Военные трибуналы, без устали работавшие с 1863 г., заочно вынесли приговоры и во многих других случаях. Например, 5 ноября 1870 г. в Сибирь был сослан с конфискацией имения Б. Жуковский; 30 января 1871 г. был заочно приговорен к казни с конфискацией имущества Э. Лабудзинский (он напрасно будет пытаться выписать свою жену в Молдавию), который был одним из руководителей восстания 1863 г. в Киеве, а также известный своими связями с Ю. Домбровским, ставшим вскоре генералом Парижской коммуны. 23 апреля 1871 г. были заочно осуждены Э. Ружицкий, В. Цехонский, Э. Лозинский. 29 октября 1873 г. был осужден врач Ю. Верницкий. 5 декабря 1873 г. было конфисковано имущество трех эмигрантов из Бердичевского уезда – А. Шарамовича, Л. Чеконского и А. Вележинского, на которых спустя годы донесли крестьяне924.
Двадцать два несчастных, поверивших царскому указу от 18 июня 1871 г., разрешавшему эмигрантам вернуться на родину, оказались жестоко обмануты. Они предпочли суд в России жалкому существованию во Франции, однако, вернувшись, обнаружили, что они полностью лишены имущества925.
Впрочем, после ослабления полицейских преследований бывших повстанцев политика экспроприации стала представляться властям все менее прибыльной по политическим соображениям. Указ от 11 мая 1873 г., согласно которому теряли силу секвестры926, т.е. управление имениями, временно переданными Министерству государственных имуществ и возвращавшимися семьям, вызывал бурные дебаты в Комитете министров, а киевский и виленский генерал-губернаторы выступили против приостановки тех дел о конфискации, которые находились на стадии исполнения. Однако эпоха захвата земель за участие в восстании завершилась. Объявленная 9 января 1874 г. амнистия разрешала полякам вернуться из Сибири или из эмиграции (за исключением католического духовенства). Однако мера была эфемерной: уже 23 ноября 1876 г. она была отсрочена в связи с массовыми процессами над русскими народниками и страхом перед возможным пополнением рядов «социалистов». Тем не менее постепенно власти отказались от авторитарных методов по захвату крупной земельной собственности. В конечном итоге это было официально закреплено Александром III после официального объявления об амнистии 23 ноября 1882 и 15 мая 1883.
Определенным показателем приостановки распродажи земель прежних повстанцев была практика предоставления «отпусков» в течение 1869 – 1880 гг. лицам, сосланным в глубь России и в Сибирь. Если сначала, как уже говорилось, разрешение на временное возвращение предоставлялось лишь для продажи имения, то теперь все чаще, судя по списку 187 ссыльных, которые получили разрешение министра или генерал-губернатора (они продолжали находиться под пристальным контролем полиции), среди официальных причин фигурируют более прозаичные. Например, разрешения предоставлялись «по семейным обстоятельствам», «для встречи с семьей», «для посещения больной матери», «в связи с кончиной одного из родителей», «в связи с бракосочетанием» или даже – «чтобы войти во владение наследством»927.
Один из последних известных нам приговоров над повстанцами, вынесенный 8 февраля 1875 г., показывает, что, в конце концов, власть отказалась от конфискации собственности повстанцев с целью обогащения русских владельцев на Украине. Леон Стройновский, волынский помещик из Тарговицы, несомненно, совершил ошибку, поверив в первую амнистию с января 1874 г. и решив вернуться из Австрии, чтобы вступить во владение родительским имением, право на которое у него отобрал волынский губернатор в марте 1867 г. Однако, хотя ему и пришлось отправиться на поселение в Пензу под надзором полиции, Дондуков-Корсаков не лишил его права собственности, которым, вероятно, он смог воспользоваться после 1882 г.928 Власти убедились в том, что гораздо выгоднее была продажа имений за долги, чем их конфискация. И хотя конфискации наносили более жестокий удар по полякам, однако наиболее эффективным оказалось поглощение имений русскими в результате внутреннего и, как считалось, позорного банкротства польских собственников. Имения банкротов должны были переходить в руки русских помещиков согласно указу от 10 апреля 1865 г.
