— Будут конечно, они как Баба-Яга — всегда против всего. Ты можешь снести грязный обоссанный сквер, в котором регулярно насилуют залетных прохожих, и построить на его месте детскую площадку — и все равно получишь клеймо губителя природы. Поэтому рядом со СПА обязательно высажу какие-то ебучие сакуры или типа того.
— Грей, слушай. — Аня убирает с лица волосы и пока я украдкой слежу за этим жестом, становится очевидно, что под плюшевой розовой штукой у нее точно нет лифчика.
Твою мать.
Вздыхаю, силой заставляю себя смотреть строго прямо.
— Мы оба прекрасно знаем, что я ни капли в этом не разбираюсь. Мне не нужна земля — мне нечего на ней строить и я понятия не имею, как еще ее использовать. Поэтому, давай ты просто отдашь мне тот, который лично тебе нужнее меньше всего.
— Чувствую себя невероятно польщенным королевским доверием, — не могу сдержать иронию, хотя еще до того, как слова растворятся в воздухе, понимаю, что вышло это чертовски грубо.
— Грей, зачем ты так? — Она обхватывает себя за плечи, зябко ежась, хотя сегодня на удивление тепло. — Я бы не предлагала тебе все это, если бы не доверяла. Можешь сколько угодно высмеивать мою наивность, но откуда мне было научиться вести дела? В перерывах между лекциями и попытками выдрать лучший балл?
— Сорян. — Снимаю толстовку, накидываю ей на плечи, радуясь тому, что она хотя бы не шарахается в сторону как от прокаженного. — День был максимально хреновый.
— Нужно просто хорошенько выспаться, — улыбается она.
Я знаю, что это просто попытка быть вежливой, но не могу отделаться от мысли, что заодно и шпилька в адрес моих ночных похождений. Знать о них Аня не может, но картинка в ее голове плюс-минус соответствует действительности.
— Поехали, покажу то, что тебе понравится.
Отсюда то того места ехать добрых минут сорок: прошу Аню включить музыку, она подключает к аудиосистеме свой телефон и триумфально улыбается, когда я начинаю подпевать в такт «(I Just) Died in Your Arms».
— Пора уже привыкнуть, что я старомодный балбес, — отвечаю на ее приклеенный к моему лицу взгляд, когда секунду назад я с наслаждением горланил «Я просто умер в твоих объятиях сегодня ночью»[4].
— А как же модный рэп?
— Песни о том, как парни в фальшивых золотых побрякушках хотят нагибать красоток, но пока не могут нагнуть даже собственную руку?
Она кивает и заливисто хохочет — видимо, моя интерпретация словесного мусора, который почему-то считается песнями, близка к ее личной оценке.
На место мы приезжаем когда на улице уже темень, а город под завязку залит разноцветными ночными огнями. И в таком ракурсе то большое двухэтажное здание выглядит особенно интересно. И Ане оно сразу нравится, потому что успевает выскочить из машины быстрее, чем я глушу мотор. Бегает вокруг, задирает голову как маленькая.
— Это тоже принадлежало моему отцу?
— Это принадлежит тебе, — поправляю я.
— А внутрь можно?
— Через пару дней, когда будут готовы все документы и ты сможешь получить свою пару ключей.
Она поджимает губы, слегка разочарованно, что все равно выглядит довольной.
— Я так понимаю, ты определилась.
— Грей, только не делай такое лицо, как будто ты не знал, что именно так и будет!
— Почему снова не Влад? — Не знаю с какого хрена, но меня грызет, что Аня так нарочито избегает моего имени.
— Просто хочу… — она запинается. — Мне нравится, как звучит «Грей». Очень современно. У тебя какие-то иностранные корни?
— Ага, исключительная подзаборная порода.
Людей, которые знают о моем прошлом чуть больше, чем это известно «всем напоказ», можно пересчитать по пальцам: что-то, конечно, знает Кузнецова, что-то знает Дина. Больше всего в курсе Кирби. Для меня рассказывать о своем прошлом — это всегда ковырять рану, которая периодически начинает гноиться и прорывает, а любые воспоминания делают этот процесс болезненным и зловонным. А Аня… Это только в последнюю неделю она узнала о существовании грязной изнанки красивой жизни, до этого в ее картине мира то, чем я был — это что-то на неприятном и незнакомом языке.
