Форма входа
Читем онлайн Госпожа Смерть. История Марии Мандель, самой жестокой надзирательницы Аушвица - Сьюзен Эйшейд
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
тонкое чутье относительно того, как далеко она может зайти в общении с Мандель.
Такой же смелой Альма была в общении и с другими нацистами, помимо Мандель. Во время одного воскресного концерта несколько эсэсовских женщин в зале начали смеяться и ругаться. Альма остановила музыку, сделала глубокий вдох и сказала: «Я не могу так играть». Разговоры прекратились, и оркестр продолжил играть10.
Заключенные всегда поражались тому, что Альма перечила эсэсовцам. Анита Ласкер-Валль подчеркивает:
– Она вызывала у нас безусловное и абсолютное уважение, и, судя по всему, у эсэсовцев тоже. Я не сомневаюсь в том, что права, когда говорю, что она занимала уникальное положение11.
Со своей стороны, Мандель имела дело с другими надзирателями и эсэсовцами, особенно с Марго Дрексель и Антоном Таубером, которые открыто выступали против оркестра и считали его участников лентяями. Таубер настаивал на том, чтобы музыкантам поручили обычную работу.
Считая, что для поддержания исполнительского уровня оркестра ей необходимо повышать качество исполнителей, Альма спровоцировала некоторый конфликт, когда начала добавлять в состав оркестра евреев. Когда Мандель заметила, что в оркестре появились новые музыканты с семитскими чертами лица, это стало проблемой. Всякий раз, когда Мария была чем-то расстроена, взволнована или тронута, ее лицо покрывалось большими красными пятнами или крапивницей. В тот момент ее лицо тоже пошло пятнами, и она возмущенно рявкнула на Альму, заявив, что не желает иметь «еврейский оркестр»12. Оставшиеся в живых музыканты помнят, как побледнело в этот момент лицо Альмы.
Во время следующего разговора в лагерном кабинете Мандель снова «накричала на Альму за то, что она замышляет против польских женщин и потворствует еврейским музыкантам», и обвинила ее в том, что она освобождает заключенных арийцев и ставит на их место евреев. Мария заявила, что запрещает Альме переводить арийцев на другие должности без ее на то разрешения. В конце концов обе женщины пришли к непростому перемирию: Альме было разрешено принимать еврейских музыкантов, но приказано поддерживать оптимальное равновесие между количеством еврейских и нееврейских исполнителей13.
Альме приходилось ежедневно ходить по непростой дорожке, балансируя между потребностями своих девушек в оркестре и постоянным давлением со стороны Мандель и других эсэсовцев. Она всегда знала, что отношения, которые сложились у нее с Мандель, будут лишь настолько крепкими, насколько хорошо будет играть оркестр.
– Альма несколько раз упоминала, что оркестр должен играть хорошо, потому что пока он играет хорошо, мы будем нужны. Если оркестр не будет играть хорошо, мы все отправимся в газовую камеру, а затем – в крематорий14.
Что касается Марии, то благодаря таланту Альмы оркестр стал предметом ее гордости. Она гордилась тем уважением, которое он ей приносил. Гордилась, что высокопоставленные мужчины-офицеры в лагере теперь старались приходить на концерты. Гордилась, что благодаря Альме итоговый продукт был так хорош.
Мария также находила в музыке спасение, даже утешение. Музыка позволяла оставить лагерь, грязь, череду смертей и мечтать о другой жизни, где ее обязанности не будут обходиться такой, по ее мнению, дорогой ценой.
Глава 48
Рождество в Аушвице
Снаружи пылали огоньки высотой в метр, молодые люди [горели] в крематории, его присутствие в этой темной ночи торчало жутким перстом, а дурной запах разносился по всему лагерю. Даже в такой день они не переставали делать свое жуткое дело. Это и были в то время мои рождественские свечи.
Эрмини Шулунг, Blockführerstube [кабинет начальника блока]1
Рождество 1943 года выпало на середину очень холодной зимы. В канун Рождества Марию, немецких надзирательниц и Volksdeutsche («самых достойных немцев») пригласили на вечеринку в дезинфекционный блок. В меню был луковый суп и выступление лагерфюрера Хёсслера. Северина Шмаглевская вспоминает, что Хёсслер произносил банальную речь, полную избитых заверений, и обещал награды за хорошее поведение, при этом часто повторяя: Wir Deutsche! Wir Deutsche! Wir Deutsche! («Мы – немцы!»)2.
