вокруг стало так пугающе тихо, что был слышен шум систем жизнеобеспечения фрегата.
О, космос, я не смогу. Я не справляюсь. Я снова застыну статуей, а потом в панике ринусь прочь, чтобы не слышать смешков и улюлюканья.
“Давай же. Ну, давай. Не бойся, Лали. Музыка внутри тебя, просто дай ей вырваться на свободу.”
“Ой, не будите тумэ ман молодого. Ай, да пока солнышко ромалы не взойдёт.”
Затянула я слегка дрожащим тихим голосом первое, что пришло на ум, хотя изначально планировала начать вообще не с этого романса.
С непривычки пропевать слова на старом сигойном языке было очень тяжело, но зато я смогла сконцентрироваться на правильной артикуляции и тем самым немного снизить градус своего волнения.
Пальцы сами автоматически в нужной последовательности перемещались по сенсорам ладов, порхали по пластинам струн.
Я смотрела на изумлённого полковника Полякова, жадно наблюдающего за моей игрой, прислушивающегося к каждой пропетой фразе, впитывающего и пропускающего через себя созданную моим голосом и моими руками музыку.
С каждым новым выходящим из-под моих пальцев звуком его лицо все отчетливее наполнялось блаженством, становилось мечтательным и отрешенным от реальности.
“Так вперед за сигойнской звездой кочевой, Где планеты становятся в ряд.”
Голос постепенно выровнялся, перестав испуганно сипеть и неуверенно дрожать, обретая объем, насыщенность и глубину, снижаясь в привычную мне тональность и становясь все проникновеннее и эмоциональнее.
Я с удивлением ощутила, как тело постепенно расслабляется, а сердце больше не пытается выпрыгнуть из грудной клетки.
“Ай, нэ, нэ, нэ, да, нэ, нэ, нэ”
Нога притоптывала в такт песни.
Честно говоря, у меня даже возникло несвойственное ранее при пении желание вскочить и пойти в пляс, ведя плечами, прищелкивая пальцами, вращая головой и взмахивая невидимой юбкой.
"Руку дай, мне, дорогая Как в груди твоей горит! Глаз мой знает, не скрываю Суженый к тебе летит!”
Ближе к концу выступления я смогла, наконец, оторвать взгляд от полковника и посмотреть в толпу, с восторгом внимающую льющейся из меня мелодии. По удивленным,
