Форма входа
Читем онлайн Севастопольский камень - Леонид Васильевич Соловьев
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
читала она в этом взгляде.
И нужно ей было в эту минуту пойти на прямую, послушаться сердца, нужно было искать у Михаила защиты, нужно было все ему рассказать! Но она промолчала и опустила глаза.
Взгляд Михаила погас, воинственно приподнятые плечи поникли; медленно, словно отяжелев от невылитой ярости, он отошел от Чижова. Потом постоял, глядя в пол, точно вспоминая, не забыл ли что, взглянул быстро на Клавдию.
— Ну, я здесь, кажется, лишний!
Он вышел. Хлопнула дверь, потрясая здание, и по всему телу Клавдии прошли мелкие колющие волны — огня или холода, она разобрать не могла.
— До свидания, — сказал Чижов, поднимаясь. — Вы все-таки здорово испугались, Клавочка. Мы еще с вами поговорим.
Она осталась одна в комнате, оглушенная, смятая. Подошла к стулу, села и с коротким стоном бессильно уронила руки.
…Ночью она сидела в комнате на кровати, сжимая лицо ладонями, глядя сухими блестящими глазами в темный угол, где тускло светилось на стене зеркало. За все время она сказала только две фразы: «Черт знает, как мне не везет!» — и часа через полтора добавила: «Но все проходит…» И никто никогда не узнал, что в эти полтора часа она со страшным холодным спокойствием решила: стоит дальше жить или не стоит? И были минуты, когда ей думалось, что не стоит: до того безнадежно, пусто и мрачно было вокруг, до того страшно невидимые ходики осыпали в темноту тикающие мгновения. В ту ночь для нее не было в мире ничего, что хотелось бы ей снова увидеть утром, она точно провалилась куда-то и была отделена от мира, от его красок, звуков, запахов и движений. Любовь была для нее большой радостью в жизни, высоким счастьем. Все рухнуло, все потеряно, и впереди никакого просвета. И не лучше ли выйти сейчас на линию к поезду и умереть?
Но это ей только казалось, что она может выйти на линию и по своему желанию умереть. На самом деле это было для нее невозможно, потому что она была необходима миру, потому что ценность ее жизни выходила далеко за пределы ее личных желаний, стремлений, радостей и горестей, потому что в ней было постоянное ощущение своей полной обязательности на земле — могучая сила, которая никогда бы не позволила ее скорби перейти в слепое отчаяние и катастрофу. «Умереть», — думала Клавдия, но у нее не было права принимать такие решения, и она чувствовала незаконность своих мыслей, постыдность их, словно бы намеревалась совершить какое-то предательство. Она пробовала спорить с этим чувством. «Хозяйка я, наконец, над собой или нет?» И что-то ей властно отвечало из самой глубины души: «Нет! В таком деле ты над собой не хозяйка!» — «Но я не могу, мне очень тяжело, мне больно. Я не могу!» И Клавдия с упрямым ожесточением хотела все-таки перешагнуть через этот запрет. Плотно сжав губы, глядя пустыми глазами прямо перед собой в темноту, она встала, открыла дверь, чтобы выйти и не вернуться, но остановилась на пороге. Непонятная и непреодолимая сила властно задерживала ее, а по земле, по воздуху как будто пошел отдаленный гул не то голосов, не то движений, — словно бы все великое братство, все миллионы советских людей встревожились, проснулись, беспокойно заворочались в своих постелях, насторожились на ночных дежурствах — у станков, у письменных столов, на паровозах, у телеграфных аппаратов, в шахтах, на заводах, в полях…
Голова Клавдии медленно опустилась, рука застыла на дверной скобе, в глазах погас блеск упрямого ожесточения. Ее горе не уменьшилось, но словно бы просветлело; ей было тяжело и больно, но уже по-другому — как будто сдвинулась темная глыба, придавившая все чувства в ее душе, и открылась живая рана, истекающая чистой кровью. Горе мешало Клавдии дышать, губы дрожали, комок подступил к горлу, захотелось плакать, жаловаться. И это было хорошо, это было началом ее исцеления. Она села на кровать, сказала с глубоким вздохом: «Но все проходит…», и на ресницах ее повисли слезы, первые в эту ночь.
