— и в кусты.
Ярость застилала разум, но в голове звучала одна мысль. Хелен. Он должен найти ее. Живой или мертвой. Без нее он никто. Не муж, не вдовец. Ни-что-же-ство — как она иногда называла его в минуты семейных перепалок.
Что, если она все-таки выбралась и из машины, и из гаража? Тогда, одурманенная снотворным и угоревшая, она не смогла бы сориентироваться в ночи. Что, если она пошла в сторону морского обрыва и упала с него? Что, если ее тело все еще лежит там, на берегу?
Он бежал к морю, спотыкался, падал. Вставал. Подбежав к самому краю обрыва, увидел узкую полоску пляжа. Вода отошла. Что-то длинное и округлое лежало у самой ее кромки.
— Хелен! — Вместо крика сдавленный шепот.
Тропинка к морю была сырой и осклизлой. Арчи, пытаясь удержать равновесие и балансируя, как канатоходец, спускался вниз. Где-то на полпути он понял, что напрасно тратит время и силы — у подножья обрыва валялось не тело его жены, а ствол дерева, принесенный к берегу приливом. Он рывком повернул назад. В этот момент нога заскользила на мокром камне, поехала куда-то в сторону, лишая его равновесия. Жгучая боль в сломанном бедре ослепила. Руки еще пытались ухватиться за жесткие полоски прибрежной осоки, но те только резали ладони и с корнем вырывались из песка.
Арчи упал с высоты пяти метров. Он ударился затылком о ствол того самого дерева-плавника. Шейные позвонки хрустнули. Он не успел испытать ни боли, ни страха.
3
— Открой рот. Скажи: «А-а-а», — Рут повернула голову подруги так, чтобы свет из окна падал на лицо больной. — Уже лучше. Еще денек интенсивных полосканий, и все пройдет. И вообще, некогда долго разлеживаться, у нас билеты на Бали.
— Ага, «долго разлеживаться», — Хелен передразнила ее. — Я пока там, в гараже, на холодном полу, лежала и через трубочку из-под двери дышала, думала, что никогда уже не встану. Какого черта, ты так долго не возвращалась?
— Я же тебе все объяснила. Сначала в доме прибирались. Потом твой придурок свой любимый бургер с беконом уплетал. Не хотела рисковать. Вдруг бы он мою машину увидел? Я же должна была назад в Плимут на поезде уехать.
— Хм. Да. Надо будет потом, когда все утрясется, премию дать нашему разработчику программы «умный дом». Как замечательно все получилось и с телевизором, и со сливом воды в туалете! Прямо отсюда, из постели, и по телефону. Прогресс на службе человечества!
— Ага, — согласилась Рут, — жаль, что в рекламе твой пример нельзя приводить.
— Нет, ты все-таки — молодец! Как ты так точно рассчитала все его действия?
— Я же тебе говорила, что по первому образованию я психиатр. Оттого и пошла в патологическую анатомию. В морге как-то спокойнее.
— Слушай, — Хелен приподнялась на локте, — а наличие алкоголя в крови не повлияет на решение по выплате страховки?
— Обижаешь, подруга. Кто у нас экспертизу проводит и заключение пишет?
— Старший эксперт Рут Макгрой.
— Так в чем дело? Ты только, когда будешь получать два миллиона за скоропостижную смерть мужа, — она сделала небольшую паузу, — не забудь про наш уговор.
— Да помню я, помню.
Рут протянула к Хелен обе руки. В одной таблетка, в другой стакан воды.
— Лечись давай. И не забывай, — она хитро подмигнула, — у меня был выбор.
Соль Решетникофф. Метод Сфортунато. Запах синего часа
Комиссар Рем Сфортунато ехал на опознание. Все утро ему не давали покоя два слова. То ли случайная фраза из сна, то ли голос из прошлого. Точно! Некогда близкий ему голос… К чему бы это?
Впрочем, каждый день всегда начинался с определенных знаков. Словно некто говорил с ним языком непознанной стороны жизни. Так его методы дополняли цифры, краски, звуки, ощущения, вкусы, запахи…
Коллеги его взглядов не разделяли, но, как сказал наставник: «Главное, что ты находишь преступника, и не важно, как это делаешь: гадаешь на кофейной гуще или шевелишь серыми клетками».
Комиссар прибавил звук. По радио «Венеция Мемори» синьора с придыханием что-то рассказывала про пятницу тринадцатое, про синий час и его особый запах.
Синяя «Вольво» Сфортунато резко затормозила перед светофором, когда в голове снова раздался женский голос, мучивший его с самого утра: «Спаси его».
* * *
Играя пальцами на моей боли,
Пою жизнь своими словами,
Мягко убивая себя…
Из красной «Альфа Ромео» доносился национальный кавер известного хита. В шаге от эффектной блондинки автомобиль завизжал, и в аромат сырой листвы и поздней осени ворвался запах жженной резины.
— Синьора Беато! — донеслось до Адели из открытого окна.
В ее больших, с поволокой, карих глазах горел упрек:
— Я думала, мы обо всем договорились…
— Меня босс послал. Водитель заболел. А его слово — закон.
— Я не нуждаюсь в тв… ваших услугах, — ответила она холодно. — О себе я могу позаботиться сама…
— Это приказ дона Лучано. Он очень беспокоится. Поэтому я здесь.
Адель удивилась его смирению. Надо же! Чудеса случаются. Что ж, так даже лучше. Они знали друг друга с детства. Хоть будет, с кем по дороге отвести душу.
— Прости, Ромул. Мой муж меня часто ревнует, поэтому мне всегда кажется, будто за мной следят.
— Спокойно! Все чисто. Я проверил.
— Только не надо меня защищать! Тебя это не касается.
— А кого?
Она с упреком смотрела на него. Тогда он предложил:
— Слушай, а давай по кофе, а? Как в старые добрые времена.
— Попутал день с ночью?
Он кивнул:
— Тусил в клубе.
— С девушкой?
— А ты ревнуешь?
— Так, женское любопытство. Или просто детская привычка все о тебе знать.
— Только обо мне? Ты любила нас обоих, а замуж вышла за третьего.
Они сели у барной стойки, и он подвинул одно из двух эспрессо.
— Так бывает, — Адель обняла горячую пузатую чашку длинными, тонкими пальцами с розовыми ноготками. — Я любила тебя, потому что ты дарил мне незабудки…
— А его?
— За то, что всегда меня защищал…
— Но теперь у тебя другой. Он делает это лучше?
Адель отвернулась к окну. Где-то там, вдалеке, сейчас проезжал тот, третий.
Ромул подорвался с места:
— Не уходи! Я мигом.
* * *
Комиссар раздвинул синие шторы. Впустил яркое, но холодное осеннее солнце. Женщина сидела, опершись на боковую панель комода. Голова упала на грудь. На виске запеклась кровь. Из набухшей вены торчал шприц. Сфортунато взял ее за подбородок, осмотрел:
— Признаки асфиксии.
— Соседка обнаружила труп утром.
