реформатора, как потом выяснилось, отмеченного обширным пятном на лысеющей голове, я встретил уже за забором. После «парада катафалков», когда чуть не каждый год с помпой хоронили нового дедушку, сменившего предыдущего, всего лишь пятидесятичетырехлетний генеральный секретарь ЦК КПСС казался воплощением молодости и энергичности.
Нет, конечно, по телевизору, что стоял в каждом отряде, мы видели, что-то меняется, прессу тоже читали: Перестройка, Гласность, Ускорение — все эти лозунги нового времени. Но когда вышел и огляделся, то первое время был все же в некотором шоке. Водка, конечно, помогала с ним справиться, но все же!
Зона наша, а если по-ментовски: ИТУ — исправительно-трудовое учреждение (так тогда они официально назывались, потом слово на букву «Т» из названия убрали) усиленного режима, находилась на самой окраине областного центра, практически за городом. Конечная остановка троллейбуса, не помню уже какого маршрута. Встретил меня тогда мой близкий кент по первому сроку — Сеня, откинувшийся на полгода раньше. Встретил, как положено: ресторан, девочки. Вот только не рассчитал я тогда с дозой спиртного, стал выступать не по делу, права качать, чуть в ментовку в первый же день не загремел, а девчонки сбежали. М-да, не так я себе свой первый день на свободе представлял.
Наутро проснулись у Сени дома, сгоняли в мой родной райцентр (всего-то шестьдесят километров), где я переоделся, взял у родичей денег еще, и назад — догуливать. Матери, конечно, сказал, что на работу устраиваться поехал, ага, как же! Вряд ли она мне поверила, как и отец, но что с меня взять? Даже в ментовку не стал заходить, хотя по правилам должен был встать на учет еще вчера. Но — перебьются, по опыту уже знал, что ничего они мне не сделают, если на пару-тройку деньков задержусь. Как-то вообще дней через десять только пришел на учет вставать, когда от затяжной пьянки очухался, в которую плавно перетекла встреча, и хоть бы что — побурчали, поугрожали, на том и разошлись. Хотя я тогда с надзором освобождался, в отличие от этого первого раза.
Заехали к еще одному кенту по зоне — Гоше, продолжили пьянку, а к вечеру в затуманенных алкоголем мозгах созрела гениальная идея: а не махнуть ли нам в Москву? Деньги были, поехали на вокзал, все же до столицы двести км, Гоша кричал, что есть место, где можно остановиться в Москве, и там всё путем будет. Сеня, правда, по пути до вокзала немного протрезвел и от нас отвалился под каким-то благовидным предлогом, а мы с Гошей ранним утром проснулись в пустом вагоне. В окно глянули — столица, мать её.
Конечно, с похмелюги идея приехать сюда уже не показалась нам такой привлекательной, но куда деваться? Я мрачно спросил у Гоши, точно ли есть где остановиться здесь так, чтобы нас нормально приняли? Он, не менее хмурый, все же заверил, что примут, накормят и спать уложат. При дальнейшем расспросе выяснилось, что остановиться он планировал у жены одного своего кента по зоне — Лазаря, которого я хоть и знал шапочно, но в близких с ним никогда не был.
В общем, выбрались мы из вагона, пришли на вокзал, взяли похмелиться, а как похмелились, мир сразу заиграл новыми яркими красками. И самоуверенность вернулась несмотря на то, что в кармане, кроме справки об освобождении, других документов не имелось.
Москва вокруг шумела и кипела новой жизнью: в киосках Союзпечати рядом с «Бурда Моден» открыто лежали журналы «Плейбой», с торчащими на обложках, невиданными доселе в подобных местах, голыми сиськами. Женщины интересовались одними, мужики — другими журналами. Ни того, ни другого вообразить было абсолютно невозможно, когда меня сажали, не говоря уже о том, что кругом с рук продавались календари с голыми бабами, всевозможные гороскопы и прочие явные приметы рвущейся в страну демократии. Наперсточники там и тут развернули свои столики, собирая лохов, мы позырили, но туфту сразу выкупили, посмеялись и пошли дальше. В воздухе, казалось, плыл запах невиданной доселе свободы, имеющей, как выяснилось вскоре, свою обратную сторону: пустые полки в государственных магазинах и длиннющие очереди за водкой и сахаром. В этих очередях пятнистого реформатора уже не хвалили, а активно проклинали, но кому интересен голос плебса, пока он не вывалит на улицы, вооруженный дубинами? Народ же вечно чем-то недоволен, да и хрен с ним.
Впрочем, день тот я помню урывками, все, что могу сказать: куда-то ездили, где-то еще пили, сидели, кажется, в недавно открывшейся кооперативной кафешке. Поскольку день был пятничный, то, как сказал Гоша, Татьяна, жена его кента Лазаря, еще на работе, и надо ехать к ней ближе к вечеру. И, где-то часам к пяти вечера, как мне представляется, мы подъехали к кирпичной девятиэтажке на Мосфильмовской и поднялись на старом лифте в железной массивной клетке на нужный этаж. Поскольку на звонок никто не реагировал, Гоша предположил, что жена его кента еще не пришла с работы и надо подождать. Недолго думая, уставшие за день и разморенные разными спиртосодержащими напитками (таксисты не давали пересохнуть нашим глоткам), мы уселись возле стеночки привычным с кичи способом, и мигом задремали. А потом нас эта самая Таня разбудила, как с работы пришла. Вот в этот вот момент матрица моего сознания из будущего и внедрилась, так сказать, в молодое и хмельное тело.
* * *
Я открыл глаза и посмотрел на нее. Эх, Таня-Танюшка, сколько лет не виделись! Прикинул, получилось почти тридцать пять — да, точно, мне в тот год как раз двадцать пять исполнилось. Таня была чудо как хороша, несмотря на то, что была на целую пятилетку старше меня. Пригляделся внимательнее: да нет, точно не выглядит она на свой тридцатник, это я сейчас знаю, сколько ей, а когда увидел впервые, подумал, что максимум ровесница.
Нам повезло тогда здорово, хоть муж и тянул срок, но жила-то она в их двушке с сыном и свекром. Не помню, сколько было сыну, малой совсем, еще в садик ходил, но как раз в эту пятницу они с дедом пенсионером уехали с утра на дачу вплоть до утра понедельника. Так что, квартира была свободна, Таня была одна и нам обрадовалась, Гошу она знала, видимо, хорошо, и проблем не возникло: приняла, можно сказать, с распростертыми объятиями. Да и то: рабочая неделя закончена, впереди выходные, сын со свекром далеко, а тут два таких красавчика в гостях, чего же ей печалиться?
Таня, Танечка, Танюша, всегда потом вспоминал о ней с душевной теплотой. Всем
