Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я хорошо помню форму этого прямого вопроса, потому что он послужил началом бурной дискуссии, которая, как мы увидим, была очень короткой. Вейтлинг, очевидно, хотел удержать конференцию в рамках обычной либеральной болтовни. С серьезным, несколько обеспокоенным лицом он начал объяснять, что его цель – не рождать новые экономические теории, а взять на вооружение те, которые наиболее подходят, как показал опыт Франции, открыть глаза рабочим на ужасы их положения и все несправедливости, которые стали девизом правителей и обществ, и научить их никогда больше не верить никаким обещаниям последних, а полагаться только на себя и объединяться в демократические и коммунистические ассоциации. Он говорил долго, но – к моему изумлению и в отличие от Энгельса – путано и не слишком удачно с литературной точки зрения, часто повторяясь и исправляясь и с трудом приходя к своим выводам, которые либо являлись слишком поздно, либо предшествовали его предложениям. Теперь у него были совсем другие слушатели, чем те, которые обычно окружали его на работе или читали его газеты и брошюры о современной экономической системе: поэтому он утратил легкость мысли и речи. Вейтлинг, вероятно, продолжал бы говорить, если бы Маркс не остановил его, сердито нахмурившись, и не начал свой ответ.
Саркастическая речь Маркса сводилась к следующему: будить население, не давая ему твердых, продуманных оснований для своей деятельности, – значит просто дурачить его. Возбуждение фантастических надежд, о которых только что говорилось, продолжал Маркс, ведет лишь к окончательному разорению, а не к спасению страдальцев. Обращение к рабочим без каких-либо строго научных идей или конструктивной доктрины, особенно в Германии, равносильно тщетной бесчестной игре в проповедь, предполагавшей, с одной стороны, вдохновенного пророка, а с другой – лишь зияющие задницы <…> Бледные щеки Вейтлинга раскраснелись, и он вновь обрел живость и непринужденность речи. Дрожащим от волнения голосом он принялся доказывать, что человека, сплотившего сотни людей под одним знаменем во имя справедливости, солидарности и братской взаимопомощи, нельзя назвать совершенно пустым и бесполезным. Вейтлинг утешал себя тем, что сотни писем и благодарностей, полученных им со всех концов родной страны, и его скромная работа, возможно, имеют больший вес для общего дела, чем диванная критика доктрин от тех, кто далек от мира страдающих людей.
Услышав эти последние слова, Маркс окончательно потерял контроль над собой и с такой силой стукнул кулаком по столу, что стоявшая на нем лампа зазвенела и задрожала. Он вскочил со словами: “Невежество еще никому не помогало!” Мы последовали его примеру и вышли из-за стола. Заседание закончилось, и Маркс зашагал по комнате, чрезвычайно раздраженный и злой, я поспешил покинуть его и собеседников и отправился домой, пораженный всем увиденным и услышанным» [64].
На следующий день после этой беседы Вейтлинг написал Гессу, что Маркс настаивал на проверке членов партии; что для Маркса был важен вопрос финансовых ресурсов (у Вейтлинга сложилось впечатление, что Маркс хотел исключить его из Вестфальского издательского проекта) [65]; не должно быть пропаганды, основанной на эмоциональных призывах; и, наконец, «сейчас не может быть речи о достижении коммунизма; буржуазия должна сначала встать у руля». Вейтлинг продолжал: «Я вижу в голове Маркса только хорошую энциклопедию, но не гений. Своим влиянием он обязан другим людям. Богатые люди поддерживают его в журналистике, вот и все» [66].
