Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мало разжаловать того комвзвода, — не сдержался Самохин и под пристальным взглядом командира полка опустил глаза, ибо взгляд этот как бы говорил ему: «А я вот не разжаловал тебя, помнишь, высоту на Днепре потерял?»
— Возможно, — не стал спорить Жаров. — Командир роты даже расстрелять грозился. К счастью, комдив оказался бывалым человеком и знал, расправиться с подчиненным не хитро, а вот направить его — куда труднее.
Самохин заерзал на стуле, кусая губы.
— Да, промах стоил сотен убитых и раненых, — вернулся Жаров к рассказу. — А удержи взвод ту высоту — эти сотни потерял бы противник. Правда, потом так и было. Посадили на вершину усиленный взвод. Закопались бойцы глубоко. За ночь мины поставили, натянули проволоку. Не подойти. А с утра немцы в атаку за атакой. День бьются, другой. Целую неделю. Так и не взяли Егорку в шапке. Наш взвод семерых потерял, а немцы сотни. Вот вам и командир взвода!
Жаров помолчал немного, улыбнулся и закончил:
— Предлагаю тост за командиров-героев, за всех вас, товарищи!
Тост приняли шумно.
Жаров поглядел на своих командиров и с огорчением подумал: «Многих не стало, очень многих. А полк жив, полк наступает. Война изо дня в день требует жертв, и нужно смелее выдвигать и растить людей. На кого ни взгляни сейчас, любой командир — сын полка».
Да, фронтовой полк! Изо дня в день, всю войну он требует от тебя непомерных сил и неустанного напряжения. Ни отдыху тебе, ни покоя. Опасности на каждом шагу. И все же ты любишь его, свой полк, здесь колыбель твоей славы, искусство твоей зрелости. Ты пришел сюда с ковыльным пушком на щеках, еще без знания жизни, без должной выучки. Вспомни-ка первые бои. Какими жуткими казались они тогда! Ты был слаб, неумел, но как ты уверен в себе теперь? Ведь бои и бои. Ты стоишь в них насмерть, ты наперекор огню неудержим в атаке. И тебя ничто не останавливает: ни огонь, ни кровь, ни смерть. Кипучая энергия и целеустремленность, решимость и острая бдительность, привычка к ответственности перед товарищами по оружию и перед командиром — все твои большие крылья.
Пройдет время — наступят мирные дни. И где бы ты ни был тогда, опыт военных лет станет тебе верным оружием и мудрым советчиком. Пусть не все сохранит память, и время немало повыветрит из пережитого, однако дни войны навечно останутся в сердце. И ты будешь рассказывать о них всем — и молодым и старым, и никто из них не останется равнодушным к борьбе за отчизну. Никто и никогда!
Жаров порывисто встал и, подняв тост, вслух повторил свои раздумья:
— За наш фронтовой полк, товарищи!
Тост приняли так же шумно.
глава третья
ДЕТИ ЗЕМЛИ
1Вот она, Венгрия! За Тиссой! Еще до солнца Максим вышел к берегу, чтоб проводить дозор на ту сторону. Небо чисто и ясно, будто вымыто ночным ветром. Ни шороха, ни выстрела. Эх, не греметь бы тут пушкам, не ходить в атаку, а пахать бы и строить на этой земле, растить бы сады!
Синее небо делает реку бездонной и строгой, будто недовольной отсутствием солнца. Но светлеет горизонт — преображается и река. Она тихо плещется у берегов, лукаво искрясь и нежась.
Тисса, красавица Тисса! Дальние горы, загородившие полгоризонта, — ее родина. С незапамятных времен стоят те горы, бежит река. Она начинается там живым родничком, робко и незаметно, и, набираясь сил, напоминает потом резвую девчурку-озорницу, звонкий голосок которой пленит и радует путника. Чуть ниже, извиваясь между теснин, она походит на беззаботную девушку. Играя и забавляясь каждым камешком, она бурлит и пенится, щедро одаряет радостным смехом и лаской. А еще дальше, растекаясь в горной долине, напоминает уже молодую женщину-мать и течет величаво и плавно. Ее нельзя не любить, Тиссу-красавицу!
Вслед за дозором переправились и разведчики. На рассвете им первым придется ступить на венгерскую землю. Еще граница, еще страна. Теперь венгры. На большом пути от Волги Максим не раз встречался с ними. Жесткие люди и воюют крепко. Уступать не любят. Душу им замутили здорово. И вот их земля. Какие же они у себя дома? И враги, и друзья? И как скоро поймут тут, не враждовать пришли мы, а восстановить справедливость.
Выслав дозоры, Максим замаскировался на позиции. Куда ни глянь, всюду поля и перелески, селения с острокрышими домиками в фруктовых садах. За ними еще враг, его пушки и танки, его солдаты. Павло Орлай и Матвей Козарь вместе с Максимом тоже вглядываются в эту чужую землю, с которой к ним не раз приходила беда.
— Земля мадьяронов, — сквозь зубы процедил Павло. — Ух и покажу им!
— Смотри, Павло, ты не разбойник, а советский воин, и по тебе станут судить о других. Ты и делай, чтоб судили правильно.
— Значит, они нас гнуть, убивать, а мы — мирись. Нет, не затем воюю.
— Ты, Павло, одно запомни, — уже строже взглянул на него Максим, — мы не против народов воюем, нам жить с ними, а против захватчиков, что шли разорять нашу землю, против их армий. Тут не щади!
— А с теми, что грабили и сейчас не в армии, с ними как? Как, Матвей? — повернулся он к Козарю.
— Я — как все...
