показывая мне свою радость и благодарность, бежала вприпрыжку с этим кусочком в клюве, распахнув в стороны крылышки, — с такой детской непосредственностью! И точно так же — со вторым, третьим, четвёртым кусочками…
Потом она уже не могла есть — и запасливо прятала кусочки печенья тут же, рядом, — под листики на земле — и вновь подлетала поближе, смотрела мне в лицо, наклоняя голову набок…
Я много раз встречала эту замечательную птичку на том же самом месте, в поле Любви, которое создали Собою Иисус и Его Божественные Ученики. Она даже научилась брать угощения из моей руки. И даже нежно поклёвывала мне пальцы — в знак дружбы и признательности…
И всегда из её птичьей анахатки на меня струился явно ощущаемый поток её сердечной любви.
Но… через некоторое время она исчезла… Как не хочется верить в то, что эта птичка пострадала из-за своего доверчивого отношения к людям!
* * *
К великому сожалению, в нашем современном российском обществе с его дико извращённой нравственностью очень многие люди стали намного хуже свирепых хищных животных[51] — и эта ситуация продолжает катастрофично ухудшаться…
Помню, я однажды наблюдала следующее.
Взрослый мужчина держит в руке рогатку и объясняет щуплому сынишке 7–8 лет:
— Смотри, ни в кого из рогатки не пуляй! Стрелять можно только по воронам. Понял?
Другая ситуация. Две молодые женщины увлечённо болтают между собой. Их дети-мальчишки не нашли лучшего занятия, кроме как кидать камнями в плавающих в пруду уток. И — никакой реакции со стороны матерей…
Но разве птица — не живое существо? Разве она не страдает от боли?
Сейчас эти дети стремятся причинить боль невинным птахам, взращивая в себе тупую жестокость… А что будет, когда они подрастут?
Конечно же, это — не самые жуткие примеры обращения людей с животными…
Но ведь от воспитания именно в таком возрасте зависит очень многое в формировании дальнейшей судьбы этих детей! Если с детства не приучать их к бережному, заботливому, любящему отношению к нашим меньшим братьям и сёстрам, то потом и вырастают из них бесчувственные к чужой боли примитивы-преступники. И их обителью станет ад.
* * *
Если очень многие воронки уже стали городскими жителями — то в лесах к контакту с нами стремятся другие птицы. Среди них — сойки (или, по-нашему, — соечки). Они часто подлетают к нам — и всячески демонстрируют нам своё присутствие.
Например, садится соечка на ветку дерева совсем рядом — и начинает очень симпатично нежным голосом петь на своём соечном языке: "Посмотрите, какая я красивая! И вас я тоже очень люблю! И очень буду рада, если вы меня угостите чем-нибудь вкусным!" И она взъерошивает свои перышки на загривке, принимает симпатичные позы… Как эту красавицу не угостить?!
… Ещё вспоминаю, как мы однажды пытались снять для фильма плавающих в воде рыбок.
Мы тогда жили лагерем у лесного озера с удивительно прозрачной водой. Я спустилась к озеру, чтобы набрать воды в бутылки — и на булькающий звук приплыла стайка любопытствующих окуньков. "Что это за звуки? Такого в нашем озере ещё никогда не было!" — говорили их большие удивлённые глаза.
А потом, для того, чтобы отснять их видеокамерой, мы использовали в качестве приманки просто палец собственной руки, которым шевелили в воде. И они подплывали к пальцу так близко, что, казалось, вот-вот будут пробовать его на вкус…
* * *
К нам во время нашей лесной работы нередко присоединялись совсем незнакомые нам прежде собачки. Причём это всегда были именно весьма развитые в психогенезе души.
Они начинали вести себя с нами так, как будто знали нас уже давным-давно: так легко и комфортно им было в нашей компании. Они с нами ласкались, играли, нежились и… внимательно наблюдали за нами, когда мы медитировали. И даже, похоже, старались подражать…
Потом они провожали нас до станции и — на прощанье — благодарили за приятную прогулку, например, нежно лизнув в руку и помахав хвостом.
Если мы приезжали в те же места ещё раз — они уже словно специально нас поджидали. И тогда их радости не было конца!
Владимир всякий раз использовал эти ситуации, чтобы, опять же, что-то нам разъяснить. Например — принцип неприхотливости…
… Один из таких милых пёсиков выделялся особенно. Он обладал удивительно богатой эмоциональной сферой и развитым умом. Он как бы весь состоял только из одного духовного сердца! В нём можно было видеть всю гамму вариаций любви!
Мы стали звать его Рыжиком — за его тёмно-рыжую мордашку. И он радостно принял для себя это имя.
Теперь, когда мы обсуждали план своих поездок, то про то место в шутку говорили: "Едем в гости к Рыжику!"
Мы одно время часто работали на местах силы в тех краях. И он стал встречать нас каждое утро. Ещё издали мы примечали маленькую точку в конце длинной просёлочной дороги — это был наш Рыжик. По мере того, как мы приближались, Рыжик из лежачего положения принимал сначала сидячую позу и, вглядываясь в даль, начинал тихонько помахивать хвостом в предвкушении встречи. Как только он уже отчётливо мог различить в нас тех, кого ждал, — он мчался "со всех ног" навстречу! Его хвост уже не просто махался из стороны в сторону, а… быстро вращался по кругу! Вокруг его тела создавалось интенсивное поле искренней любви и радости! Он приветствовал всех и затем каждого из нас в отдельности — и затем бежал впереди группы, зная уже, в какие места мы пойдём.
Однажды, когда мы приехали туда после большого перерыва, он, встретив нас, долго прижимался к нашим ногам, а его тело — от смешения эмоций радости с плачем — сильно дрожало: "Пришли, наконец! Я так соскучился по вам — моим лучшим друзьям!"
Мы все тоже очень любили его, но не имели возможности ездить только в эти места: нас ждали Божественные Учителя и на других рабочих площадках — как Они называли Свои места силы.
… Рыжик вместе с нами часто ходил по месту силы Божественного Еремея[52]. Мы даже посмеивались, что Рыжик тоже стал Его учеником: настолько незаурядным был этот пёс!
Войдя в наш круг, он считал себя его членом — и даже активно подражал нам в поведении.
Например, он пытался научиться сидеть на толстом бревне рядом с нами. Сначала он пробовал усесться на него всеми четырьмя лапами. Но, поскольку места не хватало: лапы съезжали с бревна, — он садился попой
