места событий», расходившиеся в газетных выпусках как горячие пирожки. А теперь сам как преступник открыл отмычкой дверь. Наши шаги в холле звучат как набат. Или это толчки сердца отдаются в уши? Похоже, в доме никого нет.
Михаил включает на мобильном фонарик. Мы осматриваем первый этаж, подвал. Никого. Поднимаемся на второй этаж. В кабинете современная мебель с восточными ковром и светильниками. На стенах развешаны фотографии Кати. На одной из них она в леопардовом костюме. Красивая и холеная. Матерая. Хищница.
Михаил выдвигает ящики стола.
— Смотри, — зовет он меня к одному из ящиков. Вижу плотно нанизанные на металлический штырь библиотечные карточки. Только вместо отпечатанных названий книг на них фотографии мужчин с короткими справками. Мужчины успешные, бизнесмены. Нахожу среди них знакомое лицо. Года два назад на центральном телевидении показывали репортаж-расследование шумного дела об исчезновении частного предпринимателя Кротова из города Иволга. Ничего не нашли: ни следов, ни тела.
Ночь разлетается вдребезги светом фар. Ворота распахиваются под натиском штурмовиков. Топот берцев по лестнице. Яркий свет в лицо. «Поднять руки!» Клацают наручники. Михаил просит залезть к нему в карман, достать его служебное удостоверение. «В отделении разберемся». Везут в город. На вопросы не отвечают. Забрасывают в обезьянник: «Приехали по адресу, взяли этих двоих». Я почти плачу: «У меня тетя пропала!»
Пока ждем следователя, слышим, как опер докладывает начальнику адрес, откуда был сделан анонимный звонок.
Кричу: «Это дом родителей Маринки. Я ее знаю. Я знаю, где дом. Скорее! Там моя тетя».
* * *
Засевшие в доме непрерывно стреляют. Полицейские кричат. «Нарезной. Похоже их двое, один — палит, другой — перезаряжает». Кого-то из наших ранило. Из окна автомобиля видим, как его выносят со двора и кладут на землю. Один из бойцов перевязывает. Через полчаса стрелок в доме затих. Полицейские вошли в дом. Я с Мишей тоже.
С тех пор, как я однажды попала классе в пятом в этот дом, обстановка здесь не изменилась. Тот же облезлый диван. Самодельные полки. Так же лежит на полу мужчина. Только сейчас он мертвый. В детстве на его месте был до беспамятства пьяный отец Маринки. Узнаю в нем одного из качков, которые схватили меня в толпе болельщиков. Маринки не видно.
Я помню, что в доме есть подпол, куда мы лазали за вареньем. Выхожу из комнаты, иду по коридору. Шарю по стене, выключателя нет. Мобильного нет. Иду в темноте. Тетя Люда, если жива, должна быть в подполе. Сейчас поворот направо. Спотыкаюсь о какие-то ящики, и тут сзади на меня набрасываются и смыкают руки на шее. Мы падаем, я кричу изо всех сил. А крика нет. Раздираю руки на шее, вижу оскал. О боже!
* * *
Я сижу с Маняшей на коленях, дышу запахом ее кудряшек. Прошли две недели после знаменательной «командировки» в Иволгу. Руки зажили. Мишка смеется: «Как на собаке».
Он, как обещал, заехал за нами, чтобы втроем отправиться в зоопарк.
Пока Маняша рассматривает тигра, Миша говорит, что вчера во Внуково при посадке в самолет на Стамбул взяли Катю.
— Как ты догадалась, что убивала Маринка?
— Когда увидела библиотечные карточки. У Марины из всех радостей только и была любовь к чтению. Она допоздна просиживала в библиотеке, чтобы прийти домой, когда отец пьяный уснет.
— Но она же могла делать карточки не для себя, а по просьбе Кати.
— Катя обожает жизнь, красивую жизнь. Она не собиралась ни в какую тюрьму. Максимум, что она делала, — окучивала богатых мужчин и «состригала» с них деньги. Отстегивала, конечно, Маринке. Мне кажется, что Катя даже не знала всех ее дел. А Маринке за все ее забитое детство хотелось власти над людьми. Она хотела со мной дружить. Страшно стыдилась своих родителей и тянулась ко мне. А на том школьном собрании я ее как будто предала. Она так почувствовала. И не простила этого.
Идем кататься на пони. Михаил сажает Маняшу на лошадку и шагает рядом, придерживая дочку:
— Лиза не оставила никаких следов. Наверное, замуж вышла, фамилию сменила. А с этим уже сложнее. Найдем. Времени нужно больше.
Потом мы втроем едем на дачу. Сейчас там мама живет с тетей Людой. Поначалу врачи опасались инсульта. Но, по счастью, все обошлось. После того как тетя пришла в сознание в госпитале, сразу засобиралась домой. Но она была такая слабая, давление все время скакало. Врачи ее продержали неделю. А потом мы боялись ее оставлять одну. Еле уговорили погостить у нас и набраться сил.
Пили чай с клубничным вареньем под большим оранжевым абажуром. Миша отнес уснувшую в кресле Маняшу в кровать. На свету вились ночные мотыльки.
Полина Прохорова. Последняя электричка
Вечернее майское небо заволокло тучами, начал накрапывать дождь. Воздух был таким холодным, что казалось, лето пройдет мимо нас, а май постепенно превратится в октябрь. В электричке — последней сегодня в нужном нам с Василисой направлении — было зябко и сыро, и сколько бы я ни куталась в куртку, не могла согреться. Праздники мы решили провести на Сережиной даче. Я туда ехала в первый раз.
В сумерках деревья вдоль железнодорожных путей стояли черной влажной стеной.
— Нам ведь не придется идти через лес? — спросила я подругу.
— Сережа обещал нас встретить на машине. Не бойся, — успокоила меня Василиса. — А так, да, самая короткая тропинка — через лес.
Сережа месяц назад познакомился в Сочи с Людочкой. Он говорил, что она была несчастным ангелом неземной красоты, и, конечно, он, как настоящий мужчина, немедленно бросился ее спасать и решил жениться. Василиса негодовала.
— Ленка, ну, признайся, тебе обидно, что он выбрал не тебя? В который раз. Даже мне за тебя обидно. Ты бы ее видела! Ни кожи, ни рожи. С тобой даже сравнивать смешно. А еще жениться на ней вздумал! Давай, решайся! Нельзя это так оставлять. Вот испортит Серега жизнь и себе, и тебе, и этой…
Я действительно когда-то была влюблена в Сережу. Мы росли в одном дворе, но меня он всегда воспринимал только как друга. Он искал бледных теней, нуждающихся в его защите, а играть роль беспомощной моли у меня никогда не получалось. И в результате как мужчина Сережа тоже перестал меня интересовать, но Василиса не сдавалась.
— Человек сам кузнец своего счастья, — продолжала подначивать меня подружка. — Так и простоишь в сторонке, счастье мимо проплывет. Смотри! Вот я возьму и женю его тогда на себе!
