наверное, с Радужной Комнатой я должен был решить дело сам, на случай если от первого свидания нынче вечером отвертеться действительно не удастся, – просто Томмо хочет использовать мои связи, чтобы сбыть эти его голые картинки и попытаться привлечь кого-нибудь в качестве модели.
Она склонила голову набок и уставилась на меня:
– А при чем тут Виолетта?
– Им надо, ну, сорвать быстрых денег, чтобы поставить на твою гонку.
– И они смогут столько наварить?
– Видимо.
Яблоневый сад закончился, и мы оказались на краю территории Ярмарки, на арене, охватывающей ипподром Граната, игровые поля и дорожку велодрома. Все велосипедисты проверяли свои машины на перпетулите, чтобы чувствовать поверхность, машины и друг друга. Наш велодром в Восточном Кармине был практически идеально ровным, но Гранатский пострадал от перпетулитного некроза, в результате которого появилось несколько уродливых бугров, задиров, волнообразностей и впадин – особенно на выходе из третьего поворота, где нужно быть уверенным, что твоя скорость достаточно велика, чтобы на вираже не угодить в яму.
– И на какую ставку метит Томмо? – спросила Джейн.
– Он думает поставить двадцать к одному на твою победу, но мы не узнаем ставки точно, пока люди не увидят, как ты гоняешь. На пять тысяч баллов потенциальный выигрыш составит – минутку, я тут где-то на бумажке записал – вот, шестьдесят тысяч баллов.
Она присвистнула.
– Этого хватит на большой цветовой всплеск в городе, и Виолетта прославится как Главный префект, который это сделал. А Томмо правда уверен, что сделает пять тысяч на нескольких десятках голых фоток? Этого парня надо бить сильно и часто.
– Так его и лупили. Никакого видимого эффекта.
Пока мы смотрели, велосипедист на велодроме попытался пройти поврежденный участок на полной скорости, но большое переднее колесо погнулось от удара, и всадник вылетел, приземлившись прямо на физиономию, и потерял сознание. Небольшая толпа, собравшаяся посмотреть тренировки, зашепталась, и хотя никто не хотел видеть серьезных травм на велодроме, это было делом обычным и добавляло ажиотажа.
– Хорошо, что это не наш, – сказал кто-то, пока стонущего гонщика укладывали на тележку, чтобы отвезти к Цветоподборщику для неотложной помощи.
Мы пошли прочь от велодрома к месту, где жили остальные соревнующиеся. Гранат пять лет не принимал Ярмарки, так что ограда из бирючины обильно разрослась – в самый раз для скоростной стрижки кустов. Мы уже увидели госпожу Сирениа и Софи, которые рассматривали отведенные им кусты, чтобы прикинуть, какую им можно придать форму и получится ли выстричь восхитительные «карнизы» или «пустоты», которые всегда нравились судьям.
Остальные соревнования – полевые и на треке, гонка на моноциклах, городской велофристайл, хоккейбол, кричалки, музыкальные конкурсы – проводились в гигантском крытом павильоне, где также проходили состязания по смешению цветов. Там мы обнаружили Банти, которая полировала свою субконтртубу среди моря остальных гигантских инструментов и, похоже, не видела ни нас, ничего другого.
Дальше разместились торговцы, скупавшие и продававшие интересные предметы: что-то легально, но большинство нет. Люди приходили сюда с чемоданами, чтобы товары можно было проносить без осуждающего взгляда Желтых.
Первый торговец, на которого мы наткнулись, продавал цеплючую ежевику в горшках и ятевео-бонсай, а дальше на столах лежала старая техника – сотни мобильных телефонов, калькуляторов и дисков с желобками. Также там были книги, периодика, одноразовая бумажная продукция и всякие предметы на цветолом. Дальше шел прилавок с леталками и таксонометрический дилер, который с радостью дал мне балл за замеченного мной зебренка. Дальше торговали штрихкодами, а рядом с торговцем стояла женщина, продававшая Вечнодвижи и светилки, и все это либо светилось, либо тихо жужжало. За ними продавались детали одного из двенадцати известных существ искусственного происхождения. В центре стояла голова Железного Дровосека, которая, судя по надписи, «дает ответы на простейшие арифметические задачки, моргая».
– За функционирующие детали Железных Дровосеков плата наличными, – сказал торговец, увидев нашу заинтересованность, – балл за пять фунтов лома, десять за фунт функционирующего. Кстати, – добавил он, – могу и купить, если у вас есть деталь на продажу, слишком большая для вашего чемодана.
