дождь, который оставлял крестообразные потеки на шеях и руках, – его следы были видны и на дорогах. А еще однажды утром женщины и дети, собиравшие в лесу желуди и буковые орешки, прибежали в деревню с криками и плачем: на деревьях они увидели существ с огненными глазами и большими крючковатыми клювами. Подобных птиц никто не встречал в здешних местах; они хлопали крыльями так, что дрожал воздух. «Это буревестники. Они прилетели из-за моря, из Норвегии, – говорили старики. – Эти птицы появляются лишь тогда, когда грядет война».
Во дворах благородных домов слышались приглушенные перестуки молотов и звон доспехов, а по ночам, лязгая железом, подъезжали тяжело груженные повозки. Теперь старики смотрели друг на друга еще более обеспокоенно и говорили: «Это все приносит радость лишь благородным господам, а нам – одни страдания. Обитатели замка поднимут разводные мосты и, если буря не будет очень уж сильной, пересидят ее. А кто защитит наши соломенные крыши и глинобитные дома? Они сгорят и обрушатся, как только подует злой ветер!»
А еще поговаривали, что видели, как в полночь торговцы роются в своих наглухо занавешенных лавках: у кого были монеты, цепочки, кольца и броши, те складывали все это добро в глиняные горшки и уносили прятать. Позже, когда луну закрывали тучи, а в кронах деревьев начинал завывать ветер, они тихонько выкапывали ямы где‑нибудь в саду, между корнями старой груши, зарывали там эти горшки и произносили колдовские заговоры, чтобы никто не нашел их сокровища.
В замке Хоен-Зиатц тоже было печально, но отнюдь не тихо. Добрейшая госпожа фон Бредова, когда увезли ее супруга, плакала три часа. Ее дочери, служанки и слуги тоже рыдали, пока хватало сил. Кошки с изумлением взирали с крыш на то, что происходит в замке. Выли собаки.
– О, он никогда больше не вернется! – говорила со слезами на глазах благородная госпожа всем, кто подходил к ней, чтобы утешить.
Погоревав, она взяла миски с остатками еды, чтобы унести их в кладовку.
– Это была его последняя домашняя трапеза!
Но не успела она запереть кладовку, как ей пришлось ее снова отпирать, потому что в замок прибыли ландрайтеры [106] из Потсдама.
– Только их и не хватало! – проговорила хозяйка и распорядилась приготовить все для гостей, которым были не рады ни в одном доме.
Сидя за столом в зале, они пели и пили, дурачились и ругались, били кружки и тарелки. Служанки отказывались к ним выходить, если рядом не было госпожи. Что это была за ночь! Из лесу раздавались непонятные шорохи и крики, в зале бушевало веселье, а когда наконец все стихло, стали слышны стоны, доносившиеся из комнаты, где лежал Ханс Йохем. О нем говорили странные вещи: вел он себя совсем не так, как раньше, никто не понимал, вселился ли в него злой дух или все же добрый. К тому же рядом не было декана, который мог бы как‑то прояснить этот вопрос.
– Священников никогда не бывает рядом, когда они нужны, – заметила по этому поводу госпожа фон Бредова.
Некоторые думали, что крики Ханса Йохема звучат так, как звучит голос странствующего доминиканца, проповедующего во время поста. У неподготовленных людей разрывалось сердце и подгибались колени.
Умный слуга Рупрехт всю ночь пролежал на крепостной стене, глядя куда‑то вдаль. Люди говорили, что он выглядел словно человек, который хочет увидеть, как растет трава. Он ничего не отвечал этим глупым людям, ведь они не понимали, что его цели намного важнее. Когда рано поутру к нему пришла хозяйка замка, он лишь покачал головой:
– Что‑то грядет, госпожа! Такого со мной еще не было никогда в жизни. Когда в Стендале началась междоусобица, тоже шумели макушки сосен, но не так сильно. Этой ночью казалось, что гудит весь воздух и дрожат леса. А еще я услышал крик, от которого было больно ушам.
– Кто это кричал, Рупрехт?
– Морские вороны северной страны [107]. Они большие, как аисты, и сильнее орла, эти птицы защищаются от охотников, даже будучи подстреленными. Там, где они живут, все деревья сбрасывают зимой листья, опадает и вянет вся растительность. Они ловят рыбу в синих озерах. От них не спрятаться зайцу, они способны победить даже молодого оленя.
– Ты хочешь сказать, что по всем признакам грядет война?
Слуга опять покачал головой, но уже медленнее:
– Нет, перед войной эти вороны совершенно иначе бьют в воздухе хвостами. Да и что такое настоящая война? Ее не существует. А вот беспорядки и восстания грядут вне сомнения!
– О боже! Теперь все смутьяны устремятся в Берлин, туда, куда отвезли моего супруга!
– Устремятся, конечно, и, думаю, госпожа, это будет, пожалуй, хуже последней войны, потому что неизвестно, к чему приведет эта смута. Старики помнят, как, кажется, сто лет тому назад, точно так же, как и сегодня, в наши леса прилетели чужие дикие хищные птицы. Именно тогда в страну прибыл первый маркграф из Нюрнберга, и после этого восстали хафельландцы. Воздух стал черным от птичьих крыльев. Я вспомнил это, когда еще только начиналась стирка и на землю обрушилась буря. Нас, простых людей, это не коснется, восстанут рыцари, обитатели замков.
– Но, Рупрехт, как ты можешь быть таким суеверным! Добрый Господь создал птиц не для одних только дворян.
– Я понимаю, но почему он сделал их такими разными: ястребов, цапель, орлов, зябликов, голубей, чижей! Вот, к примеру, вороны, сидящие там, на сосне – ведь у них разума больше, чем у иных людей. Когда прошлой ночью от нас уезжал благородный рыцарь и с ним наш юнкер, за ними, кружа вокруг их голов, летела старая ворона с двумя воронятами. Я внимательно наблюдал за ними. Даже когда люди уже скрылись в лесу, вороны все еще летели за ними. Это теперь нам все стало понятно: юнкера Петера Мельхиора лихорадит, наш Ханс Йохем расшибся и сломал ногу, а про господина фон Линденберга я не знаю ничего…
– Постыдился бы, Рупрехт! А кстати, скажи мне, когда выводили из замка твоего господина…
– Они снова сидели в своих гнездах и разве что выглядывали наружу. Никто из них даже не шевельнулся.
– Боже милостивый, – проговорила госпожа фон Бредова, глубоко вздохнув и смахнув что‑то пальцем с глаз. – Мой бедный Гётц, где‑то он теперь? Он пропадет, если господин фон Линденберг не позаботится о нем. Боже, боже! Кто его там накормит и кто согреет, если ему будет холодно! Тебе надо отправиться в Берлин, Рупрехт. Следует доверху набить две заплечные корзины колбасами и взять с собой вяленого гуся. А потом ты
