— Звучит как сценарий бразильской мелодрамы. — Я не могу сдержать нервный смешок.
— Звучит как пиздец.
Ладно, согласна, его формулировка точнее.
— Но ты ведь говорил, что… ну… любишь ее и хочешь вернуть, и…
— Я соврал, Ань. — Грей сознается в этом так прямо и бесхитростно, что мне даже зацепиться не за что.
— О, кажется, теперь у меня тоже есть законный повод говорить тебе: «Не ври, Грей!»
— Претензия принимается, Нимфетаминка. Я сам баран. Тупо было не перепроверить. — Но даже говоря о себе такие нелестные вещи, ему каким-то образом удается оставаться максимально серьезным. — Я не люблю Кузнецову уже очень, очень давно. Просто знал, что она попытается меня дернуть спустя столько лет, а ты так хорошо вписалась.
— Поправочка, Грей — это не я вписалась, это ты заставил меня ответить на звонок.
Он кивает, но в этом жесте нет ни капли раскаяния.
Я вообще не знаю, что должно произойти, чтобы Грей в принципе задумался о существовании этой эмоции внутри своей системы ценностей.
— Мы ни разу не контактировали за эти семь лет, Ань. Не общались, не созванивались и тем более, не трахались. Она моя жена только на бумаге. Поверь, Кузнецова — последняя женщина, которую я хотел бы видеть в своей жизни.
Я верю, как бы глупо это ни было.
Но меня одновременно сильно царапает его совершенно искреннее «последняя женщина». Потому что в его словах «женщины» в множественном числе. Как будто женщин было, есть и будет еще много, и его жена не имеет к этому никакого отношения.
Но и я — тоже.
Три дня.
Мне понадобилось всего три дня, чтобы потерять голову от человека, от которого любая здравомыслящая девушка должна улепетывать со всех ног.
А я вместо этого сижу и хочу на стену лезть просто от того, как Грей невзначай слизывает шоколад с нижней губы, и как же ему идут выжженные солнцем пряди в густых каштановых волосах.
— Ну ты ведь всегда можешь развестись, — силой возвращаю себя к главной теме нашего разговора.
— У нас брачный договор, Ань. — Вот теперь его лицо мрачнеет. — Последняя шутка ее папаши. Когда мы его подписывали, у меня кроме трусов и носков ни хуя не было, а Кузнецова была типа из основательной семьи. Если мы разведемся сейчас, она получит половину всего. Просто, блядь, потому что мне и в голову не могло прийти, что баба, которая убегала от меня, роняя таки, решит остаться моей законной женой еще на семь ебучих лет. И я бы все ей отдал, мне по хуй — я еще заработаю. Но, блядь, какого…?
— Ты с ума сошел? — Даже меня это возмущает до глубины души. — Наверное, должен быть способ как-то поставить ее на место?
— Очень на это надеюсь, поэтому ищу выход. — Он отодвигает в сторону тарелку. — Проблема в том, Ань, что сейчас я не могу купить твою землю. Потому что тогда половина ее перекочует к Кузнецовой. А Шуба только этого и ждет, грёбаная тварь.
— Шубинский? А он тут причем?
— При том, Нимфетаминка, что это его ход. Вот такой вот цугцванг[2].
Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сложить два и два, и догадаться, почему Шубинский так на него взъелся. Влад вскользь упоминал, что между ними что-то типа холодной войны, но если раньше Грей говорил об этом почти с весельем и азартом, то теперь ему вообще не до шуток.
— Это из-за меня, да? — Медовик, к которому я так и не притронулась, начинает пахнуть как будто срок его годности истек еще в прошлом столетии.
Хотя, чтобы он сейчас не ответил, я все равно знаю, что права.
Грей буквально вытащил меня у него из-под носа. Не только меня, но и Марину. У меня до сих пор перед глазами те страшные мертвые глаза. Представлять, что сейчас было бы, если бы Грей не влез тогда в мое окно.
— Мы бы все равно рано или поздно столкнулись, Ань, не парься.
Ну да, что же еще он мог сказать. Не плакать же, в самом деле, как девочка мне в жилетку.
