в брак дорогие детали, чего раньше с ней никогда не случалось. Почему-то все вдруг разладилось и в ней самой и в станке — то вдруг появится дребезжание, нудное и противное, как комариный зуд, то ремень начнет проскальзывать, то затеряется ключ, то вдруг заскрипит резец, стружка, обламываясь, летит серебряным градом, и весь станок припадочно дрожит, передавая через пол свою дрожь телу Клавдии. Пальцы почему-то становятся вдруг не гибкими и ничего не чувствуют, подают резец то слишком мелко, то слишком глубоко.

Когда Клавдия испортила подряд четыре одинаковые детали, заведующий цехом доложил начальнику. Начальник вызвал Клавдию к себе. Она вошла в кабинет, потупившись, предчувствуя жестокий нагоняй.

— Что же вы, работать разучились? — спросил начальник. Перед ним лежали на газете злополучные детали. — В чем дело? Почему брак?.. Почему раньше этого не было, а вот сейчас вдруг? Подряд?..

Клавдия молчала. Начальник шумно вздохнул, отдувая усы.

— Подойдите ближе.

Клавдия шагнула ближе. Начальник заглянул снизу в ее лицо, залитое густой краской.

— Ну, в чем дело? Это почему? — Он взял со стола деталь и поковырял ногтями ступенчатый переход, где были сняты против чертежа два лишних миллиметра.

Клавдии было до того стыдно — хоть реви! Слезы навернулись на глаза. Начальник испугался и быстро смягчил тон.

— Вы, может быть, нездоровы?

— Здорова, — прошептала Клавдия, глотая слезы.

— Тогда, значит, у вас душа не на месте, — решительно сказал начальник. — Что-то случилось у вас, я вижу. Да вы садитесь, чего же стоять? Ну, что случилось? Рассказывайте. Может быть, помочь?

Клавдия отрицательно покачала головой.

— Любовь, — с уверенностью заключил начальник. — Она самая. (Он был старый, опытный начальник и умел читать по глазам.) С любовью не ладится что-нибудь? Да?.. Так, конечно! Вот поэтому, — добавил он поучительно, — в старое время хозяева на тонкую работу молодого токаря, который холостой, не ставили. Потому что — любовь! Сколько он тогда материалу запорет — беда! Смотрю я, смотрю — самое это главное беспокойство для молодых — от любви. — Начальник сокрушенно покачал головой, легко тронул большой загрубелой ладонью плечо Клавдии. — Но только все обойдется, вы не горюйте. Обойдется, вы уж мне, старику, поверьте. Я сам через все это прошел, стреляться даже хотел — вот до чего! У нашего хозяина дочка была, ну, а мне где же до нее! Я слесарный подмастерье, полтинник в день, морда в машинном масле, одет в тряпье, обут в опорки. Мы ведь в молодости-то жили не так, как вы сейчас, нам крепдешиновых разных платьев да шевиотовых костюмов не полагалось; нам полтинник в зубы — и будь здоров. Вот вы в таких туфлях на работу ходите, а сестра моя, покойница, — она на ткацкой фабрике работала, — она таких туфель в руках никогда не держала. Всю жизнь протопала в чоботах[40]. Она молодая умерла от чахотки. Работали тогда часов по двенадцать с лишним, жили в подвалах — не мудрено и чахотку нажить. Мы ее осенью хоронили, сестру, место нам отвели на кладбище в низине, полна могила воды. Так прямо и поставили гроб в воду; умер человек, а его еще утопили вдобавок. На этих похоронах братишка младший простудился, двенадцати лет, — ботинки были у него худые. Через неделю — готов от воспаления легких. На его похороны я уж не попал — хозяин не отпустил. «Опять похороны? — говорит. — А большая у вас семья?» — «Да восемь человек осталось». — «Эге, — говорит, — этак будут каждый день у вас помирать, а мне все убытки, все из кармана». Так и не отпустил. И работал я в тот день не хуже обычного, потому если раскиснешь и хуже работать будешь — выгонит. Значит, остался без хлеба. Братишку я очень любил, самолично выучил грамоте. Стучу молотком, а сам думаю: «Вот его выносят, вот по дороге несут, вот на кладбище пришли, вот гроб опускают!» А молотком все равно стучу, потому что знаю — пожалеть меня некому, заступиться за меня некому, и что там в душе у меня творится — никому до этого дела нет. Да-с, мы вот как жили, хлебнули мы горячего да соленого досыта…

