о каком-то внутреннем трепете, не появлялось на ее туго натянутом корсаже, и вся фигура красивой колбасницы была такой твердой, что, казалось, малейшее прикосновение к ней куда больше встревожило бы кости тощего человека, чем нежная близость красавицы Нормандки. Гавар признался однажды Флорану под большим секретом, что госпожа Кеню, бесспорно, красавица, но ему нравятся женщины, «менее защищенные блиндажом».

Лиза избегала говорить с мужем о его брате. Обычно она старалась подчеркнуть свое неистощимое терпение. Кроме того, колбасница считала нечестным становиться между близкими родными без особо серьезного повода. По ее собственным словам, она была очень добра, но не следовало доводить ее до крайности. Она обнаруживала большую терпимость. Беспристрастная, безукоризненно учтивая, полная напускного равнодушия, она пока тщательно избегала делать находившемуся теперь на службе деверю намеки на то, что он безвозмездно пользуется у них комнатой и столом. Разумеется, она не приняла бы от него никакой платы, она была выше такой мелочности, но Флоран мог бы, по крайней мере, завтракать вне дома. Как-то Лиза заметила Кеню:

– Мы уже никогда не бываем одни. Если нам нужно поговорить с глазу на глаз, мы должны дожидаться ночи, когда ложимся спать.

Однажды вечером она сказала ему, лежа в постели:

– Ведь твой брат зарабатывает теперь полтораста франков, не так ли. Странно, что он не может ничего отложить на покупку белья. Я опять была вынуждена дать ему три твоих старые рубашки.

– Что за важность! – возразил Кеню. – Мой брат нетребователен. Пускай тратит свои деньги, на что хочет.

– Ну разумеется, – прошептала Лиза, не желая противоречить мужу, – я ведь не к тому говорю… С пользой он тратит деньги или зря – не наше дело.

Но колбасница была убеждена, что деверь проматывает свое жалованье у Мегюденов. Только один раз изменила она своему хладнокровию, своей сдержанности, которая объяснялась темпераментом и расчетливостью. Красавица Нормандка подарила Флорану великолепного лосося. Флоран, не зная, куда его девать, и не смея обидеть торговку отказом, принес рыбу красавице Лизе.

– Прикажите сделать из нее паштет, – сказал он простодушно.

Невестка посмотрела на него в упор, и губы у нее побелели.

– Что же, по-вашему, у нас есть нечего? – спросила она, стараясь сдержаться. – Слава богу, здесь и своего довольно!.. Унесите вашего лосося!

– Тогда, по крайней мере, велите сварить его для меня. Я сам полакомлюсь им, – продолжал Флоран, удивленный ее гневом.

Тут Лиза не выдержала:

– Кажется, наш дом не харчевня! Скажите тем, от кого вы получили подарок, пусть они сами варят вам вашу рыбу, если хотят: у меня нет ни малейшей охоты пачкать свои кастрюли… Унесите лосося, слышите!

Она готова была схватить рыбу и вышвырнуть ее на улицу. Флоран отнес лосося к Лебигру, и Роза получила приказ сделать паштет. А вечером он был съеден в застекленном кабинете всей компанией, причем Гавар заказал за свой счет устриц. Флоран постепенно втянулся в привычку проводить вечера в погребке. Там, в разгоряченной атмосфере споров, он давал волю своему политическому пылу. Теперь, когда он запирался у себя в мансарде, чтобы работать, его раздражала иногда мирная тишина этой комнаты. Теоретические искания свободы не удовлетворяли Флорана. Ему необходимо было зайти к Лебигру, где он отводил душу в беседах с друзьями, увлекаясь резкими выводами Шарве, горячими порывами Логра. В первые дни этот шум, этот поток речей коробили его; он еще чувствовал его пустоту; но потребность забыться, взвинтить себя взяла наконец верх. Флорану хотелось, чтобы его побудили сделать решительный шаг, способный успокоить его мучительные колебания. Воздух в кабинете, подогретый табачным дымом, запах ликеров опьяняли Флорана, приводили в состояние особого блаженства, приятного забвения, убаюкивали его до того, что ему начинали казаться возможными самые дикие вещи. Мало-помалу Флорану полюбились физиономии завсегдатаев кабинета; ему было приятно встречаться с ними и по привычке засиживаться в погребке. Кроткое бородатое лицо Робина, серьезный профиль Клеманс, худоба бледного Шарве, горб Логра, Гавар, Александр и Лакайль все более и более входили в его жизнь, занимали в ней уже значительное место. Флоран получал от этих встреч нечто вроде чувственного удовольствия. Когда он брался рукой за медную ручку двери кабинета, ему казалось, что она, как живая, согревает ему пальцы, поворачивается сама собою; он не испытывал бы более сильного ощущения, сжимая гибкую руку женщины.

