это, якобы пережиток подчиненного положения женщин, и она даже хуже, чем самая отвратительная маскулинность. Это следующий этап борьбы за «равные права». Пока у нас это не очень заметно, больше в женских разговорах, но все ведь с запозданием переходит к нам оттуда, из-за западного «бугра». И, ты понимаешь, что следствием когда-то написанных и подписанных прав человека постепенно становится то, что идеальным гражданином будет являться трансгендер — не мужчина и не женщина, а что-то среднее. А ведь все это зависит от государства, от его помощи — медикаментозной, правовой, финансовой, экономической. И, таким образом, так чаемая свобода превращается в еще большую зависимость от государства, это уже практически добровольное рабство в обмен на отмену биологических ограничений, существующих, заметь, объективно.
— И все это базируется только на одном, — Пастор хлопнул ладонью по столу, — на добровольном согласии мужчин. Их убедили в том, что равные права — это справедливо, ведь поначалу все так и выглядело.
— Подожди, Пастор, — помнится, возразил Сурок. — Не понимаю, если дошло до такого, то в чем здесь выгода женщин?
— Как в чем? — В том, что они постепенно становятся главным клиентским классом для патрона-государства, который на каждом этапе этого движения все больше получает от этого патрона, если взять римскую аналогию, хлеба и зрелищ, — пожал плечами тот, — когда при прочих равных, преимущество отдается человеку «правильного» биологического пола, а теперь уже и гендера. А закончится это, вот увидишь, все равно тем, что женщины, как бы это сказать…, — он пощелкал пальцами в воздухе, — реализуют все свои страхи, вот! Если ты отказываешься от равноправных отношений, где каждый реализует свою, данную от Бога биологическую природу, делает свою часть общего дела, а не пытается «играть на чужом поле», то в результате рано или поздно ты получишь агрессию, насилие и унижение. Просто потому, что все вот эти «игры», они уже были, например, в древнем Риме. Давай я тебе зачитаю цитату из Катона, римского патриция, жившего в самый расцвет Римской империи, когда Рим победил всех своих врагов и в эпоху полного благополучия в нем стали происходить похожие, если не сказать — идентичные современным, процессы.
Пастор полез в тумбочку, достал потрепанный томик и, открыв закладку на нужной странице, процитировал:
— «Победив всех своих врагов, республика на мгновение расцвела, а потом стала умирать. Обычно власть женщин усиливается вместе с богатством общества, поскольку, когда желудок полон, он оставляет поле любви и похоти. С того момента, как женщины становятся вам равными, они становятся вашими хозяевами. Женщины добились свободного управления своим приданным, они разводились со своими мужьями и сомневались в целесообразности рождения детей в эпоху перенаселенных городов и империалистических войн». Конец цитаты.
Пастор поднял глаза на Сурка:
— Это написано еще до нашей эры, а словно про сегодняшнее общество! Помнишь, чем все это кончилось?
Николай неуверенно пожал плечами.
— Падением империи под напором варваров на Западе, и завоеванием мусульманами на Востоке. У тех и других были самые что ни на есть, как сейчас говорят, традиционные ценности и порядки, построенные, условно говоря, на «Домострое». И поверь, Коля, этим все закончится и для Европы. История, как известно, повторяется, причем — циклично. Нет ничего нового под солнцем, — утверждал еще автор Книги Экклезиаста.
Николай тряхнул головой, отгоняя неуместные воспоминания и удивляясь тому, зачем он сейчас об этом вообще вспомнил? Но, как это ни удивительно, воспоминания сии подтолкнули к действию. Он решительно взял лежавший на столике рядом смартфон и запустил иномирную программу. Последними его словами были:
— К дьяволу этот современный мир! Хочу назад, в СССР, к нормальным бабам и мужикам!
Как только он это сказал, тут же его тело обмякло в кресле. С минуту ничего не происходило, потом физик захрипел, выгнулся, телефон выпал из его рук, и тело обмякло. Если бы рядом был врач, он констатировал бы смерть.
А ровно через пять минут из телефона на полу потянулась струйка дыма, потом внутри что-то тихо грохнуло и уникальный прибор словно бы потек, в конце превратившись в однородную и постепенно застывающую массу из пластика и разрушенных микросхем.
* * *
СССР, 198… год
Проснулся Коля оттого, что кто-то тряс его за плечо и орал прямо в ухо:
— Подъем, Сурков, труба зовет!
Он открыл глаза и увидел над собой ухмыляющееся лицо Сани Рыкова, командира их студенческого стройотряда:
— Вставай, вставай, Коля, машина через десять минут уходит!
— Какая машина? — не понят тот.
— Ну, ты даешь, сам же вчера весь день просился в город, — вот, я договорился, тебя довезут, а к вечеру захватят обратно. Просыпайся давай!
— Нет, я не поеду! — испугался Коля, и увидев недоумевающий взгляд командира отряда, добавил:
— Горло болит, сил нет, какая тут поездка! Потом как-нибудь.
— Точно? — переспросил Рыков.
— Век воли не видать! — вырвалось у Коли.
Саня заржал и хлопнул Суркова по плечу:
— Ладно, тогда сейчас иди в колхозный медпункт. Пусть тебя осмотрят и что-нибудь выпишут, горло там полоскать или таблеток каких. Не хватало еще тебе разболеться, хватит с нас Леонтьевой. Понял?
— Понял, — ответил Коля и проводил глазами уходящего Рыкова. После чего сел на скрипучей железной кровати с тонким матрацем и огляделся. Точно! Это же сельский клуб, в который их стройотряд заселили на первом курсе. Впрочем, стройотряд — так, громкое название, по сути, их курс просто загнали «на картошку», что было обычным делом в СССР того времени. Помогать собирать урожай в колхозах и совхозах по всей стране в сентябре ехали все школьники старших классов, учащиеся ПТУ и техникумов, студенты ВУЗов, и даже некоторые служащие в обязательном порядке.
Выходит, все получилось? Интересно, как определить, в каком они мире и что это: очередной скачок в свое прошлое или обещанное тем полковником возвращение в молодость? Если последнее, то он, выходит, только что изменил свою судьбу. Тогда, на первом курсе он поехал на колхозной «буханке» в ближайший городок, чтобы закупиться…, а чем надо был закупиться? черт, да неважно это сейчас!
Коля мотнул головой. Главное, что они тогда попали в аварию: водителю ничего, а Коля сломал ногу. Это в его реальности, а, как сказал полковник Рябинин, в их реальности он разбился насмерть. И если это все же параллельный мир, то судьба изменилась. Сурков вслушался в себя и каким-то образом понял, что это он настоящий, а не внедренная на время психоматрица из будущего. А как только понял это, так на него накатила такая мощная эйфория, что Коля упал спиной на постель и громко, с надрывом, со слезами
