Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Маруся по секрету предупредила всех товарищей и подруг о тайной цели вечеринки. Один только Михаил ничего не знал. Он чувствовал себя неловко, бродил по комнате. Гости шумели, смеялись, девушки, напевая, уже пробовали кружиться. Михаил заговаривал то с тем, то с другим. Скоро неловкость его прошла, он повеселел, особенно когда появился в сопровождении двух девушек Степа Карнаухов — известный балагур и драгоценный человек в компании. Он вошел, щурясь от дыма папиросы, — крепкий, невысокий, весь черный и, казалось, колючий; на нем были мягкие начищенные сапожки, синие галифе, расшитая цветами косоворотка, подхваченная лакированным пояском. На лице поминутно вспыхивала короткая улыбка, обнажая прозрачно-белые, молочного стекла, зубы. Как только Степа вошел, все засмеялись, а почему — неизвестно. Так было везде, где бы ни появлялся он, от него точно летели во все стороны искры, зажигая смех.
— Здравствуй, хозяйка! — сказал Степа, посмотрел, прищурив глаз, на Марусю — и все покатились. Степа круто повернулся на каблуках. — Вы чего? — Все опять покатились. Степа и сам не выдержал — засмеялся. — А ну вас! Грохочут, грохочут вокруг целый день — прямо оглохнешь! — Он забрался в угол, сел там на подоконник и принялся веселить гостей, сейчас же окруживших его.
Смеяться гости, конечно, смеялись, но все чаще заглядывали в заднюю комнату, где ожидал их празднично убранный стол, и досадовали на Клавдию, что долго не идет, задерживает.
Она влетела в комнату запыхавшаяся и не сразу заметила Михаила.
— Понимаешь, лопнул чулок! — оправдывалась она перед Марусей. — Стала искать другие — не могу найти! Целый час провозилась. Леночка, здравствуй. Женя, Женя! Ты что, оглох? Здравствуй, говорю!
— А? — сказал Женька, точно проснувшись. Под сердитым взглядом Леночки он неохотно отошел от приемника.
Клавдия увидела Михаила и растерялась. Но раньше чем подойти к нему, она должна была поздороваться еще с тремя подругами, это ее спасло. К Михаилу она подошла, уже оправившись.
— Здравствуй, Миша! — Он торопливо схватил ее теплую руку, задержал в своей. Она легко покраснела, ресницы дрогнули, опустились — и Михаил обрадовался. Все внимательно наблюдали за ними. Женька заговорщицки подмигнул Леночке: клюет. Маруся разглядывала узор на обоях. Тишина становилась уже напряженной, неловкой, но Степа Карнаухов не дремал: он сказал что-то вполголоса, и две девушки, стоявшие рядом с ним, захохотали, повалились на диван. Все зашумели, Маруся крикнула высоким голосом:
— Идите к столу!
Была в дверях веселая толкотня, Клавдию прижали к Михаилу, он вежливо посторонился, пропуская ее вперед. Вышло, конечно, так, что сидеть ему пришлось рядом с Клавдией, он за ней ухаживал: наливал вино, передавал тарелки. Она застенчиво благодарила. Он тайком смотрел на ее профиль, на легкие завитки золотых волос, она была, как всегда, прекрасна в его глазах. Задумавшись, он глубоко вздохнул, и она, не глядя, ответила ему таким же глубоким вздохом. Тогда Михаил вкрадчиво и виновато, словно бы невзначай, положил свою ладонь на ее обнаженную до локтя руку. Она притворилась, что не обратила внимания, начала разговор с подругой, соседкой по столу, но кончики ее ушей, выглядывающих из-под прически, порозовели, а потом порозовела и шея.
— Клава! — позвал Михаил. Она повернулась к нему. — Как ты жила все это время? Мы давно не виделись.
— Спасибо. Ничего. Как ты?
— У меня были неприятности.
— Да, я слышала что-то. Но теперь — хорошо? Теперь наладилось?
— Теперь… — Он задержался на этом слове. — Да, теперь хорошо («с тобой», — добавил он мысленно, и Клавдия поняла).