Российская одержимость и польское противодействие: 1875 – 1888 годы
Процесс поглощения имений был ускорен серией произвольных административных и правовых решений. Однако было бы ошибкой считать, что эта тихая война, сопровождавшаяся бюрократическими манипуляциями, принесла властям блестящие результаты. Противодействие этой политике в польских поместьях оказалось, несмотря на репрессии, огромным. Использование слова «война» в данном случае нельзя считать преувеличением. Начиная с 1875 г. оголтелое стремление властей завладеть землями прослеживается во всех годовых отчетах киевского, волынского и подольского губернаторов. Ежегодно, вплоть до 1914 г., в каждом из них целый параграф или, по крайней мере, значительный фрагмент посвящался количеству купленных русскими десятин и сравнению с имеющимися земельными владениями поляков. Подобный сравнительный анализ редко попадал в публикуемые официальные отчеты. Эти данные о степени русского давления на поляков предназначались для царя, а потому оставались в конфиденциальной, непубликуемой части. В то же время в результате постоянно оказываемого со стороны властей на поляков давления у последних развилось что-то наподобие защитной реакции осаждаемых, причем до такой степени, что среди тех, кто сумел удержать в своих руках землю, распространился культ вечного права на владение землей.
Сакральный характер земельной собственности придавала угроза со стороны России. Это происходило еще во время разделов Речи Посполитой, а после Январского восстания 1863 г. приобрело также трагический оттенок. С этого времени отчина становится квинтэссенцией отчизны, а среди польских помещиков Украины в последние десятилетия XIX – начале XX в. зарождается специфическая разновидность патриотизма (хотя бывало и так, что и это чувство полностью исчезало), отождествлявшего защиту отчины, земельного владения, с защитой отечества. Когда с 1882 г. в Петербурге стала издаваться на польском языке газета «Kraj», финансируемая прежде всего «украинскими» помещиками, ее редакторы пытались разбудить спящую совесть своих читателей регулярными публикациями статистических данных о проданных имениях. Цензура, естественно, запрещала какие-либо комментарии, однако приводимые цифры говорили сами за себя. Уже во втором номере газеты была опубликована следующая таблица, представлявшая итоги продажи поместий за период с 1876 по 1882 г.:
Через несколько лет, в 1890 г., Михал Тшаска, корреспондент газеты на Украине, не побоялся назвать свою рубрику «Kurcz», что дословно переводится как «сжатие», в которой клеймил всех тех польских помещиков, кто продавал свои земли и тем самым способствовал уменьшению польского землевладения на Украине. Рубрика, в которой регулярно сообщалось о проводимых аукционах, стала чем-то вроде горького польского антифона, где сообщалось об очередной нанесенной ране, очередной потере, которую пришлось понести польской стороне от российской власти929.
В конце XIX в. задолженность помещиков, в частности по ипотеке, была повсеместным явлением в Российской империи. Однако положение польского землевладельческого дворянства юго-западных губерний было еще более тяжелым. Именно поэтому можно считать, что среди 2 127 911 десятин земли, заложенной в юго-западных губерниях дворянами (польскими и русскими) по состоянию на 1874 г., польская часть владений была большей. Наибольшей была задолженность в Подольской губернии (43 % помещичьих земель), за ней шла Киевская губерния (39 %) и Волынская (23 %)930.
Как правило, заложенные земли продавались в первую очередь в связи с неплатежеспособностью. Процесс распада земельной собственности усугубило выданное властями разрешение на создание частных акционерных банков, которые начали дублировать работу уже существовавших ранее государственных учреждений: Общества взаимного поземельного кредита в Петербурге и Земельного банка. Эти новые организации оказались востребованы как польскими, так и российскими помещиками: в 1869 – 1882 гг. первые заложили здесь 598 тыс. десятин, а вторые – 689 тыс. десятин931. Эти цифры – свидетельство тому, насколько сомнительный характер носили российские приобретения. В то же время они указывают на определенный парадокс: российские банки предоставляли кредиты польским помещикам. Лишь с 1885 г., после создания Государственного земельного дворянского банка в Петербурге, польским помещикам будет отказано в получении ссуд.
Впрочем, польские помещики отдавали имения под залог банкам лишь в крайнем случае. Залога или продажи земель россиянам можно было избежать с помощью целой системы обходных путей. На их действенность указывал в своем отчете царю в 1875 г. волынский губернатор М.И. Чертков, через два года назначенный генерал-губернатором. И хотя, согласно его данным, за десять лет российские владения в этой губернии увеличились с 151 имения (276 346 десятин) до 908 имений площадью 830 744 десятины в 1875 г., российским помещикам было еще далеко до польских, которым принадлежало до 1500 поместий в Волынской губернии. Если к российской собственности прибавить площадь крестьянских наделов (крестьяне в понимании Черткова были «русскими»), казенные земли, земли, принадлежавшие царской семье, и церковные владения, то общая площадь земель, находящихся в руках россиян, составляла 56 %. Однако подобный способ ведения подсчетов не удовлетворил царя, который в 1870 г. заявил, что в западных губерниях земства будут введены лишь после достижения паритетного количества частных имений, а также когда российские владения будут составлять 2/3 от общего числа932.
