сожаления о пройденном пути. Рой прошел свой круг. И Энди прошел. Он не проронил ни звука, пока делал свою работу, но Маккена чувствовал, как… Самообладание парня позволяло… на самых последних усилиях позволяло касаться его безразлично, но внутренняя мембрана Роя считывала совсем другую информацию.
— Ну, вот, — наконец, почти весело заключил парень. — Теперь тебе должно стать легче. Тонн на пять, наверное.
— Энди…
— Не стоит этого делать, Рой. Ничего нового. Это с одной стороны. С другой, я устал перемалывать одно и то же.
— Это не то, что ты…
— Я ничего не думаю, так что не трудись объяснять. Все хорошо. Все нормально. Кстати, я купил зеленый чай. Совсем забыл сказать. Не знал, какой ты выберешь, поэтому взял разные. Китайцы говорят, в нем — сила.
После того, как Рой вдавил в себя пару ложек поносной жижи, как он тогда подумал, и запил ее отваром из приболотной травы, выросшей возле автострады…
— Прости меня, — промямлил Маккена, выдохшись на пятой ступеньке.
— За что? Разве ты что-то натворил? — спокойно переспросил парень, а после перевел разговор на другую тему. — Думаю, уже вечером будет понятно, в каком ты состоянии, и что у тебя с анализами и коленом, и мы сможем составить план твоего выздоровления.
— Я хотел поговорить не о том…
— Сэкономь силы. Нам еще ползти вверх полтора пролета.
Время шло. Или не шло. Эта уникальная способность Роя потеряться в пространстве. Вот, вроде бы, стоял на месте и вдруг забыл, где это самое место, а потом забыл, что вообще стоял. Провалы во времени, когда, переступив на другой край, уже не помнишь, где только что был. Маккена открыл глаза. Неопределенное время суток за окном. Слишком темно для утра. Слишком светло для вечера. Утровечерие. Ветер застрял в занавеске и уже потерял силы в попытке выбраться из нее. На тумбочке возле кровати стакан сока, а дальше на табуретке «это». Стив притащил «это», чтобы Маккене не приходилось таскаться в туалет по лестнице вниз. Биотуалет для его биоотходов… Тишина. Рой поднялся. Проклятое колено! Лучше бы он сломал себе шею. Прошла всего неделя с того момента, как он сказал «уезжай». Нет, Энди не уехал. Пока, но стало на семь гребанных дней меньше до момента, когда он его уже не удержит. Полушария Маккены опять разъехались в разных направлениях, и логика в мыслительном процессе прервалась. Он опять ничего не понимает. Как бы там ни было, но Энди размазан по всем его мыслям, и Рой опять злится. Он злится на себя, потому что не может простить Энди то, что он занимался проституцией. Нет, не то. Не потому что он этим занимался, а потому, что… занимался этим. Не то, чтобы… Он ненавидит Энди за тот момент, когда он решил этим заниматься и после того, как он этим занимался, он решил выгребать за Роем дерьмо. То есть, находясь по самое дальше некуда в дерьме, еще и пытаться его разгребать. Выходит, что для мальчишки нет ничего важнее, чем что-то решить. Решил, что Рою рано умирать — Рой живет. Решил уйти — ушел. Решил заниматься этим -… Решил, что будет тянуть сейчас — тянет. Господи-и-и-и! Да, что же это тако-о-о-е-е-е?! Сколько еще он собирается ломать свою жизнь?! Семь дней парень возится с ним, старательно избегая разговоров. Он попросту не оставляет Рою ни единого шанса что-то исправить, потому что он опять решил…
Маккена кое-как сполз в гостиную. Никого. Входная дверь закрыта на ключ. Впрочем, этого и следовало ожидать. Жаль, нет таблички «закрыта для твоей же безопасности». Внизу как-то странно. Все, вроде бы, как обычно, но в то же время это не так. Дом, словно поделен на две половины. Там, наверху, в студии одно пространство, здесь, внизу совершенно другое. Ощущение неопределенности и какого-то промежутка, вырезанного из времени. Та же мебель, та же обстановка, только… аккуратно сложенное на диване постельное белье. Энди не спит наверху уже… Не спит с самого начала.
— Я хочу, — произнес Рой, стараясь вложить в слова, как можно больше уверенности, — чтобы ты спал наверху.
— Продолжай, — почти перебил Энди.
— Что продолжать?
— Продолжай хотеть.
— Энди…
— Рой, я буду спать здесь. Тебе придется это принять.
— Но твое место там!