А что говорить мне? «Прости, Грей, что так получилось?» Это будет грязная ложь, потому что если бы не он…
Я делаю глубокий вдох.
Нужно включить голову и подумать, что теперь со всем этим делать.
— Правильно я понимаю, что развестись в ближайшее время ты не сможешь? — Он только что сказал все как есть и теперь, когда я отошла от первого шока (а заодно смирилась с тем, что ревность ест меня без закуски), у меня нет повода ему не верить. Но обсуждать все это мне все равно почему-то больно.
— Проблема в том, что я не знаю, Нимфетаминка. — Видимо, мы достигли той точки разговора, после которой десерт расхотелось и ему. Грей почти никак не выдает свое резко ухудшившееся настроение, но я буквально чувствую как воздух вокруг него стал густым и шипит от раздражения. — Если бы лазейка появилась еще час назад — клянусь, я уже был бы свободным как ветер.
— А если ее не будет, скажем, через месяц? Два месяца? — «Год?»
— Я задаюсь тем же вопросом, Нимфетаминка. Ждать год я однозначно не собираюсь. — Мне это дерьмо на хуй не уперлось. Значит, придется стать на половину беднее. В целом, наверное, адекватная цена за хороший урок на будущее, что доверять нельзя никому. Особенно тем, кто имеет доступ в тыл.
Мелькнувшая в моей голове секунду назад мысль (казавшаяся мне спасительной), с размаху налетает на его категорические слова.
— Эм-м-м… — Я чувствую себя героиней бестолковой подростковой новеллы, которая вместо адекватных слов все время издает вот такие непонятные звуки.
— Та-а-а-ак… — Грей взглядом подзывает официантку и она моментально убирает со стола все тарелки, даже те, к которым мы не притронулись. После этого он ставил локти на стол, чуть подается вперед, изучая мое лицо. — По глазам вижу, что в твоей голове появилась какая-то идея.
— Она тебе не понравится, Грей.
— Что мне точно не нравится, так это когда решают за меня.
— Ну просто для этого тебе пришлось бы пустить меня в самый, — делаю акцентную паузу, — в самый глубокий тыл.
Он на секунду застывает. Потом хмурится и обратно откидывается на спинку стула.
— Ты меня сейчас немного, как бы это помягче выразиться, озадачиваешь, Ань.
— Тебе нужна моя земля или нет? — все таки решаюсь озвучить свой безумный план. Надо принять как данность, что в нашим с них отношениях — совершенно не подходящее слово, но другого у меня нет — абсолютно все вещи работают через «странно» и «иррационально».
— Нужна. И каждый день простоя меня крайне огорчает.
— Значит, я могу сдать ее в аренду. — Приходится сделать еще один вдох, чтобы продолжить. — На условиях, которые устроят нас обоих. А когда ты разберешься со своим браком — оформим продажу как и планировали раньше.
Влад слегка прищуривается.
Совсем немного, но его лицо моментально преображается, как будто кто-то стирает ластиком всю его придурковатость и деланную игривость. Остается только мистер Грей — человек, от которого пахнет деловой хваткой. На секунду мне даже кажется, что начинать этот разговор без поддержки грамотного юриста, было крайне самонадеянно.
— Просто ты говорил про опасные тылы, — пытаюсь как-то сгладить эту острую паузу, потому что к такому цепкому Грею оказываюсь совершенно не готова. — А мой план предполагает, что тебе придется мне довериться.
— Так вот чему учат в «Беркли», — чуть растягивая слова, задумчиво выдает Грей.
— Нет, там меня учили литературе, а про аренду я знаю, потому что мне дважды не повезло искать соседку по комнате. Я в курсе, что даже подписи на договора не гарантия ни от чего. Но ты же сам говорил, что по условиям завещания нам еще целый год пришлось бы так или иначе контактировать, пусть и в формальной плоскости. — Я пожимаю плечами, радуясь, что все-таки произнесла это вслух. — Тебе нужна земля, Грей, мне нужны деньги. И в случае развода твоя жена не получит ничего, потому что участки все еще будут принадлежать мне.
Он молчит еще несколько секунд, разглядывая меня совершенно не читаемым взглядом. Ощущается это так, будто шансы, что он меня пошлет или похвалит абсолютно равны.
