поезда.
Олег был знаком с Николаем еще со школьной скамьи. Николай как раз тогда только уверовал, но потом, неожиданно для всех, вдруг избрал профессию офицера. Для верующих такой выбор был равносилен предательству христианства. Как христианин может быть советским офицером? В военном училище, куда он поступил, Николай никому не рассказывал о своих убеждениях. То, что в его семье армейские традиции очень многое значили, не знал никто из его друзей, как, впрочем, и о причине его последующего ухода из Вооруженных Сил. Лишь много лет спустя, Олег узнал, что Николай на одном из политзанятий позволил себе сделать перед солдатами следующее заявление: «Настоящий мир начинается с мира с Богом. Без Христа не может быть никакого мира».
Тех нескольких минут на перроне было достаточно, чтобы возобновить былую дружбу. Николай назвал имена братьев, которые должны были привезти письмо инициативной группы, созданной после выхода «Нового устава», для ознакомления с его содержанием всех тех, кто не желал подчиниться вышедшему документу Всесоюзного Совета, предпочтя быть лучше отлученными от церкви. Олег впервые слышал эти имена.
Читателю, вероятно, трудно осознать всю трагедию отлучения от церкви, которую испытывали в те времена христиане.
Прежние друзья избегали его. Тем самым церковь преследовала воспитательную цель. Смирившись, человек должен был прийти к покаянию и своим поведением засвидетельствовать о том, что он раскаялся в содеянном. По решению церкви он мог быть вновь принят в члены церкви. Но братья и сестры, отлученные от церкви в нашем городе, были не согласны лишь с решением Всесоюзного Совета ЕХБ. Можно ли было это считать грехом? Тем не менее они не могли присоединиться ни к одной баптистской общине, не раскаявшись сначала в своем инакомыслии. Это напоминало стиль работы коммунистических руководителей. Из партии тоже исключались те члены, которые посмели усомниться в непогрешимости ее курса. Не являлось ли это попыткой предпринять нечто подобное и в наших церквах?
Вечером в доме Тихона, куда прибыли с письмом представители инициативной группы, собрались отлученные от церкви, а также те, кто по собственной инициативе не посещал богослужения. Оглядываясь назад, можно сказать, что организация этой встречи была нашей грубой ошибкой, потому что мы догадывались о слежке. Но, будучи молодыми и слишком наивными, мы надеялись на то, что чистая совесть в нашем деле — самое главное. «Мы ведь не занимаемся чем–то предосудительным, — считали мы тогда, — а поэтому нам незачем прятаться».
Один из прибывших, по фамилии Казаков, зачитал письмо. Он читал его стоя, при этом голос его звучал торжественно и благоговейно. Братья, объединившиеся в инициативную группу, обращались с воззванием ко всем евангельским христианам молиться о пробуждении Церкви, призывали внимательно проверить себя и, если нужно, очистившись покаянием, вернуться к Библии, к святой жизни.
Я хотел бы подчеркнуть, что вначале речь не шла о расколе.
Мы находились под большим впечатлением от прослушанного текста письма. Эти братья имели то же стремление, что и мы: обратиться к молитве, чтобы Господь, смиловавшись, послал пробуждение, которое разрушило бы все возникшие преграды, чтобы люди нашего социалистического общества были завоеваны для Христа.
Но потом Казаков объяснил, как братья понимают это.
— Мы должны отделиться от Всесоюзного Совета ЕХБ и образовать общины, которые принципиально не следует регистрировать на условиях, выдвинутых государством.
— Да, отделение и только отделение, — высказал свое мнение Тихон, — только он может изменить наше жалкое положение.
Отделение? Не являлось ли такое решение чисто человеческим, иррациональным подходом? Мы были убеждены, что самым правильным и эффективным средством в этой ситуации была молитва. Совершенно разочарованные, мы возвращались домой.
На следующее воскресенье мы с Олегом вновь были на богослужении в нашей зарегистрированной общине. Старший пресвитер Тарасов проповедовал первым. Он рассказывал об успехах нашего социалистического общества, особенно о достижениях в области сельского хозяйства, подчеркивая, что в этом есть проявление воли Божьей. Олег прошептал мне:
— Он говорит так, словно находится под влиянием наркотиков.
После него за кафедру встал следующий проповедник, который в своей речи обрушился на тех отступников, которые не желали полностью согласиться с предписанием Всесоюзного Совета. «Ваши действия противоречат воле Божьей!» — возмущался он с кафедры. Затем последовала безобидная проповедь третьего проповедника.
Это было еще одно разочарование, которое перенесли мы с Олегом. Обвинение в непослушании Слову Божьему вообще не соответствовало действительности. Мы ведь не взбирались на баррикады, протестуя против предписаний из Москвы, не искали единомышленников, чтобы посеять раздор в церкви. Нам ничего другого не оставалось, как просто усомниться в том, что указания этого Совета бесспорны. «Антиевангельский» документ, как его окрестили сами христиане, по своей форме был бестактным и нецивилизованным, составленным в духе коммунистическо–атеистических идей. Кто этого не замечал, тот был просто слепцом! А то, что он содержал запрет на приобщение детей и молодежи к церкви, означало, что у церкви нет никакого будущего.
Наступило 7 ноября 1961 года — 44-ая годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Как обычно, по этому случаю все обязаны были принять участие в праздничной демонстрации. Было уже холодно. Я дрожал в своей тонкой курточке, как осиновый лист. На трибуне в шубах возвышались «обкомовскиемужи», приветствуя «народ» здравицами в честь праздника. Демонстранты дружно кричали «Ура!» Недалеко от трибуны стояли черные автомобили, которые властьимущие могли бы и оставить где–то в стороне, чтобы не мозолить ими глаза участникам демонстрации. Ведь простой рабочий едва ли мог позволить себе купить велосипед. Все, к чему привела революция, это то, что «шайка жуликов» могла жить в роскоши за счет трудящихся.
Как только нам с Олегом представилась возможность, мы покинули колонну и отправились к Тихону. По окончании демонстрации у него должно было состояться собрание так называемых «раскольников», то есть тех, кто был отлучен от церкви. Ни Олег, ни я не были отлучены, потому что никогда не высказывали свое мнение о Всесоюзном Совете. Но так как мы жаждали обновления церкви, то поддерживали тех братьев и сестер, которые не были согласны с пагубными указаниями, ограничивающими жизнь общин. И теперь мы хотели использовать праздничный день для того, чтобы обсудить наши дальнейшие действия.
Общение было бурным. Речь шла о том, как поступить в создавшейся ситуации: положиться на Господа, полностью предавшись молитве за пробуждение, или пойти на открытый разрыв со Всесоюзным Советом. За отделение решительно выступал Тихон и молодежь, особенно отлученный регент хора. Настроение собравшихся мне не нравилось — слишком бурно кипели страсти.
Письмо инициативной группы было проникнуто заботой о духовном пробуждении во всем Советском Союзе. Это была общая цель для всех,
