Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мандель, с ее арийской красотой, светлыми волосами, голубыми глазами и подтянутой фигурой была провозглашена «чудовищем в теле великолепной женщины». Один журналист даже пошутил, что «в нее можно влюбиться»3. Большая часть прессы переняла у лагеря уничижительное прозвище «Манделиха»4.
По мере того как шло судебное разбирательство, освещение становилось все более негативным. Мандель описывали как дородную женщину с лицом стареющей проститутки, некрасивую и не стройную, «типичную официантку из второсортной пивной»5. Одна статья называлась просто «Монстры в людском обличье»6.
Многие репортеры обратили внимание на поведение Мандель во время процесса. Ее периодический нервный смех описывали как «беззаботный» и «веселый»7. Некоторые отметили, что Мария была чрезвычайно активна на скамье подсудимых, делала заметки и смеялась со своими спутниками во время перерывов8.
Драматические моменты судебного процесса стали поводом для драматического освещения в прессе. В периодическом издании Słowo Powszechne описывалось, как свидетели медленно шли перед обвиняемой и указывали на нее пальцами в знак опознания и обвинения. «Зал суда погрузился в глубокую тишину, а на лицах обвиняемых застыл ужас»9.
Во время нескольких показаний на Мандель срывались свидетели. Чем более наглядным было описание зверства, тем более широкое освещение оно получало10. Во время показаний свидетельницы по имени Марчвицкая, которая рассказала о том, как Мандель взяла новорожденного ребенка, окунула его головой в ведро с водой и выбросила живым на улицу, чтобы его насмерть загрызли крысы, зрители ахнули от ужаса. Когда судья спросил, узнала ли Марчвицкая обвиняемую, она ответила:
– Верховный национальный трибунал, я узнаю обвиняемую Марию Мандель! Обвиняемая Мария Мандель – это дьявол в человеческом обличье! Когда она правила лагерем, мы думали, что для нас наступил конец света!11
Прессу также завораживали пикантные подробности о моральном образе жизни обвиняемых женщин; чем пикантнее, тем лучше. «Они рассказывали о пьяных оргиях и моральном упадке, царившем у Мандель… Но наглость не покидает ее. Она пожимает плечами и зевает каждый раз, когда слышит, как свидетели упоминают ее имя»12, – пишет газета.
Также были опубликованы перефразированные описания конкретных свидетельских показаний. После того как один из обвинителей спросил, утверждает ли Мандель, что она не била заключенных женщин, Мандель ответила:
– Я признаю, что время от времени я била одну из них по лицу.
Когда прокурор возразил, что выслушивал показания о том, как в результате таких «пощечин» ломались челюсти, Мария ответила:
– Я такого не припоминаю. Я била их, когда заключенные женщины воровали друг у друга.
– Имели ли вы право их бить? – спросил прокурор.
После долгой паузы, твердым и расстроенным голосом Мария Мандель ответила:
– Нет13.
По мере того как накал свидетельских показаний нарастал, а серьезность и широта обвинений, особенно в отношении отборов на смерть, становились очевидными, несколько репортеров заметили, как изменилось поведение Марии14. Наружу начали выходить ее переживания, она перестала казаться высокомерной, больше не улыбалась и не болтала в перерывах. Когда она заявляла о своей невиновности, ее голос дрожал15.
Когда Рымарь советовался с Марией между дачами показаний, она яростно перебивала его:
– Да, я била, потому что женщины дерзили. Я подписывала списки обреченных на смерть и списки для врачебных экспериментов, но это была всего лишь чистая формальность16.
После того как показания свидетелей закончились, Мандель попросила обратиться к суду. Она встала и поправила волосы, после чего пробралась к микрофону. «На вопрос прокурора, признает ли она себя виновной, она ответила, что абсолютно невиновна. После ее ответа зал суда разразился громким смехом»17, – пишет газета.
И снова то, что Мандель подписала список гречанок, отправленных на смерть, привлекло внимание общественности. Несколько газет отметили, что Мария «смертельно побледнела» и дрожащим голосом призналась, что поставила свою подпись под списком18.