Остальные гости старались не смотреть на них. Это была напрасная предосторожность: Михаил и Клавдия все равно бы не заметили. Маруся подмигнула кому-то, и рюмки, стоявшие перед ними, наполнились, Маруся подмигнула еще, и блюдо с жареным гусем переехало с другого конца стола к ним. Степе Карнаухову ужасно хотелось что-то сказать, и он едва сдерживался. Веселые бесы так и прыгали у него в глазах. Но, может, нельзя — и он уткнулся в тарелку.
Женька первый вылез из-за стола и пошел к патефону. Он танцевать не умел и на вечеринках всегда управлял патефоном. Хоть и не радио, но все-таки похоже. Он завел патефон; с пластинки ударил барабан, литавры, взвыли скрипки — начался фокстрот, и девушки с шумом рассыпались от стола. Маруся заранее распределила пары; ребята мигом расхватали всех девушек. Клавдия осталась свободной для Михаила. Маруся присела в уголок, в мягкое глубокое кресло, очень довольная: все шло точно по задуманному плану, и она заранее торжествовала удачу. «Пойдет провожать, — думала она, — там уж они поговорят и помирятся на свободе». Так же думала Клавдия. «Он пойдет меня провожать и спросит, и я ему все расскажу. Я дура, надо было давно сказать». Женька, встряхивая рыжими вихрами, неутомимо и сосредоточенно крутил ручку патефона, перед креслом, в котором сидела, откинувшись в тень, Маруся, шли, однообразно чередуясь, пары, как звенья одной и той же бесконечной цепи. Когда Клавдия и Михаил поравнялись с креслом, Маруся ухватила обрывок фразы:
— Миша, честное слово — нет…
Круг повернулся, они опять поравнялись с креслом. Через литавры и скрипки, через шарканье ног до Маруси долетел голос Михаила:
— …не понимаю…
Клавдия потеряла ритм. Михаил заботливо помог ей, они пошли дальше.
В третий раз Маруся расслышала:
— …Совсем другое, Миша. Я тебе скажу. Подожди немного, я скажу…
— Перерыв! — распорядилась Маруся.
Гости расселись на стульях, на креслах, на диване, Михаил с Клавдией устроились на подоконнике. Им были слышны беспокойные и тревожные порывы ночного ветра по листве, надвигалась, расплывалась тяжелая мгла и гасила звезды. В густеющей темноте ныла телеграфная проволока. Ветер раскачивал электрический фонарь вдалеке, тушил его, зажигал снова, и в этом бесконечном мигании была какая-то смутная тревога.
— Точно световые сигналы, — сказал Михаил. — Как у меня Иван Буре…
Он прикусил язык на полуслове. Клавдия зябко повела плечами. Глухо загудели под напором ветра деревья, застучали по крыше сучья. И скрипнула калитка. Ветром открыло ее, или пришел кто? Клавдия напряженно вглядывалась в темноту. В просвете между кустами она увидела темный силуэт и, раньше чем услышали шаги на террасе, уже знала, кто пришел и зачем. Она сжалась в комок на подоконнике, и живыми на ее лице остались только глаза — огромные, почерневшие, прикованные к двери.
Она не ошиблась — вошел Чижов. Его не приглашали, встретили недоуменным, недружелюбным молчанием.
— А где же хозяйка? — спросил он и, заметив Марусю в кресле, поклонился ей: — Привет!
— Здравствуйте, — сухо отозвалась она, перевела взгляд на Клавдию, потом на помрачневшего Михаила.
Чижов, кашлянув, прошел к свободному
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Апрель. Вальс цветов - Сергей Весенин - Поэзия / Русская классическая проза / Юмористические стихи
- Вальс цветов - Сергей Весенин - Поэзия / Русская классическая проза / Юмористические стихи
- Русские долины - Игорь Николаевич Крончуков - Классическая проза / Поэзия / Русская классическая проза
- Нос - Николай Васильевич Гоголь - Классическая проза / Русская классическая проза
- История села Мотовилово. Тетрадь 16. 1930-1932 - Иван Васильевич Шмелев - Русская классическая проза
- История села Мотовилово. Тетрадь 5 - Иван Васильевич Шмелев - Русская классическая проза
- Книжный на маяке - Шэрон Гослинг - Русская классическая проза
- Кукушонок - Камилла Лэкберг - Детектив / Русская классическая проза
- Как поймали Семагу - Максим Горький - Русская классическая проза