Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Маркс применил эти соображения к революции 1848 года и провел различие между буржуазными революциями XVIII века, чья быстрота и блеск делали их недолговечными, и пролетарскими революциями XIX века, обладающими медленной основательностью, порожденной постоянным прерыванием и самокритикой. Обращаясь к недавнему государственному перевороту, Маркс считал неприемлемым оправдание, что нация оказалась застигнута врасплох: «Нации и женщине не прощается тот незащищенный час, когда первый попавшийся авантюрист может их нарушить. Загадка не решается такими оборотами речи, а просто формулируется по-другому. Остается объяснить, как нация из 36 000 000 человек может быть взята врасплох и безропотно отдана в полон тремя мошенниками» [56].
Затем Маркс подвел итог периоду, рассматриваемому в «Классовой борьбе». Успех Бонапарта объясняется тем, что он организовал люмпен-пролетариат Парижа под прикрытием «благожелательного общества», во главе которого стоял он сам. Однако эта непосредственная сила должна была быть сопоставлена с долгосрочными факторами в пользу Бонапарта. Первым из них была старая финансовая аристократия, которая «праздновала каждую победу президента над его мнимыми представителями как победу порядка». И причина этого очевидна: «Если в каждую эпоху стабильность государственной власти предвещала явление Моисея и пророков для всего денежного рынка и для жрецов этого денежного рынка, то почему это еще не более очевидно сегодня, когда каждый потоп грозит смести старые государства, а вместе с ними и старые государственные долги?» [57] Промышленная буржуазия также видела в Луи-Наполеоне человека, способного положить конец недавним беспорядкам. Для этого класса «борьба за сохранение своих государственных интересов, собственных классовых интересов, своей политической власти только беспокоила и расстраивала его, так как это было расстройством частного предпринимательства» [58]. Когда торговля шла хорошо, коммерческая буржуазия яростно выступала против политических дрязг, опасаясь, что торговля нарушится; когда торговля шла плохо, они винили в этом нестабильность политической ситуации. В 1851 году Франция действительно пережила небольшой торговый кризис, и из-за этого, вкупе с постоянным политическим брожением, коммерческая буржуазия восклицала: «Лучше конец террора, чем террор без конца» [59] – и Бонапарт прекрасно ее понял.
Последнюю часть своей статьи Маркс посвятил более подробному рассмотрению классовой основы власти Бонапарта. Марксу казалось, что ее не существует: «Борьба, по-видимому, ведется таким образом, что все классы, одинаково бессильные и одинаково отдаленные, падают на колени перед ружейным прикладом» [60]. Объяснение заключалось в том, что, усовершенствовав парламентскую власть только для того, чтобы ее отнять, революция должна была теперь усовершенствовать исполнительную власть, чтобы затем ее уничтожить. Маркс изложил историю этой бюрократии: «Эта исполнительная власть с огромной бюрократической и военной организацией, с хитроумным государственным аппаратом, охватывающим широкие слои населения, с полумиллионном чиновников и полумиллионной армией, этот ужасающий паразитический организм, который опутывает тело французского общества, как сеть, и забивает все его поры, возник во времена абсолютной монархии, с разложением феодальной системы, которое помог ускорить» [61].
Во время и после революции 1789 года бюрократия подготовила классовое господство буржуазии; при Луи-Филиппе и парламентской республике она все еще была инструментом правящего класса; при втором Бонапарте «государство, кажется, сделалось совершенно независимым» [62]. Маркс тут же оговаривается: «И все же государственная власть не подвешена в воздухе. Бонапарт представляет класс, причем самый многочисленный класс французского общества – мелкопоместных крестьян» [63]. Тождественность интересов этих крестьян не порождала сплоченного сообщества, ведь физически они были разобщены. Таким образом, они не могли представлять себя сами, но должны были быть представлены. Но крестьяне, на которых опирался Наполеон, были обременены ипотечным долгом, проценты по которому равнялись годовым процентам по всему британскому национальному долгу. Наконец, армия из цветка крестьянской молодежи превратилась в «болотный цветок крестьянского люмпен-пролетариата» [64]. По мнению Маркса, три ключевые идеи Наполеона I – независимое мелкое землевладение для крестьян, налоги для поддержки сильной центральной администрации и большая армия, набранная из крестьян, – окончательно выродились при Луи-Наполеоне. Однако централизация была приобретена, и это станет важной чертой будущего общества: «Разрушение государственной машины не угрожает централизации. Бюрократия – это лишь низшая и грубая форма централизации, которая все еще страдает от своей противоположности, феодализма. Разочаровавшись в наполеоновской реставрации, французский крестьянин расстанется с верой в свое мелкое землевладение, все государственное здание, воздвигнутое на этом мелком землевладении, рухнет, и пролетарская революция получит тот хор, без которого ее сольная песня становится лебединой во всех крестьянских странах» [65]. Интересно отметить, что этот отрывок, с его акцентом на централизации как прогрессивном факторе, был опущен во втором издании «Восемнадцатого брюмера» в 1869 году.
Вывод о том, что новая революция возможна только в результате нового кризиса, ознаменовал конец первого периода политической активности Маркса и его возвращение к экономическим исследованиям, прерванным событиями конца 1840-х годов. Неизбежные последствия взглядов Маркса были совершенно неприемлемы для многих членов Союза коммунистов. В Лондоне главным выразителем этой оппозиции был Виллих. Различия между Марксом и Виллихом были не только доктринальными. Виллих происходил из старинной и знатной семьи. Поговаривали (и Виллих ничего не сделал, чтобы развеять эти слухи), что он происходил из рода Гогенцоллернов. С 12 лет он сделал карьеру профессионального военного, и он был хорошим солдатом. Энгельс, его адъютант во время восстания в Бадене в 1849 году, описывал его как «храброго, хладнокровного, умелого и быстро соображающего в бою, но, когда не сражается, он кто-то вроде скучного идеолога» [66]. Виллих, похоже, произвел неприятное впечатление на семью Маркса по прибытии в Лондон, ворвавшись к ним очень рано утром в пестром наряде и чрезмерно веселый. Женни даже думала, что Виллих хочет ее соблазнить. «Он приходил ко мне, – писала она позже, – он хотел подстеречь червяка, который живет в каждом браке, и выманить его» [67]. Во всяком
- Профессионалы и маргиналы в славянской и еврейской культурной традиции - Коллектив авторов - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Александр Александрович Богданов - Коллектив авторов - Биографии и Мемуары
- Убийства от кутюр. Тру-крайм истории из мира высокой моды - Мод Габриэльсон - Биографии и Мемуары / Прочее домоводство / Менеджмент и кадры
- Моя жизнь и моя эпоха - Генри Миллер - Биографии и Мемуары
- Судьба России и “великая потребность человечества ко всемирному и всеобщему единению” - Иван Фролов - Публицистика
- Исповедь - Валентин Васильевич Чикин - Биографии и Мемуары
- Иосиф Бродский. Большая книга интервью - Валентина Полухина - Публицистика
- Маркс – Энгельс – Ленин - Е. Мельник - Публицистика
- Миф о шести миллионах - Дэвид Хогган - Публицистика
- Сибирь. Монголия. Китай. Тибет. Путешествия длиною в жизнь - Александра Потанина - Биографии и Мемуары