не веду! – он усмехнулся, закурил и вскинул на меня красные глаза. – Что, батя не рассказывал, что мы ещё с восьмидесятых во врагах ходим? – Степан Андреевич вдруг рванул кожаную куртку, задрал футболку, демонстрируя огромный рваный шрам от пулевого. Мда… Там явно не Стечкин, а обрез какой-нибудь охотничий. Больно, наверное… – Вот тебе мой ответ, и пиздуй отсюда подобру-поздорову!
– Никуда я не уйду, – голос мой был спокоен, сердце тоже не пыхтело, а по венам не переливался страх. Я всё это прошёл уже… Намного страшнее представлять, что моя девочка сейчас может быть с Иванецким, чем смотреть в глаза врагу моего отца. Сделал шаг в сторону могилы и рассыпал охапку белоснежных роз, стараясь не перекрыть свежие тюльпаны, принесённые убитым горем отцом. – Мне безразлично то, что произошло сорок лет назад…
– Да? – усмехнулся Воронков. – А если я тебе скажу, что твой отец забрал то, что принадлежало мне? Если скажу, что твоя мама должна была быть моей женой, а ты и твои братья – вовсе не родиться?
– Но она его жена, а это значит, что либо вы не захотели вернуть любимую женщину, либо не смогли, ибо кишка тонка, – мои слова вызвали шок. И не только у старика. За моей спиной закашлялся Раевский, а Акишев и вовсе заложил руки за спину, где в кобуре болтался ствол. – Так что, Степан Андреевич? Не смогли или не захотели?
– Не смог… – вдруг выдохнул он. Взгляд его был потухшим, безжизненным и таким тяжелым, что больно становилось.
– А я смогу…
– Слышал… Слышал… – он зацокал языком, наклоняя голову то вправо, то влево. Рассматривал меня, как под микроскопом, наслаждался затянувшимся молчанием. – Ты спас Леську. А мою дочь? Почему ты не спас её? – Воронков взревел так, что стая воронов взмыла с ветвей, заглушая всё вокруг своим устрашающим «Кар-кар-кар…».
– Там была только Леся, Степан Андреевич. Только она, – я протянул старику телефон, где хранилась та самая запись с видеорегистратора. Это был мой самый главный аргумент.
Старик долго не решался ткнуть в треугольник, дышал глубоко, хрипло, курил одну сигарету за другой, складывая окурки в карман куртки. Растирал ногой падающий пепел, будто не хотел мусорить здесь. И через двадцать минут напряженного трескучего молчания всё же решился…
Вся его краска гнева схлынула… А я закрыл глаза, прогоняя видео в памяти. Столько раз смотрел его, что посекундно могу воспроизвести. Моя крошечная девчонка… Помнил кровавую корку на её красивом лице, багряные сосульки в платине волос, кровоточащие порезы, ожоги… И с каждым разом было всё херовей. Мозг выучил правила этой игры, подкидывая картинки не её увечий, а того, как измывались над женщиной, которую я люблю.
– Блядь! – захрипел Воронков, сжимая в руке мой телефон. – Мне Коля ничего такого не говорил…
Было видно, что он шокирован, раздавлен и растерян. Взгляд потерял твердость, руки обессиленно рухнули на колени, выпуская телефон, на котором повторно включилось воспроизведение.
– А он не видел, – я поднял телефон, убрал его в карман и закурил. – Он перестал выходить со мной на связь…
– Начинай… – перебил меня Степан Андреевич.
И я рассказал всё. Без тайн, секретов и недомолвок. И про то, как выхаживал безымянную девчонку, и про её травмы, и про истерзанное молодое тело. Потом про гостей, испугавших Лесю, про взрыв трансформаторной будки, про то, как мы сблизились, полюбили друг друга, и про Нину я тоже рассказал. Сам выдал всё, что потом могло мне аукнуться. Сдал все козыри, садясь за покерный стол с чистыми руками.
– У тебя нет доказательств, я прав? – хмыкнул Воронков.
– Нет. Но у меня есть стрелок, который может расколоться в любой момент. Но проблема в том, что у меня больше нет времени. Я должен посадить Иванецкого, пока не стало слишком поздно… Леся и Лида дружили с самого детства, кажется? Как думаете, ваша дочь сейчас хотела бы спасти свою лучшую подругу? Она бы хотела видеть, как Лесю выдают за ублюдка, наркомана и насильника Ивана Иванецкого?
– Ну, хорошо, допустим, я предаю друга, с которым больше полтинника знаком. А ты мне что? – вдруг оскалился Воронков.
– А я вам всё… – выдохнул, понимая, что разговор ушёл в нужное русло. – Я заберу свою женщину любой ценой, с вашей помощью или нет.
– Аэропорт, – он дёрнул плечами, словно говорил о ерунде какой-то, а не о вложении с восьмью нулями. – Ну? Что теперь скажешь? Уже не так весело, да сынок Вьюги? Жалко с большим баблом расставаться?
– Рай, – я затушил сигарету и точно так же убрал окурок в карман. – Давай сюда…
Денис шёл медленно, прекрасно понимая всю ситуацию. Что-что, а считать Раевский умел быстро, при чем в уме и без сильных погрешностей. Он понимал, что потеря аэропорта – огромная брешь в моём бюджете, которую залатать и за пять лет не получится.
– Пока это доверенность на год, – я протянул официальную бумагу Воронкову. – После того, как вы согласитесь, мы оформим куплю-продажу.
– Да ты пиздишь, – внезапно рассмеялся Степан Андреевич и повернулся к деревянному кресту, с которого на него смотрела веселая темноволосая девчонка. – Лид, ты слышишь? Он готов себя обанкротить, только бы спасти дочь Исаева. А ты знаешь, что то покушение, пять лет назад, организовали мы? Знаешь, что у гостиницы «Алтай» тебя подстрелили мои парни?
– Знаю.
– И что? Не западло ползти к тому, кто не пожалел бы твоей жизни?
– Вы и сейчас с лёгкостью можете меня пристрелить, – тихо рассмеялся, понимая весь абсурд ситуации. – Вот только я и из-под земли достану Иванецких и за собой утащу.
– Правду говорят, что страшнее самого отъявленного подонка может быть только его сын, – Воронков сложил документы и убрал во внутренний карман куртки. Ещё раз посмотрел на фотографию дочери и выдал: – Мы с Лёней Иванецким дружим с детства. Нас было четверо… Исай, Ворона, Иванец и Вьюга…
Старик вдруг стал говорить-говорить… Я знал, что отец вырос в одном бараке с Исаевым, Иванецким и Воронковым. Знал, что раскусались они в восьмидесятых так, что отца выбросило за борт корабля и, наверное, к лучшему.
Воронков после армии подался в силовики, Иванецкий нырнул в химическую промышленность, а после девяностых успел почти бесплатно урвать несколько комбинатов, а Исаев таскал товар из-за бугра.
Схемы серые, бабки грязные, но зато все сытые и довольные. И вплоть до сегодняшнего дня эта четвёрка никогда не сталкивалась. Они ловко игнорировали друг друга, не ввязываясь в войны, но и не гнушались выпадами, типа моих ранений. Видимый штиль, так сказать…
– И ты хочешь, чтобы
