Форма входа
Читем онлайн Поздно. Темно. Далеко - Гарри Гордон
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Катер вмещал человек пятьдесят, в страдные дни увозил и сотню, сейчас было просторно — несколько местных старушек с мешками, загорелый пенсионер в штормовке прижимал к колену саженцы, на палубе громко топали юные туристы.
«Все, считай, дома», — радовалась и беспокоилась Татьяна. Уехала она девятого мая, как они там, — сколько уже? — три недели без нее… Были б здоровы. Кате еще, по малолетству, нравится в деревне, делать ничего не заставляют.
Татьяна улыбнулась, вспомнив закутанную посиневшую Катю, сжимающую удочку ветреным холодным вечером. Вытащила-таки, посрамив папу, крупного окуня, граммов на триста.
Река Медведица здесь, в пяти километрах от устья, была шириной с Волгу, метров семьсот. Черный бор на противоположном высоком берегу. Все бы хорошо, только холодно, когда подует северо-запад. Тихая Медведица вскипает, отвратительно синеет, долбит береговые кочки короткой враждебной волной. Яма, что ли, здесь такая, вроде бы самый юг Калининской области, а смахивает на Архангельскую, и болота вокруг, набитые клюквой, и черника в бору, и брусника. Грибы были в прошлом году, и много, в основном подберезовики и подосиновики, это из благородных, а так — и моховики, и лисички попадаются, и сыроежки само собой. Странно, белых почти нет — два-три, не больше. Оттого это, говорят, что почвы здесь слишком кислые, хвощи да папоротники.
В тридцатые годы, когда построили Иваньковское водохранилище, разлились малые реки Волжского бассейна, и Медведица разлилась, а была она метров сто пятьдесят шириной.
Деревню сдвинули с места, переставили повыше, ниточкой, в одну улицу, а вода до старой деревни не дошла, так и стоят одичавшие яблони, да ямы на месте фундаментов поросли болиголовом.
Теперь на старой деревне Карл рыбу ловит, там ее больше всего, не ушла из деревни прикормленная некогда скотным двором рыба, видимо, чувство родины у нее покрепче…
Что касается чувства родины, то мама ведь дом искала не в этих краях, здесь получилось случайно, а искала она там, где корни, за Коломной, где речка Осетр впадает в Оку.
Берега Оки белейшего песка, в пресловутых есенинских ветреных свеях, заросли орешника, пологие горки и дубравы на них, пронзительные березняки и синие сосны, — все это Татьяна хорошо помнила — и названия лужаек, и окрестных деревень.
Берехино, довольно людная, тогда во всяком случае, деревня, тянулась вдоль Осетра, известной среди рыболовов речки, не раз поминаемой самим Сабанеевым.
Ледниковые валуны и теплые глыбы песчаника стискивали прозрачную воду, она вырывалась, выплескивалась через камни, разбрызгивая сияющую на солнце плотву и красноперку, мощные голавли с трудом стояли против течения, в глубоких омутах мрачно похаживали туда-сюда сытые раздраженные окуни, уткнувшись мордами в каменистое дно, спали по-собачьи налимы.
Одуряющие травы росли по берегам, свистели в лугах перепелки, белые грибы сотнями стояли в перелесках.
Татьянин прапрадедушка был, по деревенским слухам, побочным сыном графа Келлера, чье имение стояло неподалеку. Таня и Шурик, выросши, потешались иногда якобы графским своим происхождением, мама же только сжимала губы при упоминании об этом, видимо, накрепко забыла с тридцатых годов о своей генетической неполноценности.
Савву, барского бастарда, отдали на воспитание в деревню, дали ему фамилию Новиков. Савва вырос здоровым усатым мужиком, от нечего делать переходил по дну Осетр, прихватив под мышки два огромных валуна.
Георгий Авдеевич, внук Саввы, лицо имел породистое, с кинжальным носом, осанка его при небольшом росте была тем не менее величественная, и на деревне, где все «Федьки» да «Васьки», обращались к Георгию Авдеевичу, даже старшие, только по батюшке, здоровались с поклоном. И это уже не предание, Таня сама это помнит. Впрочем, отчего бы не уважать человека по делам его, тем более с такой осанкой и совершенно поседевшего смолоду.
А был дедушка видным рыболовом, даже среди таких капризных, по этим местам, мастаков.
Несколько лет назад на нашумевшей выставке «Сокровищницы Зарайского художественного музея» Татьяна наткнулась на портрет своего дедушки. Сходства было процентов девяносто, вряд ли нынешний мастер работая с натуры, смог бы написать более похоже, причем дедушка был похож не только формально — он пребывал в хорошо знакомом Тане состоянии, когда объявлял жене своей, бабе Шуре, бойкот.
Под портретом стояло: неизвестный художник. Портрет графа Де Бальмена.
Вот тебе и на! Правда, вспомнила Таня, имение Де Бальменов было тоже рядом, может быть, даже на полкилометра ближе, чем Келлеров.
В четырнадцатом году молодого потомка побочного графа призвали в действующую армию. Будучи грамотным, был он определен писарем, воевал в Галиции, быстро освоился и, презентабельно выглядя, выбился в небольшое начальство. С семнадцатого года примкнул к большевикам, вырос политически и профессионально, гонялся за Антоновым по тамбовским лесам, мгновенно поседел, едва не потеряв очаровательную жену свою Шурочку, когда антоновцы, выгнав население на площадь, рубили каждого второго. Шурочка, к счастью, спряталась в погребе.