Она плакала, что-то шептала, всхлипывала, кому-то жаловалась. Утром по гудку она пошла на работу. Высокие тонкие облака в небе, деревья, дальняя синева реки, прохлада — все было для нее тихим и грустным. Она не умела обманывать себя и жить ложными надеждами, безотчетными ожиданиями, что все как-нибудь обернется к лучшему; жизнь приучила ее к точности, прямоте и бесстрашию; она знала, что с любовью кончено, и настойчиво твердила себе: «Но все пройдет. Когда-нибудь все пройдет!..»
8
Катульский-Гребнев-Липардин хозяйничал в Зволинске, как в собственной кладовой. Чижов продавал краденое на местном базаре и в соседних городах. Выручка делилась по договору: Катульскому семьдесят процентов, Чижову — тридцать. Зависть вконец извела, измучила Чижова: он возненавидел Катульского. Как-то раз он попробовал заикнуться о несправедливости. Катульский мягко ответил:
— Вы недовольны? К сожалению, ничем не могу помочь, хотя вполне понимаю вас. Катульскому тоже хотелось бы брать себе все сто процентов, однако он вынужден довольствоваться семьюдесятью.
— Семьдесят, а не тридцать, — угрюмо возразил Чижов. — Хотя бы пополам.
Катульский, звеня пружинами, повернулся на кровати, приготовился говорить. Он любил иногда пофилософствовать. Жизнь в изобилии снабжала его темами для философских разговоров и суждений, но собеседник, вернее слушатель, был у него только один — Чижов.
— Пополам. Вот вы сейчас думаете: «Катульский жаден, Катульский скуп, Катульский не хочет делить деньги со мной пополам». Но дело не в деньгах, вы понимаете. Дело в принципе.
Катульский закурил, пустил к потолку колечко папиросного дыма.
— Все дело в принципе! Я не могу, Катульский не имеет права делить деньги пополам с вами. Почему? Потому что этим он признает вас равным себе, тогда как в действительности является более сильной личностью, то есть личностью высшего класса по сравнению с вами. Если я буду делить деньги пополам с вами, то я нарушу этим естественный порядок вещей, нарушу закон природы. Вы понимаете, молодой друг?!
— Нечего тут понимать. Оба мы жулики, оба одинаковые…
— Выбирайте выражения! — поморщился Катульский. — Сколько раз просил тщательнее выбирать выражения! Во-первых, мы не одинаковые, во-вторых, я не жулик, а вор…
— Разницы никакой нет.
— Извините, разница огромная. Что такое вор, настоящий, крупный, квалифицированный вор? Я спрашиваю вас: что такое вор?
— Который ворует — это и есть вор… Который бандит…
— Опять! Вы неисправимы! Который ворует!.. Вы слишком примитивно мыслите, у вас не развита способность к анализу и обобщению. Который ворует!.. Но как ворует, у кого ворует, что ворует и чем руководствуется, когда ворует? Вот корень вопроса: чем
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Севастопольский камень - Леонид Васильевич Соловьев бесплатно.
Похожие на Севастопольский камень - Леонид Васильевич Соловьев книги
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Апрель. Вальс цветов - Сергей Весенин - Поэзия / Русская классическая проза / Юмористические стихи
- Вальс цветов - Сергей Весенин - Поэзия / Русская классическая проза / Юмористические стихи
- Русские долины - Игорь Николаевич Крончуков - Классическая проза / Поэзия / Русская классическая проза
- Нос - Николай Васильевич Гоголь - Классическая проза / Русская классическая проза
- История села Мотовилово. Тетрадь 16. 1930-1932 - Иван Васильевич Шмелев - Русская классическая проза
- История села Мотовилово. Тетрадь 5 - Иван Васильевич Шмелев - Русская классическая проза
- Книжный на маяке - Шэрон Гослинг - Русская классическая проза
- Кукушонок - Камилла Лэкберг - Детектив / Русская классическая проза
- Как поймали Семагу - Максим Горький - Русская классическая проза