На этом контакты между Вейтлингом и Марксом не закончились; в течение следующих нескольких недель Вейтлинг продолжал принимать приглашения на обед от Маркса [67]. Но Маркс продолжил свою кампанию, выпустив циркуляр против Илермана Криге, молодого вестфальского журналиста, который был членом брюссельской группы, затем отправился в Лондон и, наконец, эмигрировал в Америку, где издавал еженедельник под названием Volkstribun[74] [68]. Взгляды Криге были гораздо более характерны для «истинного социализма», чем взгляды Вейтлинга, и в этом пространном циркуляре идеи Криге осуждались как «некоммунистические»: они были «детскими и напыщенными», «мнимым и сентиментальным превозношением», которое «скомпрометировало коммунистическое движение в Америке и деморализовало рабочих» [69]. Далее следовали разделы, в которых высмеивалась метафизическая и религиозная фразеология Криге, его использование слова «любовь» 35 раз в одной статье и наивная схема раздела земли Америки поровну между всеми гражданами, целью которой было «превращение всех людей во владельцев частной собственности» [70]. Вейтлинг оказался единственным членом Заочного комитета, проголосовавшим против циркуляра; он немедленно уехал из Брюсселя в Люксембург, а через несколько месяцев перебрался в Нью-Йорк по приглашению Криге. Циркуляр вызвал значительное количество протестов. Гесс писал Марксу о Вейтлинге: «Вы довели его до безумия, и не удивляйтесь. Я больше не хочу иметь ничего общего со всем этим делом. Меня тошнит» [71]. А неделю спустя он написал, что не хочет «больше иметь ничего общего с партией» [72]. Лондонские коммунисты также резко отреагировали на циркуляр.
Эта атака на Криге была, по-видимому, лишь одной из многих подобных брошюр, так как Маркс писал позже: «Мы опубликовали в то же время серию памфлетов, частично напечатанных, частично литографированных, в которых подвергли беспощадной критике смесь франко-английского социализма или коммунизма с немецкой философией, которая в то время составляла тайную доктрину Союза. На ее место мы поставили научное понимание экономической структуры буржуазного общества как единственную надежную теоретическую основу. Мы также объяснили в популярной форме, что нашей задачей является не воплощение какой-то утопической системы, а сознательное участие в историческом процессе социальной революции, происходящем на наших глазах» [73].
В то же время Маркс пытался наладить связи с Парижем, где самым влиятельным социалистом был Прудон. Его позиция как французского мыслителя была особенной, поскольку он разделял атеистический подход к коммунизму немецких младогегельянцев и отвергал патриотическое якобинство, по вине которого Париж оказался столь непроницаем для немецких идей. В начале мая 1846 года Маркс написал Прудону письмо, в котором изложил цели Комитета по корреспонденции и пригласил его выступить в качестве парижского представителя, «поскольку в том, что касается Франции, мы не можем найти лучшего корреспондента, чем вы» [74]. В послесловии Маркс предостерег Прудона от Грюна, которого он назвал «шарлатаном <…> злоупотребляющим своими знакомствами». Жиго и Энгельс также добавили послесловие, в котором говорилось, как они были бы рады, если бы Прудон смог принять приглашение. Ответ Прудона, увы, обрадовать Маркса не мог. Он готов участвовать в проекте Маркса, но у него есть несколько оговорок:
«Давайте вместе поищем, если хотите, законы общества, способ реализации этих законов, процесс, с помощью которого нам удастся их открыть; но, ради бога, разрушив все априорные догмы, не позволяйте себе мечтать о том, чтобы внушить что-то народу <…> Я всем сердцем приветствую вашу мысль
- Профессионалы и маргиналы в славянской и еврейской культурной традиции - Коллектив авторов - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Александр Александрович Богданов - Коллектив авторов - Биографии и Мемуары
- Убийства от кутюр. Тру-крайм истории из мира высокой моды - Мод Габриэльсон - Биографии и Мемуары / Прочее домоводство / Менеджмент и кадры
- Моя жизнь и моя эпоха - Генри Миллер - Биографии и Мемуары
- Судьба России и “великая потребность человечества ко всемирному и всеобщему единению” - Иван Фролов - Публицистика
- Исповедь - Валентин Васильевич Чикин - Биографии и Мемуары
- Иосиф Бродский. Большая книга интервью - Валентина Полухина - Публицистика
- Маркс – Энгельс – Ленин - Е. Мельник - Публицистика
- Миф о шести миллионах - Дэвид Хогган - Публицистика
- Сибирь. Монголия. Китай. Тибет. Путешествия длиною в жизнь - Александра Потанина - Биографии и Мемуары