Однако сторонники крайних мер не уступали. В январе 1864 г. было принято решение о тяжелом всеобщем наказании в форме особого налога на землевладельцев в размере 10 % от годовой прибыли с имений, который, как разъяснялось, должен был покрыть расходы на содержание пленных поляков, их ссылку, вознаграждение для судебных военных комиссий, увеличение количества православных церквей и т.п. Эта мера преследовала не особо скрываемую цель – довести как можно большее количество польских имений до упадка, чтобы их было легче купить русским. Это стремление финансово уничтожить всех польских землевладельцев, которое Т. Бобровский назвал «неслыханным налогом на национальность», было немного ослаблено в 1868 г., когда налог уменьшили до 5 % от годовой прибыли, тем не менее сохранив его вплоть до конца XIX в.889 К своим польским подданным, по большей части верным слугам, царь относился как к жителям чужих, завоеванных территорий.
Присвоение богатых имений на Украине настолько распалило воображение петербургских чиновников, что 5 марта 1864 г. было принято положение, в котором предусматривались неисполнимые требования. И хотя они так и не были проведены в жизнь, на их основании можно судить о степени растущего аппетита. Речь шла о том, чтобы устранить из польских землевладений даже арендаторов, экономов и управляющих как поляков, так и евреев. Такого рода идеи не принимали во внимание того, что для русских подобные должности не представляли интереса с финансовой точки зрения, а также в связи с отдаленностью этих имений и недостатком необходимых знаний. Власти быстро опомнились. В тот же день было провозглашено «Положение о льготах, преимуществах и денежных ссудах, предоставляемых при покупке казенных и частных имений в Западных Губерниях», согласно которому предоставлялось право на не облагаемое налогами винокуренное производство, а также ссуды со сроком выплаты в течение 37 лет и право немедленного погашения возможных долгов, числящихся за покупаемым имением890. Подобные законы вызвали негодование лишь Валуева, единственного, кто подчеркивал, что для подобных широких замыслов недостаточно средств. Однако, пока это не стало очевидным, стая министров, объединившаяся в Комитет западных губерний, действовавший на протяжении двух лет, требовала усилить наказания.
Старый Анненков и в данном вопросе оказался не на высоте. 15 декабря 1864 г. он представил министрам длинный итоговый отчет о своей деятельности в период и после восстания, на котором царь сделал несколько пометок, однако генерал-губернатор не понимал, что репрессий в стиле Бибикова уже недостаточно. Перечисляемые в данном документе меры могли показаться драконовскими891, однако и их было мало для утоления ненасытного аппетита столичных чиновников. Ошибка Анненкова прежде всего заключалась в том, что он не верил в возможность уничтожения одним махом проявления польского элемента и немедленного утверждения на этих землях русского. Кроме того, оказалось, что он настолько доверял польским помещикам, что предлагал немедленно создать на Украине земства, органы самоуправления, которые незадолго до этого были введены в Великороссии (власти не давали согласия на их создание в Юго-Западном крае вплоть до 1911 г.). В отчете Анненков говорил «лишь» о возобновлении русификации с помощью религии, образования, полиции. Кроме того, он упомянул, не вызвав этим никакого интереса у министров, о создании торговой биржи для киевских купцов. После заседания Валуев писал об Анненкове в дневнике: «…он был невозможен по ограниченности и бессвязности своих объяснений и мнений». Последствия не заставили себя ждать: в тот же день оренбургский генерал-губернатор А.П. Безак получил телеграмму с предложением занять пост киевского генерал-губернатора. Через год Анненков умер. Его преемника поляки будут вспоминать как одного из наиболее немилосердных проводников антипольской политики на Украине, несмотря на мнение Валуева, писавшего: «Видел ген[ерал] – ад[ъютанта] Безака… при нашем безлюдьи Безак терпится и должен быть терпим, но он вполне заслуживает свое прозвище “еврея”»892.
Безак приступил к своим обязанностям с констатации того, что еще недостаточное число людей было осуждено и наказано, чтобы приступить к массовой и давно ожидаемой конфискации имений893. В связи с этим он начал свою деятельность с «упущений» своего предшественника. Командующий Киевским военным округом Новицкий, ответственный за политические процессы, послал ему рапорт о беспорядке, царившем в тюрьмах, попутно указав на то, как трудно сломить солидарность поляков. Благодаря женам арестантов была создана целая корреспондентская сеть, оказывалась помощь продуктами и т.п., поскольку тюремщиков было нетрудно подкупить деньгами. Новицкий сообщал даже о «тайном обществе», донося на 40 женщин, которые использовали посещения Киевской крепости для облегчения судьбы заключенных894. Безак воспользовался этим рапортом, чтобы принять карательные меры против поляков, – и его подчиненные сразу извлекли из этого выгоду. Например, начальник его канцелярии Стефанович быстро смекнул, что страх, посеянный среди польских помещиков, может стать неисчерпаемым источником дохода. Он чувствовал себя вершителем судеб при составлении списков конфискаций и главным распорядителем при распределении конфискованного, не забывая при этом, что правильно организованная благотворительность должна начинаться с самого себя.