Действительно, в кабинете происходили нешуточные вещи. Однажды Логр, разбушевавшись более обычного, принялся с остервенением колотить кулаками по столу, заявляя, что если бы они были настоящими мужчинами, то свергли бы правительство. Оценщик прибавил, что им необходимо сговориться теперь же, если они желают быть готовыми к моменту разгрома. Затем, усевшись в тесный кружок, понизив голос, присутствующие условились сформировать маленькую группу, которая была бы готова ко всем случайностям. С этого дня Гавар проникся убеждением, что он состоит членом тайного общества и принимает участие в заговоре. Кружок не расширялся, но Логр обещал свести его с другими группами, куда он имел доступ. Когда Париж будет у них в руках, они заставят Тюильри заплясать. Тут пошли бесконечные обсуждения, длившиеся несколько месяцев: разбирались организационные вопросы, друзья говорили о целях и средствах, выступили на сцену стратегия и вопрос о будущем правительстве. Как только Роза приносила грог для Клеманс и кружки с пивом Шарве и Робину, мазаграны Логру, Гавару и Флорану и маленькие рюмочки Лакайлю с Александром, кабинет тщательно запирался и открывалось заседание.

Шарве и Флоран, естественно, руководили прениями. Гавар, конечно, не удержался и мало-помалу рассказал историю ссылки в Кайенну, – это окружило Флорана ореолом мученика. Его слова свидетельствовали об его убеждениях. Однажды вечером торговец живностью не вынес нападок на своего друга, находившегося в ту минуту в отсутствии, и воскликнул:

– Оставьте Флорана в покое, он был сослан в Кайенну!

Но Шарве задело за живое такое преимущество.

– Кайенна, Кайенна! – процедил он сквозь зубы. – Да там вовсе не так уж плохо, как это кажется.

И он пытался доказать, что ссылка – пустяки, что величайшее страдание – оставаться в угнетенной стране, не смея раскрыть рта перед лицом торжествующего деспотизма. Если, впрочем, сам он не был арестован 2 декабря, то не по своей вине – Шарве даже намекнул, что попадаются впросак только дураки. Эта затаенная зависть сделала его постоянным противником Флорана. Прения обыкновенно сводились к обмену мнениями между ними двумя. Они говорили целыми часами, тогда как остальные хранили молчание, и ни один из спорщиков ни разу не признал себя побежденным. Одной из любимейших тем был вопрос о преобразовании страны после того, как они одержат победу.

– Ведь мы победим, не так ли? – начинал Гавар.

И каждый высказывал свое мнение, так как победа считалась делом решенным. Они разделились на два лагеря. К партии Шарве, проповедовавшего эбертизм, примкнули Логр с Робином. Флоран, неизменно носившийся со своими гуманитарными мечтами, считал себя социалистом и опирался на Лакайля и Александра. Что же касается Гавара, то он не протестовал против насильственных мер, но так как его иногда попрекали богатством, отпуская при этом ехидные шуточки, то он сердился и выдавал себя за коммуниста.

– Необходимо произвести капитальную чистку, – произносил Шарве отрывисто, точно отсекал каждое слово топором. – Ствол дерева сгнил, его надо срубить.

– Да-да! – подхватывал Логр, вставая, чтобы казаться выше, и задевая горбом перегородку, которая начинала дрожать. – Все полетит к черту, даю вам слово… А там – посмотрим!

Робин одобрительно мотал бородой. Его молчание становилось ликующим, когда предложения принимали вполне революционную окраску. При слове «гильотина» глаза у него делались необыкновенно нежными, он прикрывал их наполовину веками, будто видел перед собою орудие казни и это зрелище умиляло его. И молчаливый Робин тихонько терся подбородком о набалдашник трости, глухим мурлыканьем выражая полнейшее удовольствие.

– А все-таки, – замечал Флоран, в голосе которого всегда слышался отзвук затаенной печали, – если вы и срубите дерево, надо будет сохранить семена… Я, напротив, думаю, что дерево следует

1 ... 36 37 38 39 40 41 42 43 44 ... 167

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Чрево Парижа. Радость жизни - Эмиль Золя бесплатно.

Похожие на Чрево Парижа. Радость жизни - Эмиль Золя книги

Король в Желтом - Роберт Уильям Чамберс - Разное / Ужасы и Мистика
Призрак Оперы. Тайна Желтой комнаты - Гастон Леру - Зарубежная классика / Исторические приключения / Разное / Ужасы и Мистика
Пробуждение - Кейт Шопен - Зарубежная классика
Русская революция от Ленина до Сталина. 1917-1929 - Эдуард Халлетт Карр - История / Разное / Прочая научная литература / Прочее
Центральный парк - Вальтер Беньямин - Разное / Культурология / Науки: разное
Пират - Аргирис Эфтальотис - Разное
Кашпар Лен-мститель - Карел Матей Чапек-Ход - Зарубежная классика
Золото тигров. Сокровенная роза. История ночи. Полное собрание поэтических текстов - Хорхе Луис Борхес - Зарубежная классика / Разное / Поэзия
Ромео и Джульетта (Пер. Т. Щепкина-Куперник) - Шекспир Уильям - Зарубежная классика
Аватара - Теофиль Готье - Разное / Ужасы и Мистика

Оставить комментарий