Форма входа
Читем онлайн Уроки русской любви - Мария Голованивская
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Он оглянулся и увидел: на месте падения косточки возникло дерево, тонкое, сияющее деревцо”. Тоже свойство мира любви: она перетекает в будущее, предсказывая рост, цветение, вечную жизнь. Мир ненависти тоже рвется в будущее, посмотреть, как яды уже уничтожили всё живое. А вдруг и не всё. Только вражеские груши или косточку от абрикоса. “Вы на опасном пути, – пробормотал на прощанье Шувалову дальтоник”. Конечно, на опасном: параллельный мир ядов надвигается на его пока еще съедобные груши, отчего ж ему не проникнуть в абрикосовую косточку? “Я, наперекор всем естествам, увидел это дерево на пять лет раньше. – Это от любви, – сказала она, истекая абрикосовым соком”.
После ночи любви “перемена, начавшаяся в мире в первый день их знакомства, завершилась. Он проснулся на новой земле”. Земное притяжение более на него не действовало. Мысли материализовывались, мысль о тигре привела осу – “она была полосата и кровожадна”. Осу выпустили, а сам он, не чувствуя под ногами ступеней, полетел на крыльях любви обратно в парк и заснул на скамейке. На сей раз ему встретился не дальтоник, а Исаак Ньютон. И показал Шувалову провиденное накануне будущее деревце. “Абрикосы?” – спросил Шувалов. Ньютон наукообразно объяснил, что это яблоня. Ну разумеется, абрикос не мог вырасти за одну ночь. И вот тут неизвестно, поскольку рассказ кончается, чтоб не сказать, обрывается, принял ли Шувалов заявление (причем, “раздраженное”) Ньютона про яблоню или был уверен, что это то самое абрикосовое деревце, которое он увидел в будущем. Будущее же уже наступило?
Если б Шувалов жил в четвертом параллельном мире – мире NLP (нейролингвистического программирования), он бы подтвердил, что перед ним яблоня, поскольку непререкаемый авторитет, сам Ньютон, хоть он вовсе и не ботаник, назвал ее яблоней.
А если б Ньютон был еще и дальтоником, Шувалов стал бы считать груши синими, и его от них, возможно, даже не тошнило бы. Но он был далек от мира NLP, абрикосовая косточка, брошенная возлюбленной, Лелей, значила для него больше, чем все слова человеческого разговорника, кто бы их ни произносил. Сон на скамейке лишь намекнул Шувалову, что существует закон всемирного тяготения, которому он уже неподвластен. Это для Ньютона она яблоня, потому что с нее упадет яблоко, и он скажет: “Эврика”, и подпишет тот самый закон, а деревце Шувалова будет истекать абрикосовым соком.
Юрий Олеша – советский писатель, как и его герои. Свободный Шувалов должен был бы назначить свидание в ресторане, а его возлюбленная – ни в коем случае не приносить кулек с абрикосами. У свободных и руки свободны, а у советских – всегда заняты: прихватить по дороге что-нибудь полезное или случайно попавшееся – “не смогла устоять”. Авоськи, газетные кульки, пакеты, свидание – приобретение в ряду прочих. Кулек с абрикосами – приданое, женщина не самодостаточна, требуется довесок. Он способен увидеть ее позвоночник как “удочку из бамбука” и удить, а она – только положить что-нибудь к его ногам, хоть косточку от абрикоса. И это его заинтересует. Свободный человек расчерчивает себя сам и потому блюдет чистоту жанров: покупка фруктов – один жанр, любовное паломничество – другой. Свобода советского человека, расчерченного извне, как раз в слитности, неделимости, перетекании всего во всё.
Спустя почти сто лет, как был написан невинный рассказ Олеши, люди изучены сонмом наук и оттого кажутся мало отличимыми от ос, тигров, птиц, ящериц и хамелеонов, о которых Шувалов думал – “они”. Сегодня это – “мы”, геном почти идентичен. И спасти лицо нам помогает только история. Какой там кулек с абрикосами, какие скамейки в парке! Встреча в замке Каркассон, ночь там же, в отеле крепости, – что еще за завитки на обоях, в которые, засыпая, всматривается Шувалов в комнате Лели, превращая их в козу, а Леля говорит: “скрипичный ключ”! Тут, в замке, одно из крещендо истории, инквизиция (непременно посетить мемориальную комнату пыток), которая вдруг опять настанет. И тогда прижаться друг к другу в ужасе, что смерть может разлучить нас, но нет, мы умрем вместе, обнявшись.
Можно иначе – пастораль, Эгейское море, белые корабли на якоре, закат, церковь, в которой венчались знаменитые артисты. Пусть в фильме, а не в жизни, но кино – это даже лучше, чем жизнь. И мы идем в эту знаменитую церковь и присматриваемся, достойны ли мы того, чтоб венчаться здесь, такая ли у нас любовь, как в кино. Такая, конечно, такая, но пока мы лежим на песчаном пляже, потягиваем фраппэ через соломинку, на том самом пляже на острове Скопелос, где Мерил Стрип гуляла свадьбу своей дочери. Не настоящей, а кинодочери, вместе с тремя гипотетическими отцами – нам бы таких родителей. У Шувалова с Лелей не было даже гипотетических родителей, потому что тогда порвалась связь времен. И готова порваться снова. Мы можем назначить свидание и в Монтрё, у памятника Фредди Меркьюри: “It's my life!”. Сфотографироваться с Чарли Чаплином в соседнем Вёве – и опять же примкнуть к истории. Но куда бы мы ни поехали и даже просто остались на родине, мы пойдем на мост и навесим на него замок со своими инициалами, в знак нашей вечной любви. Этих замков – сотни тысяч, и вдруг именно наш замок обрушит мост, и мы опять-таки станем частью истории.
