тронула блюдо, на котором лежала половина сочного, темно-розового арбуза.
– Он тоже, мама, не спит! – произнесла девушка, минуту помолчав.
– Ты почему знаешь?
– Он сейчас мимо прошел!
– Ты видела?
– Да. Я слышу, кто-то идет, – Адель отодвинула немного шторку, – гляжу – он! Такой грустный, задумчивый: идет, под ноги не смотрит, чуть не упал, наступил на кого-то…
– Хочешь? – Фридерика Казимировна отрезала большой ломоть арбуза и пододвинула блюдо к дочери.
– Нет, я сейчас пила воду с вином… Так вздохнул глубоко-глубоко и на нашу дверь посмотрел!
– Очень нужно!
– Знаешь, мама, он мне рассказывал про свою жизнь в Петербурге… Теперь я знаю, почему он такой всегда грустный!
– Особенно, когда видит, что ты на него смотришь?
– Нет, это у него не притворство!
– Отчего же это он грустит все?
– Его обманула любимая женщина и предпочла другого. Он говорил мне, что теперь не может верить больше ни одной женщине… Он потерял веру во все человечество. Он говорил мне, что даже в моих глазах, в моей улыбке…
– Ада, когда это ты изволила так с ним распространяться? – Фридерика Казимировна приподнялась на локте и пытливо посмотрела на свою дочь.
– Когда?.. А, помнишь, на прошедшем ночлеге, когда мы выходили гулять на берег…
Адель немного смутилась и потупила глазки.
– Это когда вы изволили с ним вдвоем под ручку уйти от нас вперед? Очень хорошо! – не без язвительности произнесла госпожа Брозе.
– Нет, это было тогда, когда вы, маменька, так отстали от нас, идя под руку с капитаном парохода!
Адель вспыхнула; ее брови задвигались, предвещая грозу в каюте.
– В эти вентиляторы совершенно не тянет! – поспешила Фридерика Казимировна переменить тон и тему разговора.
Адель сунула, наконец, свои ножки в туфли и накинула на плечи кружевную тальму.
– Ты это куда, Адочка?
– На палубу, там так хорошо, прохладно!
– Ах, Ада, ангел мой, не ходи!
– Это почему?
– Потому что… ну, мало ли почему! Ну, вот, например, там близко спят матросы, могут в бреду глупость какую-нибудь сказать… Сонный человек…
– Вот еще глупости!
Адель приотворила дверь.
– Я тоже пойду с тобой!
– Идите, кто же вам мешает!
Amis! La nuit est belle,
La lune va briller2, —
тихо, вполголоса напевал Ледоколов, облокотившись о перила мостика.
– Я не знала, что вы так мило поете! – услышал он сзади себя и быстро обернулся.
– Адель Александровна, это вы?!
Ему вдруг захотелось ринуться к ней и принять ее в свои объятия, Адель тоже почувствовала желание, несколько на это похожее. Оба, впрочем, ограничились одним только желанием и остались на прежних местах: он – у перил, она – посредине площадки, стройная, грациозная, потупив глазки и пощипывая пальцами кружева своего легкого костюма.
– Вы не спите? – начала Адель.
– Могу ли я спать! – глубоко вздохнул Ледоколов.
– Комары мешают? – лукаво улыбнулась Адель.
– О, если бы только комары!..
Она подошла к перилам, заглянула за борт, покосилась на часового и передернула плечиком.
«И зачем торчит здесь этот болван?» – промелькнуло у нее в голове.
– …Нельзя, друг ты мой любезный, служба! – говорил внизу чей-то голос.
– Известно, служба. Макарова за что вчера линьками лупили? – отвечал кто-то другой.
– А за то же самое – служба!
– …И встал салтан со своего золотого трона, и взял ее за белы руки, чмокнул три раза в сахарные уста… – слышалось откуда-то продолжение сказки.
– Адель Александровна… – начал Ледоколов и немного пододвинулся к девушке.
В ответ на это Адель тоже чуть-чуть шагнула в его сторону и, приложив пальчик к губам, стала прислушиваться. Ей показалось, что скрипнула дверь их каюты.
– Это может показаться странным, я вообще не доверяю никаким предчувствиям, но – что вы на это скажете? – выходя сюда ночью – теперь уже около часу пополуночи – я был убежден, что увижусь с вами, что буду говорить с вами… Не имея никакого права, никакого повода, я ждал вас. Вы пришли. Конечно, это только случайность, не более, как случайность, но…
– Это, действительно, только случайность! – заметила серьезным тоном Адель.
Если бы было не так темно, то Ледоколов мог бы заметить насмешливую улыбку, скользнувшую на губах девушки.
– Я иначе и не смел думать. Но не сердитесь на меня, если я воспользуюсь этой случайностью. Я давно собирался поговорить с вами, высказать вам то, что почти с первой встречи стало моей господствующей мыслью… Я хочу предостеречь вас, спасти вас… вы на краю…
– Дмитрий Николаевич, вы меня ужасно пугаете! – чуть не вскрикнула Адель и в ту же минуту почувствовала, что ее рука очутилась между ладонями Ледоколова.
– Не бойтесь! Я чуть было не назвал вас «мой дорогой друг». Отвечайте мне откровенно, просто: знаете ли вы, куда вы едете?
– В Ташкент! – наивно глядя ему в лицо, ответила Адель.
– Знаю, знаю! Мой вопрос был направлен совсем не к этому; дело не в городе, не в названии местности… Но зачем? Что вы думаете найти там? Знаете ли вы это?
– Конечно, знаю, мне кажется, что я знаю!
– Ну, так говорите мне: зачем же?
– Господин Лопатин, наш старый знакомый, то есть более знакомый моей маменьки, предлагает мне там место гувернантки с хорошим обеспеченным содержанием. Я буду трудиться, учить маленьких детей, я буду заниматься делом, не то что прежде в Петербурге, когда мы с маменькой с утра и до ночи не знали решительно, как бы убить невыносимую скуку!
– Вы убеждены в том, что вы оживете именно в Ташкенте?
– А как же?!
– Бедный, наивный ребенок!
– Пожалуйста, не плачьте обо мне! – надулась Адель, однако руки своей не отняла и даже ответила легким нажатием на энергичные рукопожатия Ледоколова.
– Слушайте же!
Ледоколов говорил торжественным тоном, подчеркивая и оттеняя каждую фразу.
– Слушайте; Лопатин знал вас прежде. Вы ему нравились, даже более, чем нравились. Он уехал. Вы очутились в самом безвыходном положении: без денег, с одними долгами, ждать помощи неоткуда. Заметьте, я говорю только то, что слышал от вас самих и вашей маменьки. Я не основываюсь на тех оскорбительных слухах, которые движутся вместе с вами, вокруг вас, опережают вас и, наверное, теперь облетели уже весь Ташкент!
Глубоко вздохнула Адель; сердце ее билось сильно и так близко от локтя Ледоколова, что тот чувствовал эти лихорадочные, учащенные пульсации.
– В такую скверную минуту к вам, как с облаков, слетает предложение Лопатина. Вам предлагают место гувернантки, которое, впрочем, только обещают найти, так как у самого Лопатина детей нет. Жалованья шесть тысяч. Везут, как царицу, отрывают вас от общества, к которому вы привыкли, с которым вы