– Как думаете, зачем они были нужны? – спросила Джейн.
– Непонятно, – ответил торговец. – Я знаю три типа, самый большой может вмещать человека и усиливать его десятикратно, так что, наверное, это просто для тяжелой работы. Два других типа не нуждаются в человеке и могли быть разработаны для боя.
– Боя с кем? – спросил я.
– Не знаю, – ответил он. – Например, с большими животными типа ринозавров, только, может, еще больше.
– Думаю, они сражались с людьми, – предположила Джейн.
– Зачем Железному Дровосеку сражаться с людьми? – не понял торговец.
– Люди использовали их для сражения с другими людьми, – сказала она после вспышки озарения. И как только она это произнесла, все стало совершенно очевидным. Эти гусеничные машины, сторожевые вышки, летающие машины, мелочи, что взрываются, когда их бросают в мусоросжигатель, эти закопанные жестяные банки, что убивают.
– Это была долгая и жестокая война, многие погибли. Зубы Прежних, которые мы находим, говорят о тысячах. Может, и тысячах тысяч.
Это был неосмотрительный разговор, но на то и существовала Ярмарка Бесправилья. Все еще желая найти Вестника, мы отправились к шатрам второстепенных аттракционов, к их тускло расписанным щитам, рекламирующим уродливые диковины внутри. Эти шатры стояли вокруг большого открытого пространства, в центре которого была костровая яма с крупными бревнами для сидения. Плохо одетые люди, которые готовили кукурузу или жарили мясо, выглядели, как будто балансируют на самом краю цивилизованного общества, как те, кто либо отрекся от Пути Манселла, либо был отвергнут им, но не могли решиться предаться более простым обычаям Бандитов. Я понимал, как Гарри Лайм с его лицевой травмой счел это безопасным местом для жизни.
За палатками были свиньи, козы и прочий скот, привязанный к вбитым в землю кольям. Там стоял стол мясника с кучей потрохов на траве рядом. В них рылись закутанные в покрывала Прыкажники, выискивая лучшие части и не обращая внимания на мух и шакалов, которые сидели рядом, ожидая своей очереди.
Дальше в загоне стояли тягловые волы, лежали горы навоза, кучи мусора и два трупа на телеге для переработчиков – один из них был тот самый велосипедист, явно не переживший травмы. Дальше было еще больше Прыкажников, живших под навесами из грязной холстины, грубо натянутой на каркас из жердей.
– Как выглядит Вестник? – спросил я.
– Думаю, как тот, что мы видели у себя в голове, – ответила Джейн, – опрятный, вежливый, с монотонным голосом.
Одна из Прыкажниц подошла к нам и вытянула из-под покрывала грязную руку. Я мог бы почуять ее вонь за десять футов, язвы на ее коже сочились сукровицей.
– Помогите моему ребенку, – сказала она и показала нам, на краткий миг, того ребенка, которому мы должны были помочь, прижимая его к своему нагому изнуренному телу в красных волдырях. Ребенок был маленьким, грязным и безжизненным – думаю, уже давно. Я попятился, как и Джейн.
– Переработчики ее не возьмут, – добавила она. – Контроль качества. Поможете мне?
Джейн вытащила монетку из кармана и бросила перед Прыкажницей, по обычаю, и мы быстро пошли прочь.
– Ох, – оглянулся я через плечо, пока Прыкажница рылась в траве в поисках монетки, – по сравнению с ними Бандиты куда гигиеничнее.
– Сосредоточься, Эдди. Вестник.
Мы медленно пошли вокруг палаток, пытаясь найти Вестника, и даже втихаря расспрашивали, но единственная информация, которую удалось добыть – что были и другие, кто интересовался тем же самым.
– Я мог бы посмотреть в палатке с двухголовой овцой, – с надеждой сказал я, – или среди антропологических диковин в банках.
Однако времени на это не было, поскольку где-то пронзительно протрубили три трубы, и мы вернулись на игровое поле для первого состязания: на самую низкую ноту, взятую на медном духовом инструменте. Это был звездный момент Банти, хотя состязание было не столь зрелищным, поскольку по ходу выступавший багровел лицом, и ему требовалось много дуть, чтобы выдать ноту ниже порога человеческого слуха. К счастью, под рукой был дрессированный слон, чтобы показывать, что и когда он слышит. Банти уверенно вышла на второе место после Зеленого участника, который сумел выдуть ноту даже ниже на супер-суб-басовом саксофоне, причем напугал