Она — залюбленная папина дочурка в красивом платье, на которую голодному цыганском мальчишке даже смотреть нельзя было, чтобы не получить в зубы.
— Хочешь кофе? Обещаю в двадцать один ноль ноль доставить тебя домой.
— Грей, я не думаю, что…
— Просто. Кофе. — По словам, потому что заранее знаю, что она сейчас скажет. — Я не собираюсь тебя трогать, не собираюсь склонять тебя к сексу с моей женатой задницей. Или ты думаешь, что наши с тобой жутко деловые вопросы мы будем решать сидя на разных концах пятиметрового стола?
Не знаю, как еще ей сказать, что сегодня, сейчас, мне хочется просто побыть с ней.
Потому что она такая идеалистка, что зубы сводит.
Правильная, деловая, мелкая зараза.
Но рядом с ней просто тепло.
И можно слушать старую музыку, не нарываясь на брезгливый взгляд а ля «это уже сто лет как не модно!»
— Лучше горячий шоколад с во-о-о-о-от такой горой клубничных маршмеллоу, — она поплотнее заворачивается в мою толстовку. — И я бы съела что-то жутко сладкое на ночь.
— Я бы тоже, — говорю себе под нос, когда Аня торопливо бежит в машину, оставляя свою шикарную задницу на съедение моим блядским жадным глазам.
— Может, в Мак? — неожиданно предлагает Нимфетаминка, когда я как раз прикидываю, отвезти ее в авторскую кондитерскую или во французскую пекарню.
— Мак? — переспрашиваю, потому что — ну, вдруг мне показалось.
— Да, Грей, я хочу в Мак.
Ладно, кто я такой чтобы отказывать девушке в ее придури.
До ближайшего минут пятнадцать, но я сворачиваю в другую сторону — хочу просто покататься с ней, искоса поглядывать, как и она, иногда теряя бдительность, начинает подпевать старым рокерам.
Что там у нее за собеседование?
Кому она пишет прямо сейчас? Бляха, выпустил на два дня из виду, называется.
— Это моя соседка по комнате в Штатах, — как будто читает мои мысли Аня, и совершенно спокойно показывает экран телефона, где у нее открыта переписка в чате. — Я написала, что еще не скоро вернусь и ей нужно искать новую соседку. Как раз решаем, куда лучше всего перевезти мои вещи до лучших времен. Я же не знала, что моя поездка домой затянется так надолго.
Понятия не имею, с чем это может быть связано, но после ее слов, мне как-то спокойнее. Хотя если опираться на логику и здравый смысл, то кто я вообще такой, чтобы устраивать ей допрос?
Блядство, все было гораздо проще, пока работала моя проверенная годами схема: «я девочку плачу — я ее и катаю».
Мы заходим внутрь, я предусмотрительно выставляю руку из-за ее плеча и толкаю дверь — Аня садиться за столик у окна, откуда хороший вид на улицу.
— Любишь сидеть на виду? — подшучиваю я.
— Не люблю сидеть в углу — сразу чувствую себя паучихой. Сиди, я сама заказ сделаю — уж на пирог и мороженое деньги у меня точно есть.
Я уже открываю рот, чтобы сыронизировать по этому поводу, но она в шутку грозит мне кулаком и торопится занять очередь у терминала. Пользуюсь паузой, чтобы проверить телефон — там уже десяток сообщений от Кузнецовой. Бегло просматриваю на тот случай, если бы вдруг на нее снизошла хотя бы капля совести, но единственное, что сегодня «снизошло» на мою временно_не_бывшую жену — злоебучий словесный понос.
Аня возвращается с подносом, на котором два хрустящих пирожка с вишневой начинкой, рожок с мороженным, большая чашку горячего шоколада и кофе для меня. И выглядит при этом такой счастливой, будто я отвез ее в ту кондитерскую, где пирожные в форме долбаных шахматных фигурок и покрыты съедобной золотой фольгой.
— Когда-то я думал, что нет ничего вкуснее «БигМака», — зачем-то говорю я, разглядывая двух подростков за столиком напротив, которые как раз их уплетают. — Душу бы продал за целый, лично мой.
— Я могу тебя угостить, — тут же предлагает Аня, и в шутку напускает на себя богатенький вид, доставая из кармана — оказывается, в этой розовой штуке есть карманы! — еще несколько купюр.