Мы поедем в Иерусалим и на Голгофе освятим свои крестики или, например, часы. А потом будем лежать на глади Мертвого моря и страшно смеяться от безуспешных попыток погрузиться в воду, которая выталкивает на поверхность, как ни старайся нырнуть. Море мертвое, мы живые, но когда-нибудь и мы станем такими же непроницаемыми. Еще мы можем раствориться в пустыне Сахара, целоваться, свешиваясь с высоченных верблюдов и ночевать в бедуинском шатре. Шувалов и Леля не знали ни истории, ни этологии, ни психологии, ни географии, единственным их Эльдорадо был парк с яблонями и грушами. Мы же легко можем уподобиться ящерке и скользнуть в расщелину, и даже если хвост останется в руках у возлюбленной, отрастим новый. Можем бросаться, как тигры, за добычей и жалить, как осы, которых люди раздражают как таковые. Можем расчерчивать небо белыми линиями, летя в самолете. Мы живем в нескольких параллельных мирах одновременно. Мир любви, самый заманчивый, рушится как мост, если на него навесить замок из мира NLP. Вот недавно была история, как страстные возлюбленные, посмотрев новости по телевизору, обрушили свой мост и остались на разных берегах: она – ненависти, он – безразличия. А оно сегодня, благодаря сонму наук, отвоевало у мира любви одну составляющую – удивление. Любовь неудивительна (химия мозга, механика биологического организма), а наличие всеобщего программного обеспечения вместо то ли яблоневого, то ли абрикосового дерева познания добра и зла, конечно, озадачивает. Потому – скрыться в истории, затеряться среди кинозвезд, слушать оперу и объясняться в любви неаполитанскими песнями.
Как закалялась сталь (1932–1934)
НИКОЛАЙ ОСТРОВСКИЙ (1904–1936)
Тишина в доме. Лишь часы шагают, четко чеканя шаг. Никому из двоих не приходит в голову мысль уснуть, когда через шесть часов они должны расстаться и, быть может, больше никогда не увидят друг друга. Разве можно рассказать за этот коротенький срок те миллионы мыслей и слов, которые носит в себе каждый из них!
Юность, безгранично прекрасная юность, когда страсть еще непонятна, лишь смутно чувствуется в частом биении сердец; когда рука испуганно вздрагивает и убегает в сторону, случайно прикоснувшись к груди подруги, и когда дружба юности бережет от последнего шага! Что может быть роднее рук любимой, обхвативших шею, и – поцелуй, жгучий, как удар тока!
За всю дружбу это второй поцелуй. Корчагина, кроме матери, никто не ласкал, но зато били много. И тем сильнее чувствовалась ласка.
В жизни забитой, жестокой, не знал, что есть такая радость. А эта девушка на пути – большое счастье.
Он чувствует запах ее волос и, кажется, видит ее глаза.
– Я так люблю тебя. Тоня! Не могу я тебе этого рассказать, не умею…
Прерываются его мысли. Как послушно гибкое тело!.. Но дружба юности выше всего.
– Тоня, когда закончится заваруха, я обязательно буду монтером. Если ты от меня не откажешься, если ты действительно серьезно, а не для игрушки, тогда я буду для тебя хорошим мужем. Никогда бить не буду, душа с меня вон, если я тебя чем обижу.
И, боясь заснуть обнявшись, чтобы не увидела мать и не подумала нехорошее, разошлись.
Уже просыпалось утро, когда они уснули, заключив крепкий договор не забывать друг друга.
Ювенильное море (1934)
АНДРЕЙ ПЛАТОНОВ (1899–1951)
В эту ночь, когда поднялась луна на небе, животные перестали жевать растения и улеглись на ночлег по балкам и по низовьям, напившись воды у колодцев; несъеденная трава тоже склонилась книзу, утомившись жить под солнцем, в смутной тоске жары и бездождия. В тот час Босталоева и Вермо сели верхами на лошадей и понеслись, обдаваемые теплыми волнами воздуха, по открытому воздушному пространству земного шара…
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Уроки русской любви - Мария Голованивская бесплатно.
Похожие на Уроки русской любви - Мария Голованивская книги
- Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди - Классическая проза
- Бен-Гур - Льюис Уоллес - Классическая проза
- Медная пуговица - Лев Овалов - Классическая проза
- Том 2. Тайна семьи Фронтенак. Дорога в никуда. Фарисейка - Франсуа Шарль Мориак - Классическая проза
- Победивший дракона - Райнер Мария Рильке - Зарубежная классика / Классическая проза / Разное
- Сэндитон - Джейн Остин - Исторические любовные романы / Классическая проза
- Жизнь Клима Самгина (Сорок лет). Повесть. Часть вторая - Максим Горький - Классическая проза
- Когда горит снег - Александр Перфильев - Классическая проза
- Любовник леди Чаттерли - Дэвид Лоуренс - Классическая проза
- Три часа между рейсами - Фрэнсис Скотт Фицджеральд - Классическая проза