В двадцатом году Георгий Авдеевич был назначен комиссаром Царицынского порта. Следовало собраться в течение суток. И тогда выступила очаровательная Александра. Она действительно была очаровательна — хрупкая, с тонкой талией и большой грудью, с круглым простодушным веснушчатым личиком.
Отец ее был серьезным мастеровым — портным Большого театра, четырех дочерей своих выдал замуж надежно, а одна из них и вовсе стала женой прославленного героя-летчика с детской фамилией Коккинаки.
Так вот, Александра не стала перечить грозному своему мужу, она просто и тихо сожгла его партийный билет. Если можно было поседеть второй раз, Георгий Авдеевич так бы и сделал. Он не развелся с Александрой, даже не побил ее, он поступил более жестоко — перестал ее замечать. Формально они жили вместе, вырастили дочек, Тоню и Женю, возились с внуком и внучкой, но — порознь.
Всю комнату на Трубной в течение, может быть, целого года загромождала делаемая дедом со всей аккуратностью лодка, пахло клеем, кожимитом, канифолью, домочадцы жались по углам — Георгий Авдеевич истово клеил, дырявил, протирал.
Лишившись партбилета, а следовательно — работы, соратников, будущего, находясь, наконец, и вовсе под угрозой уничтожения, дед подался в Москву, к брату своему — нэпману, вошел в долю, и стали они варить мыло. Варили, видимо, успешно — им принадлежал даже известный кинотеатр на Самотеке.
Тоня росла строгой девушкой, не в пример младшей — простодушной растеряхе Женечке. Учась на экономических курсах, несколько лет подряд принимала участие в физкультурных парадах на Красной площади, не исключено, что ее запечатлел в первых рядах сам Дейнека.
Ей исполнился двадцать один год, когда перед самой войной стал за ней ухаживать инженер Иван Никанорович. Поначалу Тоня была в ужасе: Иван был старый, было ему за тридцать, лицом смугл и широк, волосом черен, с раскосыми темными глазами, ни дать ни взять турка, прости Господи, хоть и родом из-под Волоколамска. Похоже, все-таки кровь была в нем северокавказская, Чечня или, скорее, Дагестан. Фамилия его была Алимов.
Иван Никанорович оказался терпелив в своей влюбленности, скрупулезно ухаживал, мрачность его была все-таки приветлива, оживленность его была надежна, в работе он был вдохновенен, и строгая Антонина сдалась.
Иван вскоре ушел на фронт командиром саперной роты, а осенью сорок первого родился Шурик.
После войны капитан Алимов никак не мог демобилизоваться, Антонина поехала к нему куда-то под Бобруйск, и в лютый мороз в заиндевелой теплушке в январе сорок седьмого родилась Татьяна.
— Понимаешь ли, — каждый год двадцать второго января рассказывает Антонина Георгиевна, — для того чтобы помыть ей попку, нужно было растапливать лед.
Гости чокались, пили за маму и поглядывали на зарумянившуюся виновницу торжества, с удовольствием представляя ее мытую попку.
Сохранилась фотография трехлетней Татьяны — Карл все собирается скопировать ее на большом холсте — румяная, в шляпке, в темном батистовом платье в горошек, с сачком в полной руке, щурит на солнце раскосые свои глаза. Берехино. 1950.
Снимали на лето для бабы Шуры и детей амбар у родственников Савиных, боковых потомков побочного Саввы. Наезжали старые друзья-нэпманы, ставшие ответственными работниками. Многие из них вышли уже на пенсию и прогуливались степенно по деревне вдоль Осетра, в дорогих пижамах, с махровыми полотенцами через плечо.
Особенно хорош был молодой отпрыск Бора — курчавились на пижамной груди черные волосы, в тени фетровой шляпы сверкали, едва ли не щелкали, жадные глаза. Бора был настройщиком Мурадели.
С наступлением темноты баба Шура, уложив детей, убегала тихонько к нэпманам играть в преферанс. Возвращалась, случалось, под утро, виноватая, но довольная — она всегда выигрывала. Спать хотелось смертельно, бабушка будила Таньку, с размаху сажала на горшок, сдергивала, снова укладывала, давала ей большую кружку чая с молоком или какао, сдобную булочку, наскоро все это впихивала в нее, укрывала теплой периной и приказывала: «Спи!» После этого укладывалась сама. Шурик уже большой — сам разберется.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Поздно. Темно. Далеко - Гарри Гордон бесплатно.
Похожие на Поздно. Темно. Далеко - Гарри Гордон книги
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- ЛОУЛАНЬ и другие новеллы - Ясуси Иноуэ - Современная проза
- Цена соли - Патриция Хайсмит - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Зейтун - Дейв Эггерс - Современная проза
- Люпофь. Email-роман. - Николай Наседкин - Современная проза
- Роман с Полиной - Анатолий Усов - Современная проза
- Чужая невеста - Ирина Волчок - Современная проза
- Чужая невеста - Ирина Волчок - Современная проза
- Дьявол просит правду - Жанна Голубицкая - Современная проза
