Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прошлое столетие довольно последовательно учило нас остерегаться высоких и значительных слов. Оно оказалось идеальным учителем разочарования и — неизбежно — неверия, которое шло следом за разочарованием. Говоря о будущем, я употреблю менее сомнительное слово, чем «вера». И даже — чем «любовь». Будущему соответствует надежда, так же как память — прошлому.
Формула человека — это память плюс надежда. Только при чем здесь сложение, умножение, вся эта арифметика? Это просто две наши способности, которыми мы прикрываемся в пустоте. Да даже и не прикрываемся — на самом деле срываем с себя все оболочки, пересекаем границы. Открытость — единственное, что нам остается, чтобы хоть как-то объясниться с другими, со всем, что вокруг и внутри нас. Открытость жизни, открытость смерти, открытость прошлому и открытость будущему.
Моя память позволяет мне сделать все, что я захочу. Надежда моя ничем не ограничена. Я смешиваю времена, перелистываю десятилетия, смещаю пространства и населяю жизнью поверхности пересечения.
Итак, да будет лето, мы путешествуем во влажных предгорьях по равнине, принадлежащей бассейну Дуная, отсюда совсем близко до центра — Европы и каждого из нас, наше «я» находится в центрально-восточной части тела, мы закупаем неимоверное количество дешевого вкусного вина, красного и белого, старый немец расписывает гуцульскую церковь в селе у самого перевала, это его последний заказ, бедный Карл — наконец-то ему удались апостолы Петр и Яков, ворота открываются одни за другими, мосты опускаются, мир по ту сторону Дуная кажется больше и новее, настоящее Чикаго, там холмы с виноградниками и тропка подымается к замку, это тамплиерский розарий, песок, застывший в часах, застывшие в лузах шары механического бильярда, остановленные в воздухе над поездом самолеты, остановленный поезд, замерший над серебряным перстнем гравер, птицы, кружащие над Попрадом и Пратером, мы пьем из горла и чуть ли не танцуем на руинах. Мы вызываем дождь, нам этого мало — мы вызываем солнце, у парня ломается голос и столько всего еще будет — ожидание грязных дизелей на крошечных станциях, купание в зеленоватых речках, любовь под тысячелетними тисами, а пока что нахмурившийся русый герой уходит с поля, забив свой решающий гол, пока что мы с отцом идем по залитому солнцем лугу, мне двенадцать, ему сорок два, мы разговариваем об индейцах, и у нас на двоих четвертинка водки, и лягушки прыгают прямо из-под наших ног в придорожные озерца, пока мы идем через Прагу, Будапешт, Краков, Львов, берем город за городом — и везде находим домашнее вино, потому что мы любим пить вдвоем, ведь предметы тогда становятся символами, а символы — предметами, я в последний раз тру ему спину шершавой мочалкой, вода в ванной чуть горячей, чем надо, завтра будет уже поздно, говорит он, а может, мне послышалось.
Может, мы подымаем слишком много шума под этими разрушенными крепостными стенами?
— Пошла радуга! — командует режиссер, то есть Режиссер. Жить нам еще ужасно долго — это словно космос, просто не укладывается в голове. Я останавливаю кинофильм и останавливаю время: настоящее.
Но это не только настоящее. Это и прошлое — время, когда не было смерти, а была легкость неопытности и мешанина белого вина с красным. Это и будущее, откуда я на все это и смотрю, уже другой. Это — полнота времен: три в одном, как сейчас говорят. Это пространство сосуществования времени и вечности. И там, где нам это удается, где мы достигаем — хоть на полноты — эту полноту, мы, возможно, наконец-то становимся самими собой.
( А впрочем, тем летом все было не совсем так. Как следует из докладной записки декану, мы насквозь промокли под дождем, рубашки прилипли к спинам, от тридцатикилометрового похода у нас гудели ноги, кроме того, мы слишком рискованно смешивали вино, красное с белым — не в тех пропорциях и не в той последовательности. Вследствие чего у нас разболелись головы, мы все переругались — входя по одному в лес, идя по обочине дороги, возвращаясь домой на поезде, мы молчали и не смотрели друг на друга.)
Если это важно.
18. Цитата
Остается еще начало чужого стихотворения. Надо что-то с ним делать — как-то продолжить.
Освободить от прошлого будущее?
Освободить от будущего прошлое?
Надо что-то дописать — или после этих строк, или до них:
Освободить нас от нас?
Освободить меня от меня?
Освободить человека от его собственного скелета?
