а ты — потому что трусишь жить жизнь, в которой у тебя не будет «костыля» с рваниной вместо сердца.
— Я так понимаю, до тебя дошли слухи. — Маска «Мудака» цинично улыбается.
— Дело не в этом, Шутов.
— Очевидно как раз в этом, если ты решила весело потусить с одним большим чертовски правильным парнем.
— Сказал человек, который даже имя не спрашивает, когда трахает очередное тело, — огрызается она. — Я до тебя вообще не знала, что так бывает. Наивно думала, что у мужчин есть хотя бы какая-то избирательность.
— У мужчин, может и есть, а я ведь просто блядь. — «Мудак» улыбается еще сильнее, показывает зубы и обнажает клыки. — Бывают в жизни огорчения посильнее, чем узнать, что твой старый учитель зависим от… как это называется? Беспорядочные половые связи? Или «слаба на передок»?
Лори дергает нижней челюстью.
Она — идеальна в эту минуту. И совсем не благодаря моим бесконечным урокам, превратившим Лори в лучшую версию вообще всего. Идеальной ее делают маленькие, чудом выжившие островки нелогичности и непонятности. Потому что она все еще не до конца умеет прятать чувства, боится ударить в полную силу, даже если ум и логика подсказывают, что это — единственное правильное в нашей с ней запутанной как морской узел истории.
Боится принять боль, которая сопровождает любое правильное решение.
Но для этого снова есть я — ничейный, решающий проблемы мужик.
— Ты снова паясничаешь, Шутов. Вот в этом вся проблема.
— Нет, Лори, вся проблема в том, что ты ищешь правильного хорошего мужика. Рыцаря в ебучих белых доспехах. Только не там ищешь, потому что здесь только я — тварь и мразь, и меня никак не исправить, не переделать и не перекроить заново.
Я ловлю панику в ее зеленом взгляде.
До моей маленькой обезьянки наконец-то начинает доходить, что игры кончились, наша словесная чехарда больше не доставляет ей удовольствия, потому что на каждую шутку я бью в полную силу, чтобы наверняка попасть в цель, пробить защиту и расколошматить все ее розовые замки. И что из этой точки уже не получится отмотать назад.
Значит, я на верном пути.
— Обязательно быть… таким? — Она проводит языком по губам, сглатывает и моргает, пытаясь сделать вид, что совсем не хочет плакать.
— Обязательно быть самим собой, ты хотела сказать?
— Ты же не такой, Шутов. Господи. Я тебя знаю — ты же не…
— … не трахаю бывших девушек? — возвращаю ее на правильную дорожку, где ей не придется раз за разом налетать на угрызения совести. — Не лезу в трусы к первой встречной женской особи только потому, что мы совпадаем трахательными органами? Или, может, ты снова занимаешься самообманом, обезьянка?
— Хватит так меня называть! — срывается она, буквально испепеляя меня своим беспощадным криптонитовым взглядом. Расправляет плечи, пиджак валится на землю. — Я не твой ручной зверек, Шутов! Я знаю, что ты умеешь дергать за все мои ниточки и что я люблю, когда ты так делаешь! Получаю свою долю адреналина, как зависимая, когда ты снова как волшебник врываешься в мою жизнь. Мне это, блядь, даже нравится! И я знаю, что мне будет чертовски плохо без этого жить! Но, знаешь, что? Я так больше не хочу!
Она поразительно права.
Моя игрушка.
Мое маленькое послушное, почти предсказуемое йо-йо.
Ручная обезьянка.
Только дьявол в деталях, ведь так?
Потому что это я к ней все время притягиваюсь и возвращаюсь. Снова и снова, и снова.
И это она дрессировала меня все это время, посадила на цепь и надела намордник.
И если не с ней — то ни с кем.
То есть, конечно, уже не с ней.
— Я звонила тебе тогда много раз, потому что ты не отвечал. Ты просто не отвечал, был видимо чем-то очень занят. Или кем-то! — Лори сглатывает, порывается разжать кулак, как будто камень раскалился и жжет ей ладонь. — Ты просто не ответил — ничего же страшного, да? Но я подумала, что ты снова… что ты уехал и нарочно ничего мне не сказал. Боже… Я подумала, что тебя уже может не быть… в живых… что ты снова исчезнешь. Мне было так страшно, Шутов. Я подумала, что если вдруг твое сердце больше не бьется — то мое мне тоже не нужно.
В эту минуту даже мой совершенно охуевший «Мудак» показывает средний мне средний палец.
Глотнуть не могу.
И дышать — тоже.
— А ты просто был где-то там… как обычно. — Она грустно улыбается.
Мне даже говорить ничего в свою защиту не хочется.
Она сделала самые неправильные, но самые очевидные выводы. Потому что я всегда именно так и поступал — был где-то и с кем-то, лишь бы не быть с ней.
— Авдеев на тебя плохо влияет, Лори. — «Мудак» врубает злую иронию, наклоняется вперед, чтобы она хорошо видела его лицо, на котором для нее нет ни сострадания, ни терпения. — Ты начинаешь закатывать истерики.
— Ты просто… — Она снова спотыкается об собственные берега.
— …тварь и мразь, которой ты не нужна, — повторяю еще раз, чтобы окончательно закрепить в ее голове этот нехитрый триггер. — Дело не в тебе, обезьянка, мне в принципе никто не нужен.
— Спасибо, что ты очень вовремя и с завидным постоянством мне об этом напоминаешь!
— Всегда пожалуйста, обезьянка.
— Не называй меня так!
Она рвется вперед.
С места, буквально как будто преодолевает скорость света и оказывается рядом до того, как мои рефлексы найдут нужный предохранитель.
Я так увлекся, отталкивая ее от себя, что пропустил момент, когда она вдруг оказалась слишком близко. И мои ноздри жадно втягивают ее запах, а глаза цепляются за каждый микроскопический изъян на коже, которой в ее наглухо закрытом платье так чертовски мало для нашей последней «корриды».
Я до боли сжимаю в карманах кулаки.
Нельзя до нее дотрагиваться, ведь тогда мы снова перезапустим нашу больную историю, и зайдем на черт знает какой по счету круг.
Лори заносит руку для пощечины.
Совершенно заслуженной после всего, что я тут наговорил. И пусть бы врезала разок-другой — я только «за». Но когда ее ладонь уже почти касается моей рожи, отточенные до автоматизма проклятые рефлексы на секунду берут контроль над мозгом.
Я перехватываю ее запястье, последним усилием воли удерживая вторую руку в кармане.
Если дотронусь двумя — пиздец. Не отпущу, не смогу, не придумаю зачем.
Лори снизу-вверх громко дышит мне в лицо. Пару раз дергает рукой, пытаясь избавится от моей клешни на ее тонком запястье. Запросто может врезать мне свободной рукой, но не