Как оказалось, специально запугивать поляков не было нужды. Многие из них прибыли в Киев в поисках протекции. Как вспоминал Т. Бобровский: «Киев кипел от приехавших из сел родственников заключенных, которые с утра до вечера прибывали к дому губернского предводителя Хорватта». Богатых Володковичей, Ярошинских, Холовинских, Понятовских, Мощенских, Трипольских привел в Киев панический страх потерять несколько десятин земли. Эта польская земельная элита оказалась готовой на любые унижения ради спасения своего состояния. Однако высланный ими верноподданнический адрес на имя царя так и остался без ответа. Бобровский писал: «Итак, образовалось весьма многочисленное польское общество, даже уж более чем достаточное, чтобы предаваться воспоминаниям о несчастьях края, но оно начало уж больно политиканствовать… Затем оно посчитало возможным искать сближения с местными официальными кругами на почве дружеских отношений и влияния дам, к чему, как известно, наши дамы уж более чем склонны при известной любви русских к волокитству». Возвращение к позорной практике 1831 – 1832 гг. привело к круговерти «развлечений, обедов, раутов и балов»895, которые лишь укрепили веру Безака в свои силы.
4 апреля 1865 г. генерал-губернатор направился в Петербург, чтобы доказать, что принятые им меры ничем не уступают по строгости политике, проводимой в Литве. Министр внутренних дел в связи с этим отмечал: «У меня был Безак, которому лавры генерала Муравьева мешают спать и который, очевидно, [находится] под его влиянием». 15 апреля в присутствии министров и Муравьева, с интересом наблюдавшего за тем, как другие повторяют его мысли (виленского генерал-губернатора как раз в те дни отстранили от занимаемой должности), Безак представил свой план, в котором настоятельно рекомендовал ограничить влияние «многочисленного высшего сословия поляков, шляхты и католического духовенства». В пункте втором говорилось о необходимости заставить помещиков продать свои имения, что дало бы возможность создать класс русских землевладельцев, в качестве надежной опоры правительства896.
Трудностями в поиске средств, обещанных на ссуды русским, которые должны были покупать имения на Правобережной Украине, а также антипольской озлобленностью министра государственных имуществ А.А. Зеленого воспользовался некий Франкель, банкир, не испытывавший особых угрызений совести. Он убедил министерство отдать ему в залог казенные имения, обещая предоставить необходимые суммы тем, кто будет покупать земли на Украине. Впрочем, делу не был дан ход из-за вмешательства прессы, раскрывшей, что казенные владения распродаются по смешным ценам. Однако принятый 25 июня 1865 г. указ все-таки разрешил непосредственную продажу казенных имений этническим русским. В случае Украины это должны были быть земли, в основном конфискованные у поляков после 1831 г. Вопрос же о том, где взять деньги на ссуды русским покупателям земли, оставался актуальным еще в ноябре 1865 г.897
Тем временем проблема продажи конфискованных имений, которыми временно управляли палаты государственных имуществ, нуждалась в неотложном решении, поскольку разобраться в многочисленных злоупотреблениях становилось все тяжелее.
На имя генерал-губернатора поступал шквал корреспонденции, по большей части анонимной, в которой сообщалось о беспрестанном разворовывании средств чиновниками и о фальсификациях при оценке стоимости имений, позволявших присвоить разницу. Так, в письме из Житомирского уезда говорилось, что все счета от проверки имений Жеребок и Лыховец поддельные, мебель, постельное белье, кони украдены, экономов подкупили или угрозами заставили подписать сфабрикованные документы. «Это уже не чиновники, – в заключение писал анонимный автор, – а палачи, которые нарушают порядок и являются препятствием к установлению покоя в крае. Вот такая администрация во всех имениях, находящихся в секвестре». В имениях Вежба и Варковичи, конфискованных у Млодецких, крестьяне разворовали все запасы зерна, а сами уполномоченные вели развратный образ жизни, опорожняя погреба от водки, венгерских вин и медовухи. Шушерин, русский покупатель, констатировал, что все напитки были проданы волынскому губернатору, вице-губернатору и их знакомым. Много бутылок по инициативе управляющего Уланицкого и эконома Карчинского было продано за границу, в Австрию, через купца-еврея Цыкера. Этой троице удалось сбыть несколько экипажей: один тильбюри и три кабриолета, а также самовары, столовую утварь, два больших медных котла из пивоварни, мебель и посуду, часть которой была отдана чиновнику Ковалевскому за то, чтобы не заносил их в инвентарную опись. Естественно, были злоупотребления и при получении прибыли: в октябре 1865 г. прибыль от 35 имений, находившихся под секвестром, должна была составлять 24 353 рубля серебром, а получено было всего 4708 рублей серебром898.