Перевел с украинского А. Пустогаров
Пустогаров Андрей Александрович родился в 1961 году в г. Львове, окончил МФТИ. Член союза «Мастера литературного перевода», перевел произведения Издрыка, Сергея Жадана, Тараса Прохасько, Юрия Андруховича. Живет в Москве.
«Чтобы не было разговоров на пересылке…»
Кораллов Марлен Михайлович — писатель, критик, переводчик. Родился в Москве в 1925 году. Окончил филологический факультет МГУ. В 1949-м был арестован, приговорен к 25 годам лишения свободы. Реабилитирован в 1955-м. Кандидат филологических наук. Автор многих книг, статей и переводов. Первая публикация в «Новом мире» состоялась в ноябре 1956 года. Живет в Москве.
МАРЛЕН КОРАЛЛОВ
*
«ЧТОБЫ НЕ БЫЛО РАЗГОВОРОВ
НА ПЕРЕСЫЛКЕ…» [1]
Об Аркадии Белинкове
Мое дело — закрасить белое пятно на многоцветной карте. Пятно, имеющее границы пространственные, календарные, адресные: Казахстан. Окраина Караганды. Осень 1951-го. Номер почты могу уточнить — но кому он нужен теперь?
В начале семидесятых взял я театральную командировку, чтобы заодно навестить в инвалидном доме, поблизости от Майкудука, старого, верней, старейшего лагерника — Михаила Петровича Якубовича. Сделал крюк, подъехал к «своей» зоне. Никаких вышек и колючек. Развалины бараков. Черные дыры окон — без решеток. Теперь окраина, наверное, приблизилась к центру. Застроилась многоэтажками…
Майкудук — центральный лагпункт режимного Песчанлага. Этап мой прибыл туда осенью 50-го. Уже зимою я оказался в бараке Николы Васильева, тогдашнего хозяина зоны. Он удостоил меня нижнего места на деревянной вагонке. Третьего от его железной двухъярусной койки, на которой он почивал, конечно, один.
Организмов социально-общественных не бывает без тайной или открытой субординации — так же как в волчьих стаях и прочих дружных коллективах. Отношения с Николой установились на первых порах настороженные, затем условно-доверительные, наконец — резко враждебные.
В период условно-доверительный, вечерком, сидим с Николой, попиваем чаек. В секцию входит Васек. Присаживается рядом со мной. Худенький, лет двадцати с довеском, но умненький малый.
На прибывших поначалу держится собственная одежонка — значит, к ним подступаются «наблатыканные». И ушлые торгаши. Раздеть этап — невысокое, но искусство. К растерянному, еще не обмякшему от следствия «свежачку» проще простого подойти с угрозами, но ведь можно по-дружески, по-землячески. Случалось, добротный кожан уходил за круг колбасы. Случалось, цена на шевровые сапожки упиралась в несколько пачек махорки. Искусство! Кто на кого нарвется…
Зона жила еще строго по Марксу: на вершине и поблизости от нее — цвет, полуцвет, уголовное кодло. Под ним — мужичье, по Марксу — пролетариат. Дешевые, изредка «добрые» фраера. На нижней ступени — выбывшие из рабочего класса, вышедшие в тираж: ежели по-модному, то местный бомжатник. Очень пестрый. Доходяги, не способные удержаться от помойки. Опустившиеся ниже уровня моря. Обреченные — с надломленным нравственным стержнем.
Не смею забыть: обладал в зонах властью и чиновничий аппарат — «придурки».
Первая скрипка, а лучше — дирижер, или иначе — пастух, умевший держать в руках майкудукское стадо, — Никола Васильев. На рубеже пятидесятых он и представить себе не мог, что вскорости именно в лагерях режимных загнанное под нары стадо полезет наверх, станет делиться на самостийные группировки. Что у них появятся предводители. Что принцип классовый дополнится национальным. Несправедливо упрекать Николу в отсутствии исторического предвидения. Столичные знатоки ГУЛАГа, изучавшие «Краткий курс…» и труды основоположников, тоже этого не предвидели. Агентура у них была помощнее, чем у Николы.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Школа беглости пальцев (сборник) - Дина Рубина - Современная проза
- Игнат и Анна - Владимир Бешлягэ - Современная проза
- Московская сага. Тюрьма и мир - Василий Аксенов - Современная проза
- Терешкова летит на Марс - Игорь Савельев - Современная проза
- Прибой и берега - Эйвинд Юнсон - Современная проза
- Пятая зима магнетизёра - Пер Энквист - Современная проза
- «Подвиг» 1968 № 01 - журнал - Современная проза
- Русский диптих - Всеволод Бенигсен - Современная проза
- Обратный билет - Санто Габор Т. - Современная проза