близким человеком, едва ли не матерью, я боюсь, что наслаждение ею превратилось в любовь.
И я понятия не имею, что с этим делать. Я никогда раньше не любил женщину по-настоящему. Никогда не хотел такую, как она.
– Я дам ей еще воды! – кричит Ретт, удаляясь с ведром.
– Спасибо! – бормочу я в ответ, прежде чем прерывисто вздохнуть и заглянуть в кабину грузовика. Люк уже спит там с включенным кондиционером. Очевидно, день принес множество эмоций. Уилла всегда поддерживает его в таком активном состоянии, что к вечеру он сильно устает.
Уилла слишком добра к нам.
– Ты сегодня был великолепен. – Джаспер прислонился к стенке моего трейлера, глядя на меня с легкой ухмылкой. – С моего места даже не было видно, какой ты старый.
Я качаю головой:
– Подожди, пока не начнешь плохо играть в хоккей. У меня припасено столько шуток про стариков для тебя. И для Бо, когда он наконец-то уйдет на пенсию.
– Ты что-нибудь о нем слышал? – поинтересовался Джаспер с надеждой.
– Не-а. За последнее время – ничего. Самому любопытно знать, где этот придурок.
– Да. Самое худшее – незнание. – Мы обмениваемся встревоженными взглядами. Оттого что Бо уехал, никому из нас легче не стало. В том числе и моему отцу.
– Ты и правда тупой, знаешь об этом? – Его глаза загораются, когда он меняет тему разговора.
Я с насмешкой спрашиваю:
– Это что, начало очередной шутки, старик?
– Нет, только если старение не означает, что ты отправляешь лучшую женщину, что когда-либо встречал, с другим мужчиной, у которого достаточно мозгов, чтобы это заметить.
Чувствуется теснота в груди и боль в горле. Я не знаю, означает ли эта боль, что я зол, печален или что внутри меня возникло место, где все слова, что я хочу сказать, застревают намертво.
– Хочешь что-то сказать, Джаспер?
Он наклоняет голову, и в его голубых глазах появляется несколько злобное выражение. То самое, что мелькает лишь из-под его вратарской маски. То самое, побуждавшее меня вставать в пять утра и тащить его прыщавую подростковую задницу на тренировки, потому что мужчина с таким взглядом не проигрывает.
Он был особенным, и я знал это.
Еще один брат или сестра нужны были мне как рыбе зонтик, но Джаспер должен был жить с нами, а не со своими дерьмовыми родителями. Я бы не хотел, чтобы было иначе.
– Единственное, что я хочу сказать, так это то, что последние лет тридцать ты потратил на то, чтобы все остальные были счастливы. Ты был предан долгу. Надежен. Самоотвержен. Ответственен. Ты заслуживаешь счастья, Кейд.
Ответственность. Это слово преследует меня, как чума. Преследует в страшных снах.
Чертова ответственность.
Он разворачивает свою массивную фигуру и направляется к модному внедорожнику, на котором ездит сейчас.
– Идешь на встречу выпускников? – задаю я вопрос, не зная, что ответить. Парень все время молчал, а потом вывалил все дерьмо.
– Ни за что не пропущу! – кричит он в ответ, даже не оглядываясь.
– Будешь бросать лассо?
Он удивленно хмыкает:
– Ни за что.
Каждый год он отказывается признавать, что собирается набрасывать лассо. Вроде как ему по контракту запрещено кататься на лошадях. Наряду с катанием на мотоцикле, прыжком с парашютом и запуском фейерверков.
Но каждый год я седлаю ему лошадь, и каждый год он на нее садится. Об этом не говорят, но парень по-прежнему отлично бросает лассо.
Ретт поит Черничку и ласково похлопывает ее:
– Вот так вот, Черничка, любим мы покрасоваться. Совсем по-итонски.
Я наблюдаю за этим из окна трейлера, но Ретт замечает меня.
– Тебе повезло, что она тебя терпит. – Произнося это, он приподнимает подбородок.
– Черничка? – уточняю я.
Брат мотает головой и выливает ведро воды из трейлера, пока я запираю дверь. Я все еще жду ответа на вопрос, но засранец молчит.
Все эти годы он болтал без умолку, а прямо сейчас ему вдруг нечего сказать.
– Увидимся дома? – окликаю его я, когда он направляется к машине Джаспера.
– Ага, – машет он через плечо.
– Передай Саммер, чтобы держала эти чертовы сапоги из змеиной кожи при себе! – кричу я в надежде заинтриговать его. Я бы предпочел спорить с Реттом, чем терпеть его холодность. Всю жизнь он ругался на меня, и я хочу, чтобы он продолжал в том же духе.
Он подходит к пассажирской двери, оборачивается и только тогда бросает на меня взгляд, поджав губ:
– Я не указываю Саммер, что ей делать. Даже если бы попытался, она бы не послушала. Лучший тип женщины, если хочешь знать мое мнение.
Он подмигивает и запрыгивает к Джасперу в машину. Прощаясь, они машут руками, и я уверен, что на обратном пути в Честнат Спрингс они будут болтать обо мне, как маленькие сплетницы.
Городские дамы им и в подметки не годятся.
Придурки.
Люк все еще спит, когда я сажусь за руль, а это значит, что в машине остаюсь только я и мои порочные мысли.
Я и мои сожаления.
Люк просыпается, когда мы выезжаем на гравийную дорогу, и умоляет заехать на ночь к дедушке. Он как сумасшедшая игрушка, которой вставили новые батарейки, и теперь она заряжена и готова терроризировать взрослых.
Я высаживаю его у отца. Как бы я его ни любил, но настроения играть и веселиться у меня нет.
Дома не слышно смеха. Нет музыки. Нет ни Уиллы, ни Люка, которые танцуют и поют на кухне, пока печенье готовится в духовке.
Там тихо. И я одинок.
Глубоко одинок.
И зол, что отослал ее прочь. Зол, что она сейчас развлекается с другим парнем. Возможно, с несколькими.
Бросив вещи, я приступаю к уборке, чтобы хоть как-то занять себя. Я прочесываю каждый угол, который никто никогда не увидит. Таким способом я хочу выплеснуть разочарование и отогнать ревность. Она бушует в венах, обжигая каждое нервное окончание.
Она уничтожает.
Я делаю перерыв, когда начинают болеть руки, и иду в душ. У меня стояк, но я слишком зол, чтобы мастурбировать, поэтому выхожу еще более возбужденным.
Побродив по дому, я решаю налить себе бурбона и пойти посидеть на крыльце. Я знаю, зачем я туда иду, но отказываюсь признать это. Я говорю себе, что отсюда открывается хороший вид, но когда я сажусь на верхнюю ступеньку и бросаю взгляд в сторону, то вижу маленькие каракули, нарисованные на перилах. Солнце и звезды. Счастливые лица и XOXO.
А еще сердечки.
Уилла нарисовала сердечки на моем крыльце, и теперь я застрял в мыслях о том, что настоящая причина моего присутствия здесь – это то, что я жду ее возвращения домой.
Я слишком болен ревностью, чтобы делать что-то еще.
