мотала головой и мягко отстраняла её, её внимание было приковано к другому углу комнаты.
Туда, гдеимператорский лекарь, важный и напуганный одновременно, пытался выполнить свой долг.
— Ваше высочество, позвольте осмотреть ваш пульс, — он тянулся к её руке с настойчивостью человека, который знает, что в случае чего именно его объявят виноватым. — Вы перенесли такой шок, необходимо проверить ци, убедиться, что не повреждены меридианы…
— Позже, — твёрдо, но без раздражения отрезала Тан Лань, убирая руку. — Сначала осмотрите его. — Она кивнула в сторону Лу Синя, который сидел на низкой скамье, отвернувшись, чтобы не показывать окровавленную спину. Его поза была прямой, но мышцы на лице были напряжены от сдерживаемой боли.
— Но, ваше высочество, это же просто стражник… — начал было лекарь.
— Сначала осмотрите его, — повторила Тан Лань, и в её голосе впервые за утро прозвучали стальные нотки, не терпящие возражений. — Его раны серьёзнее. Это приказ.
Лекарь, поперхнувшись, покорно поплёлся к Лу Синю, ворча себе под нос о странностях знатных особ.
А тем временем, за стенами покоев, новость уже выплеснулась наружу и покатилась, как снежный ком, набирая скорость и обрастая невероятными подробностями.
Слухи летели по всем закоулкам императорского дворца:
«Слышали? На первую принцессу ночью напали!»
«Говорят, это был настоящий демон, посланный разгневанными духами!»
«Нет, это происки враждебного клана! Наняли самого могущественного убийцу!»
«Я слышал, она сама его победила! Волшебством!»
«А вот мне кухонный мальчик сказал, что её спас личный стражник, он оказался бессмертным воином!»
Бюро расследований столицы уже начало свою работу. Чиновники в строгих одеядах с важным и озабоченным видом измеряли коридоры, осматривали место битвы, опрашивали слуг, которые, лишь разводили руками и строили догадки. Их лица были красноречивы: нападение на особу императорской крови — это ЧП государственного масштаба.
Вся эта суета, шёпот, беготня и официальное расследование создавали гнетущую, нервную атмосферу. Дворец, обычно живующий по раз и навсегда заведённому ритму, сбился с шага. И каждый, от последнего слуги до самого императора, понимал — это только начало. Кто-то посмел поднять руку на императорскую дочь. И значит, война, тлеющая в тени, вот-вот может вырваться на свет.
Воздух в некогда уединённых покоях Тан Лань стал тяжёлым — не от дыма или запаха крови, а от присутствия слишком большого количества людей. Дворец, бывший её тихой, пусть и золочёной, клеткой, теперь напоминал военный лагерь, захваченный вражеским гарнизоном.
Повсюду, словно внезапно проросшие из-под паркета, стояли стражи. Не её верные Ван Широнг и Лу Синь, а чужие, суровые мужчины в латах с гербами Императорской Гвардии и личной символикой клана Цзян. Их лица были каменными масками, глаза бдительно сканировали каждое движение. Тишина была давно растоптана топотом сапог, лязгом оружия и приглушёнными командами. Здесь больше не было умиротворения — было до омерзения, до тошноты людно.
И в эпицентр этого хаоса ворвался он — Генерал Цзян Вэй.
Он вошёл не как жених, а как полководец, вступающий на поле недавней битвы. Его лицо, обычно холодное и сдержанное, было искажено гневом. Но это был не гнев за неё, не страх за её жизнь. Это была ярость оскорблённой собственности.
— Кто посмел⁈ — его голос, низкий и раскатистый, как гром перед бурей, заставил содрогнуться даже видавших виды стражников. — Кто посмел посягнуть на то, что через неделю будет принадлежать мне⁈
Его взгляд скользнул по Тан Лань, оценивающий, быстрый, как будто проверяя, не поцарапана ли драгоценность. В нём не было ни капли сострадания, лишь холодное, яростное возмущение от того, что его будущую собственность тронули без его спроса.
— С этого момента, — он обвёл взглядом новых стражей, и его слова прозвучали как приговор, — её высочество не покидает пределов дворца без моего личного разрешения. Только в крайних случаях и с полным вооружённым сопровождением. Ни шагу в одиночку! Вы поняли?
Стражи синхронно склонили головы. Приказ был отдан. Её свобода, и без того призрачная, была теперь официально упразднена.
Тан Лань сидела, сжимая в оцепенении край своего ханьфу. Она смотрела на него, на этого могущественного, разгневанного мужчину, и чувствовала, как внутри всё сжимается в маленький, холодный, горький комок.
Снова, — пронеслось в её голове с убийственной ясностью. Снова важный господин. Снова его уязвлённая честь, его амбиции, его собственность.
Он не видел в ней перепуганную девушку, едва избежавшую страшной смерти. Он видел инцидент. Угрозу своей репутации. Посягательство на свою вещь.
Ощущение было знакомым и оттого ещё более горьким. Её отец видел в ней пешку в политической игре. Императрица — угрозу своей власти. Сёстры — помеху. А теперь и её будущий муж… он видел в ней дорогую, роскошную вещь, которую нужно охранять, чтобы она не потеряла в цене перед тем, как перейти в его руки.
В её душе не осталось страха. Его вытеснила леденящая, безмолвная ярость. Она чувствовала себя не человеком, а ценным предметом в коллекции — красивым, но бездушным, чьё единственное предназначение — быть обладанным и не доставлять хлопот своему владельцу.
Генерал что-то ещё говорил страже, его голос гремел, но она уже не слышала. Она лишь смотрела в пространство перед собой, видя не роскошные покои, а стены новой, ещё более прочной тюрьмы, что возводились вокруг неё прямо сейчас. И понимала, что её настоящим врагом был не монстр, пришедший ночью, а сама эта система, эти люди, этот мир, в котором у женщины не было права даже на собственный страх.
Тихий, почти беззвучный приказ Тан Лань прозвучал как выдох в гнетущей атмосфере покоев, наполненных чужими людьми и тяжёлым взглядом генерала.
— Сяо Вэй, — позвала она, и её голос был настолько тих, что служанке пришлось наклониться. — Сама я сейчас не могу… Сходи, узнай, как там Лу Синь.
— Конечно, госпожа, — тут же откликнулась Сяо Вэй, всячески давая понять своей покорной готовностью, что в курсе всей деликатности поручения. Она юркнула прочь, ловко лавируя между неподвижными фигурами стражников.
В скромной каморке, отведённой для стражи, царила иная тишина — не тревожная, а сосредоточенная. Лу Синь сидел на краю простой кровати, сняв верхнюю часть униформы. На его спине зияла страшная рваная рана — глубокий порез, оставленный когтями цзянши, с воспалёнными, почерневшими краями. Обычному человеку такая травма гарантировала бы лихорадку и недели выздоровления.
Но Лу Синь не был обычным человеком.
Его пальцы медленно водили над раной, не касаясь её. Из кончиков его пальцев сочился тонкий, едва заметный фиолетовый дымок — сгусток его собственной, тёмной, демонической ци. Она стелилась по повреждённой плоти, заставляя ткани сжиматься, чернота медленно отступала, уступая место здоровому, хоть