— Они тебя живьем жарили, а ты их уговаривать? Не деритесь, мол, мы хорошие. Да после того Оленка на порог тебя не пустит.
— Перестань, Орлай, — повысил голос Максим. — Всем приказываю, — оглядел он разведчиков, — врага бить нещадно, а мирных не трогать.
— Простить им отца, простить Василинку? Ну нет! — еще кипел Павло.
Не вмешиваясь, Зубец молча прислушивался к разговору. С венграми он встречался не раз, и вояки они злые. Чего жалеть их в самом деле? Дюже они жалели нас на Волге? Оттого, не противореча командиру, в душе он был на стороне гуцула.
— Павло! — грозно привстал Якорев, — слышал приказ? Думай лучше. Месть — дело святое. Громить их армию, их фашистское государство — вот месть! А народу — народу свети, чтоб видел лучше.
Павло притих и побледнел, и Голев от души ему посочувствовал. Конечно, Тарас одобрял Якорева, но и понимал чувства гуцула. Венгры и несправедливость — для него одно и то же. А ему говорят, будь справедлив. Не так-то легко ему разобраться, и не только ему. А Максим горячится да еще говорит как-то по-газетному. Конечно, он командир, сейчас ему некогда рассусоливать.
— Иди-ка сюда, сынок, — запросто окликнул Тарас Павло. — И не хмурься, — взял он гуцула под локоть, когда тот опустился подле него на траву. — Командира и понимать, и слушать надо.
— Я не против командира — против мадьяр. Я им все припомню! — сжал кулаки вспыльчивый гуцул.
— Эх, сынок, сынок, — с сожалением произнес Голев, — голова у тебя горячая, а сердце холодное. Теперь ты не просто гуцул, а сын великой страны. Понимаешь, родной сын. У тебя большая мать-родина. Первая в мире Советская держава! И ты ее воин. Это же понять надо. Куда б ни пришел теперь, в тебе видят советского солдата, значит — самого честного, справедливого. А ты — убивать!
В душу Павло проникла смутная тревога, там все смешалось: и жажда мести, и гордость за все, что стало близко и дорого, и боль за отца, убитого хортистами, и гнев за сестру, угнанную немцами. Много мыслей и чувств атаковали его душу, то бессильную защищаться, то яростно возмущенную и готовую к борьбе.
— И еще пойми, — убеждал Голев, — вот в руках у тебя автомат, новенький, самый лучший. Знаешь ли, кто его сделал тебе?
— Ну, рабочие на заводе... — неуверенно сказал Павло.
— Не только они, — вздохнул Голев. — Летчики облетали всю Сибирь, пока не нашли белую тайгу. Лесорубы отправились за тысячи верст, жили в снегах, заготовляя березу для лож. Уральские горняки добывали руду, металлурги плавили из нее сталь. А сколько дел у конструкторов, у технологов! Оружейники дни и ночи вытачивали и штамповали металл, пока не получится вот такой автомат. Понимаешь, заняты сотни, тысячи людей. А возьми пулемет, пушку, танк с самолетом. Там еще сложнее. А хлеб, а мясо, а сахар, что получаешь ты? Этим тоже заняты тысячи, чего там, миллионы. А зачем? Неужели, чтоб убивать всех подряд? Нет, сынок, защищать свою страну. Защищать в мире все доброе и честное. Делать, чего никто никогда не делал. Понимаешь, что за оружие в твоих руках? Оружие чести! Им даже мстить нужно честно, справедливо.
Павло не сводил глаз с Голева и хорошо понимал: это большая правда. Но вокруг была чужая земля, с которой к нему в дом пришел враг. Сколько несчастья принес он закарпатским украинцам! Это тоже правда. Как же примирить эти две правды?
2Слово «мадьяр» можно перевести на русский язык как «дитя земли». Мадьяры — дети земли.
Свыше тысячи лет назад пришли на берега Дуная венгры-кочевники. С ними слились населявшие страну авары, славянские и другие племена. Кочевники постепенно перешли к оседлости и создали обширное государство. На них сильно сказалось влияние славян, распространилось христианство. Затем наступили века турецкого ига, сменившегося тиранией австрийских Габсбургов. Ни восстание Ракоци, ни венгерская революция не принесли людям освобождения. Мировая война до основания потрясла и разрушила двуединую Австро-Венгерскую монархию. Пламя Октября перекинулось через горы, и казалось, вот она, долгожданная свобода! Но перепуганная Антанта задушила Венгерскую советскую республику. Однако память о своей власти, веру и надежду людей на лучшие времена не смог убить и кровавый режим Хорти. Это по его вине сотни тысяч мадьяр зарыты в могилы на тысячекилометровом пути от Волги до Дуная.
- Вдруг выпал снег. Год любви - Юрий Николаевич Авдеенко - Советская классическая проза
- Зауряд-полк. Лютая зима - Сергей Сергеев-Ценский - Советская классическая проза
- Когда зацветут тюльпаны - Юрий Владимирович Пермяков - Советская классическая проза
- Избранное в двух томах. Том первый - Тахави Ахтанов - Советская классическая проза
- Когда замерзли дожди - Михаил Коршунов - Советская классическая проза
- Конец большого дома - Григорий Ходжер - Советская классическая проза
- Роза ветров - Михаил Шушарин - Советская классическая проза
- Весна Михаила Протасова - Валентин Сергеевич Родин - Советская классическая проза
- Под брезентовым небом - Александр Бартэн - Советская классическая проза
- Батальоны просят огня (редакция №2) - Юрий Бондарев - Советская классическая проза