и из головного высунулась чумазая башка.
— Готовы! — бодро отозвался Дроздовский.
— А мы нет, — не менее радостно ответил макаровец. — Нужно полчаса, чтобы моторы остыли после перехода. А то мы сейчас в штурмовом обвесе, им непросто дается.
Продолжая болтать, он выскочил из броневика наружу, сполоснулся из висящей на поясе фляги и по очереди пожал руки Дроздовскому и Тюрину.
— Поручик Славский, — представился макаровец. — В смысле, капитан. Или, может, уже даже больше… Нам звания за Ляодун еще не приходили.
С любым другим человеком Тюрин сразу бы понял, что тот хвастается, а тут… Фельдфебель действительно верил, что этот офицер может так шутить над своим чином. Тем более, его имя… Знаменитый Славский, командир всех макаровских броненосных машин, и тут, с ними!
— А почему вы здесь? — осторожно спросил Дроздовский. — Не в том смысле, что мы не рады, но… Разве вам не стоит быть с главными силами у Цзиньчжоу, готовиться к новой атаке?
— Я и готовлюсь, — только махнул рукой Славский. — Вот сидеть на месте, когда для нас там пока совершенно нет задач — это не подготовка. А тут мы делаем то самое главное, что не умеет еще никто в мире.
— Что? — вытаращил глаза Тюрин.
— Готовим людей! Учим их управлять в бою новой техникой, даем опыт, который в тысячи раз ценнее тех моторов, что мы пожгли за время зачистки… — на последней фразе Славский поморщился, и сразу стало понятно, что моторы ему все-таки жалко.
— Если нужно, мы и сами можем попробовать справиться, — Дроздовский тоже это понял и впервые с начала разговора посмотрел в сторону окопавшихся японцев.
Их было около роты. Спустились с гор и сразу же рванули в сторону побережья, видимо, надеясь попасться на глаза кому-то из своих. Увы, японские корабли вдоль берега ходили не так часто, а вот русские аэростаты и патрули старались никогда не упускать его из виду. В итоге беглецов заметили, но окружить не успели. Те прорвали первое окружение, пробились к старой китайской деревне и теперь готовились к обороне. Бойцы храбрые, но укреплений и тяжелых орудий у них не было, так что Тюрин тоже не сомневался, что у них все получится.
— По морде хочешь? — неожиданный вопрос Славского застал фельдфебеля врасплох.
— Что? — переспросил он вместо так же опешившего Дроздовского.
— Зачем людей губить, когда броня есть? — только махнул рукой Славский. — Ее ведь для того и придумали, чтобы врага бить и жизни при этом беречь. Так что не стоит жалеть железо! Будет надо, мы еще сделаем, а вот новых солдат рожать пока не умеем-с…
Макаровец с улыбкой посмотрел на них, и Тюрин не выдержал, фыркнул от смеха. Причем рассмешила его совсем не старая как мир шутка Славского, а то, как 2-й Сибирский отличается от всего, к чему он привык. Люди — важнее железа. Посмел бы он так сказать, когда им приказывали выводить пушки из-под огня под Ляояном… А то, что пехота после этого почти полдня стояла без прикрытия, никого совсем не интересовало.
— Не стоит беречь железо, тем более такое, смешно, — Дроздовский тоже улыбнулся.
— Не верите? — с азартом спросил Славский. — А хотите прокатиться? В смысле возьму вас в бой!
— Нас? — выдохнул Тюрин.
— Нас? — повторил Дроздовский. — Но как же наша рота? Мы не можем ее бросить.
— Точно, — макаровец искренне расстроился, но тут же нашел выход. — Но нам же все равно надо провести пристрелку. Вот и прокатимся, буквально пара минут, туда и обратно.
— А еще вы же говорили, что нужно свои экипажи натаскивать, — сказал уже Тюрин.
Словно он боялся согласиться на это предложение. Глупость же!
— Нужно, — легко согласился с ним Славский, — но генерал Макаров еще сказал, чтобы я остальных к нашим машинам приучал, чтобы не боялись и в то же время не ждали чуда. Так что не волнуйтесь, у нас во 2-м Сибирском все учтено. А еще…
Последние слова макаровца Тюрин уже не расслышал. Тот говорил слишком тихо, а сам фельдфебель, не теряя времени и словно боясь, что еще кто-нибудь что-нибудь сболтнет, запрыгнул на броню и подбежал к лазу внутрь. Маленький… Первое, что мелькнуло в голове, когда по кивку Славского он скользнул вниз. И тут все маленькое. Оказавшись в чреве броневика, Тюрин с удивлением осознал, что внутри почти нет свободного места. Все утыкано оборудованием, сиденьями, ремнями, трубами, ящиками, болтами.
А еще металл. Снаружи были земля, дерево, открытое пространство, а тут — только сталь. Все сделано из нее, и она пахла. Пахли ребра усиления, пахла полезшая со стороны стыков ржавчина — словно все тут было живое. И побитые, где-то даже погнутые пластины брони только усиливали это ощущение. Броневик жил. Как чудовища, которые пробуждаются в полумраке, которого тут тоже хватало… Вот только это было их чудовище!
— Ваше благородие, — Тюрин повернулся к спустившемуся следом Дроздовскому и с радостью обнаружил, что тот тоже понял.
— Эта машина… Она словно живая, — тот прижал руку к обшивке, и в этот миг внутрь заскочил Славский.
— Это вы еще не видели, как она дышит, — он махнул рукой сидящему за рулевым колесом солдату, тот что-то сделал, и… Заработал дизель.
И снова Тюрину стало страшно. В нос ворвался тяжелый масляный запах топлива, а еще… Все задрожало! Фельдфебелю доводилось плавать на кораблях, причем даже в шторм, и он знал, что такое качка. Но тут все было другое. Тут тряслись не только пол и стены, тут трясся потолок, и даже сам воздух, казалось, вибрировал, передавая дрожь на руки и сердце.
— Температура?.. — Славский начал задавать какие-то вопросы своим помощникам.
Водитель, стрелок, механик — каждый по очереди ему что-то отвечал, и, кажется, все прошло хорошо. Славский объявил минутную готовность, а потом показал Тюрину и Дроздовскому бойницы. Над узкими, похожими на тюремные лавками действительно были небольшие прорези как раз для закрепленных на стенах карабинов. Патроны нашлись в ящиках внизу, и, стоило Тюрину снарядить свою винтовку, машина рванула вперед.
Казалось бы, тряска должна была усилиться, но фельдфебель даже не заметил ее, настолько его все поглотило. Рывок, поворот, резкая остановка — несколько раз бахнула пушка. Снова вперед. Тюрин пытался что-то разглядеть через крошечную бойницу или через край смотровой