Одна из газетных статей, озаглавленная «С нашей точки зрения», наиболее остро раскрывает эмоциональное и психологическое состояние, которые оказал судебный процесс на уцелевших узников. Большинство из них и представить себе не могли, что однажды окажутся в зале суда, где будут судить палачей из Аушвица. Во многих случаях подсудимые убивали членов семьи уцелевшего, его друзей или лично пытали их самих. Даже несмотря на охрану в суде и заключение подсудимых в камеры с усиленной охраной, уцелевшие испытывали чувство «жуткого ужаса».
Несколько сторонних наблюдателей заметили, что свидетелям было трудно говорить объективно и не поддаваться излишнему волнению или эмоциям. Большинство из них старались подавить свои переживания и говорить спокойно. Лишь немногие из них могли смотреть на скамью подсудимых.
Одна из свидетельниц рассказала о матери, которая потеряла рассудок после убийства ее ребенка, и адвокат Мандель стал настойчиво допытываться, попросив свидетельницу объяснить, почему мать сошла с ума. В этот момент свидетельница выглядела озадаченной и попросила его уточнить вопрос:
– Мать сошла с ума, потому что они убили ее ребенка, это понятно?
Хотя адвокат поблагодарил ее за показания, было очевидно, что он не принял это объяснение. Один из бывших заключенных наклонился к другому:
– И вправду можно сойти с ума. Чего ему надо-то?19
Глава 89
Проблема женского оркестра
По мере того как судебное разбирательство подходило к концу, на теле Марии проявлялись признаки стресса, который она пыталась скрыть на публике. Мучимая периодическими головными болями, она также жаловалась тюремному врачу на проблемы с глазами («не видит»1). Иногда Мария все еще давала показания, держась прямо и отвечая с высокомерием, наглостью и самоуверенностью. Однако все чаще, когда она была взволнована, расстроена или эмоционально тронута, на ее коже появлялись характерные красные пятна, выдававшие ее внутреннее смятение2.
Одна бывшая заключенная, которая тесно общалась с Мандель в лагере, отметила, что во время суда она выглядела отчужденной.
– Она очень нервничала, что было видно по пятнам на шее. Они выдавали ее неуверенность. Своей позой она пыталась изобразить мужественное лицо, иногда можно было увидеть, как она заново выпрямляется. Она сохраняла контроль над своими высказываниями, была очень немногословна, говорила: «Я была офицером, это был мой долг»3.
Мария часто предпочитала оставаться на скамье подсудимых во время перерывов, а не переходить в комнату для задержанных, как это делали другие обвиняемые. Именно во время одного из таких перерывов Мария в очередной раз столкнулась лицом к лицу с некоторыми женщинами из своего оркестра.
Три бывшие участницы ансамбля присутствовали на суде и в какой-то момент попытались поговорить с Мандель. Женщины жаждали от Марии признания: признания их места в оркестре, признания их человечности и признания той роли, которую они когда-то играли в ее жизни,
- Иосиф Бродский. Большая книга интервью - Валентина Полухина - Публицистика
- Историческое подготовление Октября. Часть II: От Октября до Бреста - Лев Троцкий - Публицистика
- Загадки, тайны, память, восхищенье… - Борис Мандель - Биографии и Мемуары
- 22 июня. Черный день календаря - Алексей Исаев - Биографии и Мемуары
- Летчик-истребитель. Боевые операции «Ме-163» - Мано Зиглер - Биографии и Мемуары
- Интервью длиною в годы: по материалам офлайн-интервью - Борис Стругацкий - Прочая документальная литература
- Дневник; 2 апреля - 3 октября 1837 г; Кавказ - Николай Симановский - Биографии и Мемуары
- Газета Завтра 221 (60 1998) - Газета Завтра - Публицистика
- Я стану твоим зеркалом. Избранные интервью Энди Уорхола (1962–1987) - Кеннет Голдсмит - Публицистика
- Ради этого я выжил. История итальянского свидетеля Холокоста - Сами Модиано - Биографии и Мемуары / Публицистика