Для развлечения приводили музыкантов. Одна юная музыкантка из оркестра ярко вспоминала свое первое Рождество в лагере:
– Я была совсем маленькой и совсем юной, моя голова была обрита. Эсэсовцы устроили вечеринку… Они попросили меня сыграть рождественскую песню на свирели. Они надели на меня розовое платье и розовую ленту – ленту повязали вокруг лица, как у зубного врача.
Девушка исполнила песню и наблюдала, как в ту же ночь труппа Берлинского театра была отправлена в газовую камеру3.
Рождество было единственным днем в лагере, который не начинался и не заканчивался перекличкой4, и позже Шмаглевская рассказывала о необычном концерте женского оркестра, на который были допущены все женщины, кроме тех, кто сидел в одиночной камере. Толпа женщин была взволнована отсутствием эсэсовцев и внимательно слушала концерт.
Альма начала дирижировать грустную и безрадостную мелодию5, в которой участвовала Пуффмутти Мусскеллер, печально известная заключенная и капо[5], содержавшаяся как в Равенсбрюке, так и в Аушвице. Мусскеллер, талантливая йодлер [6], уже несколько месяцев безуспешно упрашивала Альму позволить ей присоединиться к оркестру. В тот раз Альма уступила ей.
Северина Шмаглевская ярко описала, как Мусскеллер, с налитыми кровью глазами и раскинутыми руками, раскачивалась, задыхалась и откидывала голову назад, чтобы спеть. Песня была «выжимкой тоски»: Wien, Wien, nur du allein («Вена, город моей мечты»). Терзания Мусскеллер и ее звериные крики, не похожие на пение, придали песне «отчаяние». Оркестр уловил настроение песни и играл пылко, вторя настроению песни и своему собственному настроению. «Распахнулись и запели на все голоса джунгли тоски, которые стороной обходили заключенные». Внутри бани стало душно, так как снаружи продолжал падать снег6.
В конце концов пение Мусскеллер вышло из-под контроля и превратилось в истерику, и она начала заменять некоторые слова вульгарными. Альма разрыдалась и остановила музыку. После выступления Альма чуть не упала в обморок, сказав в отчаянии: «Мы уходим»7. Исполнительница Рахела Олевски вспоминала:
– Я смотрела на лицо Альмы Розе. Она была так несчастна, что расплакалась после представления. Что она [Мусскеллер] наделала? Она погубила оркестр!8
После того как Мусскеллер заставили замолчать, она стала злейшим врагом Альмы9.
Одна заключенная вспоминала, что на Рождество все надеялись получить лишнюю порцию картошки. «Но было уже темно, а еды все не было. Казалось, эти часы тянулись вдвое медленнее». Наконец принесли ужин, но там был только маленький половник с репой и водой10.
«Тем временем совсем стемнело, и кто-то начал петь рождественскую песню. Я никогда не забуду эти голоса. Хотя они звучали на разных языках, все равно слышался один и тот же звук детских голосов:
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Госпожа Смерть. История Марии Мандель, самой жестокой надзирательницы Аушвица - Сьюзен Эйшейд бесплатно.
Похожие на Госпожа Смерть. История Марии Мандель, самой жестокой надзирательницы Аушвица - Сьюзен Эйшейд книги
- Иосиф Бродский. Большая книга интервью - Валентина Полухина - Публицистика
- Историческое подготовление Октября. Часть II: От Октября до Бреста - Лев Троцкий - Публицистика
- Загадки, тайны, память, восхищенье… - Борис Мандель - Биографии и Мемуары
- 22 июня. Черный день календаря - Алексей Исаев - Биографии и Мемуары
- Летчик-истребитель. Боевые операции «Ме-163» - Мано Зиглер - Биографии и Мемуары
- Интервью длиною в годы: по материалам офлайн-интервью - Борис Стругацкий - Прочая документальная литература
- Дневник; 2 апреля - 3 октября 1837 г; Кавказ - Николай Симановский - Биографии и Мемуары
- Газета Завтра 221 (60 1998) - Газета Завтра - Публицистика
- Я стану твоим зеркалом. Избранные интервью Энди Уорхола (1962–1987) - Кеннет Голдсмит - Публицистика
- Ради этого я выжил. История итальянского свидетеля Холокоста - Сами Модиано - Биографии и Мемуары / Публицистика