А солнце светило сверху в открытые окна, бросало через графин желтоватую радугу на пол, блестело в никеле телефонного аппарата. Легко разгуливал по кабинету солнечный ветер, шевелил бумаги, шевелил золотые завитки на лбу Клавдии. Из деповских корпусов доносился ладный, веселый гул дружной работы людей и станков, покрикивали, солидно проплывая за окнами, новые паровозы.

— Все наладится, — продолжал начальник. — Если человеку в жизни солнышко светит — значит, все обойдется хорошо. Самое главное — не раскиснуть. Работа — вот спасение. Без работы человек весь раскисает, хоть ложкой его собирай. Работать надо, внимательно работать. В чертеж надо смотреть, где сколько обозначено миллиметров, и точно соблюдать. Тогда этого не получится, — указал он на бракованные детали.

— Этого больше не будет, — быстро перебила Клавдия. — Даю вам твердое обещание, товарищ начальник, этого больше не будет никогда.

— Верю. У вас руки умные и голова на плечах не пустая.

Перерыв окончился; завыл гудок. Начальник заторопился, встал, протянул руку.

— Ну, идите. Желаю успеха. У нас кружок изобретателей организовался под моим личным руководством. Милости просим. Может быть, какая-нибудь идея насчет изобретения придет в голову — очень это помогает. Все лишние мысли долой!

Вспоминая этот разговор, Клавдия старалась понять, что за сила, освежающая и укрепляющая, была в простых словах начальника. Она ясно чувствовала эту силу в спокойствии, уверенности и точности своих движений, в своем полном слиянии с машиной — как будто резец был ее собственным пальцем. В станке не было ни дребезжания, ни припадочной дрожи, шестеренки пели ровно и мягко, свидетельствуя о правильно найденной скорости резания — наивысшей, но без перегрузки. Глаза Клавдии словно бы смотрели через металл насквозь, пальцы обрели прежнюю чуткость — тот самый особый талант, без которого не бывает настоящего токаря. Пальцы все делали сами и как будто совсем не нуждались в контроле мозгом; подавая вперед резец, пальцы безошибочно угадывали десятые доли миллиметра. Резец тихонько шипел и без конца разматывал металлический волосок. И, сознавая в себе талант, гордясь и наслаждаясь своим искусством, Клавдия легчайшим прикосновением пальцев подала резец еще вперед. Это было неуловимое движение, никакими приборами нельзя было учесть его, никакими формулами рассчитать, оно шло целиком от таланта. И последняя стружка тянулась такая, что глаз мог следить за ней только по блеску — в тени она терялась.

Начальник за спиной Клавдии крякнул от удовольствия. Она перекинула рычаг на «стоп».

1 ... 33 34 35 36 37 38 39 40 41 ... 146

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Севастопольский камень - Леонид Васильевич Соловьев бесплатно.

Похожие на Севастопольский камень - Леонид Васильевич Соловьев книги

Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
Апрель. Вальс цветов - Сергей Весенин - Поэзия / Русская классическая проза / Юмористические стихи
Вальс цветов - Сергей Весенин - Поэзия / Русская классическая проза / Юмористические стихи
Русские долины - Игорь Николаевич Крончуков - Классическая проза / Поэзия / Русская классическая проза
Нос - Николай Васильевич Гоголь - Классическая проза / Русская классическая проза
История села Мотовилово. Тетрадь 16. 1930-1932 - Иван Васильевич Шмелев - Русская классическая проза
История села Мотовилово. Тетрадь 5 - Иван Васильевич Шмелев - Русская классическая проза
Книжный на маяке - Шэрон Гослинг - Русская классическая проза
Кукушонок - Камилла Лэкберг - Детектив / Русская классическая проза
Как поймали Семагу - Максим Горький - Русская классическая проза

Оставить комментарий