— Место бывает у собаки, а я — человек. К тому же, кто его определил? Ты?!
— Перестань. Прошу тебя.
— Послушай, Рой. Прошло слишком много времени и слишком много событий с того времени, когда мы жили вместе. И ты, и я ушли из того мира, и будет наивно полагать, что, вернувшись, мы найдем его таким, каким оставили. Никому не под силу вернуться в прошлое и опять прожить кусок жизни, что-то в нем изменив. Мы оба другие, и оба не уверены в том, что можно что-то вернуть. Капли Дождя научил меня слышать, и я слышал, что нужен тебе. Поэтому я здесь…
— Это жалость.
— Как и у тебя, но, знаешь что? Самое худшее — это начать оправдываться. По-любому, останешься виноватым. Я не уверен ни в чем, кроме одного. Больше всего на свете мне сейчас хочется, чтобы ты поправился. Все остальное не имеет значения.
В гостиной никого. Ощущение неопределенности плотно заткнуто в каждый угол. Его много, этого ощущения. Одно из величайших достижений Роя — это способность думать, загнав себя в вакуум. Причем, думать в никуда. Это сложный углеродный процесс опровержения собственных умозаключений. Это, когда сначала да-нет-да, а после в обратную сторону. Нет-да-нет. Знаменитые круги Маккены. Обойдя себя по кругу и вернувшись назад, начинаешь понимать, что ничего не решил. Колебания вечного двигателя с незатухающей амплитудой. Вообще, весь его мыслительный процесс удачно соответствовал детскому стишку. «Думала, думала, все передумала, думала, думала, думала я. А как подумала, чем же я думала, так уж лучше б не думала, подумала я». Рой стишка не знал, поэтому циклично продолжал оборачиваться по этому кругу. Думая и передумывая.
Все не клеится. Отношения не клеятся, жизнь не клеится. Какого черта? Вообще, с возрастом почти у каждого человека возникает потребность определить самый главный его жизненный вопрос. Это вопрос, который может объяснить суть поступков человека. И Рой его определил. Вопрос выглядел странно, но Маккена почему-то не удивился. Какого черта? Он задавал его себе уже на протяжении больше десятка лет, и он заставлял его шевелиться. Сейчас Маккена почти не шевелился. Он запутался в себе, впал в уныние и ждал, что все разрешится как-то и само собой. Не разрешалось. Он любил Энди. Это было «да». Он с ума сходил от мысли, что делал с собой парень два года. Это было «нет». Но, невзирая на это, он все равно продолжал его любить. Это чистое «да». Не может Энди после всего продолжать испытывать к нему чувства. «Нет». Но Маккена чувствует, что мальчишка все еще делает это. «Да». Это невозможно, в принципе. «Нет». Да-нет-да. Нет-да-нет. Круг пройден, и Рой готов заступить на новый. Он хочет быть с Энди. «Да». Он не может с ним быть, потому что это неестественно в данной ситуации. «Нет». Но он хочет. «Да». Энди не должен его простить. «Нет». Это всего лишь жалость. «Да». Он здесь, потому что… «Нет». Да-нет-да. Нет-да-нет. Можно до бесконечности топтаться на месте, думая во взаимоисключающих направлениях, но от этого чувство вины не уходит. Маккена никогда раньше не думал, каково оно, это чувство вины. А оно тошнотворное. Это все равно, что пытаться проглотить пересохшим горлом что-то сухое, перченное и горькое. Оно не глотается, еле-еле проталкиваясь через пищевод острым обдирающим комом. Рой чувствует каждый миллиметр этого движения, чувствует, как всасывается в кровь горький привкус, отравляя все вокруг.
Энди! Господи! Я хочу тебя! Я не могу без тебя! Я готов! Ни фига я не готов! Каждый взгляд парня вколачивает в тело Роя новый ржавый гвоздь. Оно уже все истыкано, но с каждым новым взглядом Маккена слышит удар молотка по металлической шляпке. Как сказать тебе, Энди, что готов броситься в ноги, вылизывая каждый ноготь в поисках прощения?! Как найти в себе силы принять то, что ты даешь?! Где взять право удерживать тебя? А еще эти слова Стива: «Если любишь, отпусти». Роя разрывало, но в каждом куске остаются молекулы ДНК. Их нити дребезжат, сбивая параллельность, изгибаются, тянутся. Больно. Невыносимо больно. А парень ходит, делает что-то, улыбается… Как теперь коснуться исковерканного тела? Как тронуть разорванную душу? Я люблю тебя, Рой,
