Молодой человек поспешил загородить собой того из гостей, на кого пес, казалось, лаял с особым остервенением.
Но Мирабо отстранил молодого человека рукой.
— Сударь! — заметил он. — Собаки и люди всегда на меня лают. Людям удавалось иногда вцепиться в меня зубами, собакам же — никогда. Кстати, существует мнение, будто человеческий взгляд способен покорить любое животное. Позвольте мне, пожалуйста, провести опыт.
— Сударь! — с живостью возразил молодой человек. — Картуш очень злой, предупреждаю вас…
— Ничего, ничего, сударь, — настаивал Мирабо, — я ежедневно имею дело с более злобным зверьем; не далее чем сегодня я усмирил целую свору.
— Но с той сворой вы можете воевать словом, — возразил Жильбер, — а могущество вашего слова никто не станет отрицать.
— Доктор, мне кажется, вы были сторонником магнетизма?
— Несомненно. И что же?
— В таком случае вы не можете не признавать силу взгляда. Позвольте мне замагнетизировать Картуша.
Мирабо говорил на том языке отваги, что так понятен существам высшего порядка.
— Как вам будет угодно, — согласился Жильбер.
— Ах, сударь, не стоит подвергать себя опасности! — снова предостерег Мирабо молодой человек.
— Да полно! — воскликнул граф.
Молодой человек поклонился в знак смирения и отошел влево, а Жильбер шагнул вправо, как делают секунданты, когда противник собирается стрелять в их подопечного.
Поднявшись на две-три ступени крыльца, молодой человек приготовился остановить Картуша, если сло́ва или взгляда незнакомца окажется недостаточно.
Пес повел головой справа налево, словно желая убедиться, что тот, к кому он испытывал лютую ненависть, остался без всякой помощи. Видя, что тот в одиночестве и без оружия, он не торопясь выполз из конуры, напоминая скорее змею, чем собаку, и вдруг резко бросился вперед, одним прыжком преодолев треть расстояния, отделявшего его от противника.
Мирабо скрестил руки на груди и стал пристально смотреть на пса, вложив в свой взгляд всю ту силу, что превращала его на трибуне в Юпитера Громовержца.
Весь заряд энергии его мощного тела словно переместился в голову. Волосы его поднялись, как грива у льва, и если бы эта сцена происходила не в предзакатный час, а в ночной темноте, то они, вероятно, искрились бы.
Пес замер, глядя на него.
Мирабо наклонился, взял горсть песку и бросил его в морду животного.
Пес взвыл и сделал еще один прыжок; теперь его отделяли от противника всего три-четыре шага. Но тот первым двинулся ему навстречу.
Собака на секунду замерла, словно гранитный пес охотника Кефала; видя, что Мирабо продолжает идти вперед, она почувствовала беспокойство и словно замерла в нерешительности, не зная, проявить ярость или стоит поостеречься; она показала зубы и сверкнула глазами, присев при этом, однако, на задние лапы. Тогда Мирабо поднял руку властным жестом, так часто удававшимся ему на трибуне, когда он убивал своих недругов сарказмом и осыпал их оскорблениями или насмешками. И пес почувствовал себя побежденным: он задрожал всем телом, оглянулся, желая убедиться в том, что путь к отступлению свободен, и опрометью бросился в конуру.
Довольный Мирабо, словно победитель Истмийских игр, гордо поднял голову.
— Ах, доктор! — воскликнул он. — Господин Мирабо-старший был прав, когда говорил, что собаки — кандидаты в род людской. Вы видите, как этот пес зол, как труслив, а сейчас вам предстоит убедиться в том, что он может быть столь же угодлив, как человек.
Он опустил руку и похлопал ею по ноге, приказав:
— Ко мне, Картуш, ко мне!
Пес был в нерешительности, но, увидев, что незнакомец нетерпеливо повторил свой жест, снова высунулся из конуры и пополз, не сводя глаз с Мирабо. Он преодолел таким способом все расстояние, отделявшее его от победителя, а оказавшись у его ног, медленно и робко поднял голову и лизнул ему руку.
— Хорошо! — похвалил его Мирабо. — Место!
Он взмахнул рукой, и пес спрятался в конуре.
Оцепенев от страха, молодой человек стоял на крыльце, застыв в изумлении. Мирабо повернулся к Жильберу.
— Знаете, дорогой доктор, о чем я размышлял, совершая безумство, свидетелем которому вы только что явились?
— Нет, и я надеюсь услышать от вас объяснения: не думаю, чтобы вы проделали все это только из хвастовства.
— Я вспомнил о пресловутой ночи с пятого на шестое октября. Доктор, доктор! Я бы отдал половину оставшихся мне дней ради того, чтобы король Людовик Шестнадцатый увидел, как этот пес сначала бросился на меня, а потом вернулся в конуру, откуда приполз к моим ногам.
Затем он обратился к молодому человеку:
— Надеюсь, сударь, вы простите мне, что я унизил Картуша? Пойдемте взглянем на дом Друга людей, раз уж вы взялись нам все показать.
Молодой человек посторонился, пропуская Мирабо; впрочем, можно было подумать, что гостю не нужен был проводник и что он знал дом лучше, чем кто бы то ни было.
Не останавливаясь в первом этаже, он торопливо стал подниматься по лестнице с железными перилами искусной работы, повторяя:
— Сюда, доктор, сюда.
С присущей ему увлеченностью и привычкой властвовать, свойственной его характеру, Мирабо из зрителя скоро превратился в действующее лицо, а из обычного посетителя — в хозяина дома.
Жильбер последовал за ним.
Тем временем молодой человек позвал своего отца, господина лет пятидесяти-пятидесяти пяти, и сестер, двух юных особ пятнадцати и восемнадцати лет, чтобы рассказать им о том, какого необычного гостя он только что пустил в дом.
Пока он им излагал историю о том, как Мирабо подчинил себе Картуша, граф показал Жильберу рабочий кабинет, спальню и гостиную маркиза; каждая комната пробуждала в душе Мирабо воспоминания, и он, с присущим ему обаянием и увлеченностью, рассказывал одну забавную историю за другой.
Широко раскрыв глаза от удивления, владелец дома и его семейство внимательно слушали этого чичероне, рассказывавшего им историю их собственного дома.
Когда гости осмотрели апартаменты второго этажа, на аржантёйском соборе пробило семь; Мирабо, верно, испугался, что не успеет показать другие комнаты, и поторопил Жильбера спуститься, подав пример тем, что одним прыжком преодолел первые четыре ступени лестницы.
— Сударь! — обратился к нему владелец дома. — Вы знаете столько разных историй из жизни маркиза де Мирабо и его прославленного сына, что, мне кажется, будь на то ваша воля, вы могли бы рассказать об этих четырех ступеньках не менее увлекательную историю, чем все предыдущие.
