Однако они были братьями. Но украшение придало флигелю простолюдина почти аристократический вид: он утопал в пестром наряде из огромных розовых кустов, перехваченном в талии зеленым поясом винограда. Окна прятались за завесами из гвоздик, гелиотропов, фуксий; толстые ветви и распустившиеся цветы не позволяли ни солнцу, ни любопытному взгляду проникнуть внутрь. К дому прилегал небольшой садик, расцвеченный лилиями, кактусами, нарциссами и напоминавший покров, вытканный самой Пенелопой; он тянулся вдоль всего первого двора, изумительным образом подчеркивая великолепие огромной плакучей ивы и росших на противоположной стороне красавцев-вязов.
Мы уже упоминали о страсти Мирабо к цветам. При виде утопавшего в розах флигеля, очаровательного садика, словно составлявшего часть домика Флоры, он не удержался и радостно вскрикнул.
— Этот флигель тоже сдается или продается, друг мой? — спросил он у садовника.
— Разумеется, сударь, ведь он относится к замку, — отвечал тот, — а замок сдается или продается. Правда, сейчас флигель занят, однако арендный договор заключен не был, и потому, если вы, сударь, изволите занять замок, то можно будет попросить того, кто занимает флигель, освободить его.
— А кто это? — поинтересовался Мирабо.
— Одна дама.
— Молодая?
— Лет тридцати-тридцати пяти.
— Хороша собой?
— Очень.
— Ну что ж, посмотрим, — произнес Мирабо. — Красивая соседка не помеха… Покажите мне замок, друг мой.
Садовник пошел вперед по мосту, соединявшему два дворика; под мостом журчала вода.
Там садовник остановился.
— Если господин не пожелает беспокоить даму, живущую во флигеле, то устроить все можно очень просто: эта речушка полностью отделяет прилегающую к флигелю часть парка от остальной территории; дама была бы у себя, а господин — у себя.
— Хорошо, хорошо, — сказал Мирабо. — Посмотрим замок.
Он легко поднялся на крыльцо.
Садовник отворил парадную дверь.
За дверью находилась передняя; стены были оштукатурены под мрамор; в нишах возвышались статуи, а на колоннах, по моде той поры, были расставлены вазы.
Дверь в глубине передней, расположенная напротив парадной двери, выходила в сад.
Справа от передней находились бильярдный зал и столовая.
По левую сторону были расположены две гостиные — большая и малая.
Такое расположение комнат понравилось Мирабо; вообще же он следил за объяснениями с рассеянным и нетерпеливым видом.
Поднялись во второй этаж.
Он состоял из большой комнаты, удобно расположенной для того, чтобы устроить в ней рабочий кабинет, а также из трех или четырех хозяйских спален.
Все окна были заперты.
Мирабо подошел к одному из окон и распахнул его.
Садовник бросился было отворять другие.
Однако Мирабо сделал ему знак остановиться.
Как раз под тем окном, что распахнул Мирабо, у подножия огромной плакучей ивы полулежала женщина и читала. Мальчик лет пяти-шести играл в нескольких шагах от нее на лужайке среди цветов.
Мирабо понял, что это была дама, живущая во флигеле.
Она была необычайно элегантно одета: легкий муслиновый пеньюар, отделанный кружевом, был наброшен поверх жакета из белой тафты с оборками из белых и розовых лент и белой муслиновой юбки с воланами того же цвета, что ленты на жакете; из-под жакета выглядывала блузка из розовой тафты с розовыми бантами; а на голове — капюшон из кружев, ниспадающих подобно вуали, сквозь которые, как в дымке, угадывались черты ее лица.
Изящные удлиненные руки с аристократическими ногтями, крошечные ступни в туфельках из белой тафты с розовыми бантами завершали этот поэтичный и соблазнительный облик.
Малыш был одет в белый атласный костюмчик, который дополняли — подобное странное смешение было, впрочем, весьма обычным в ту эпоху — маленькая шапочка в стиле Генриха IV и трехцветная перевязь (принято было называть ее «национальной»).
Кстати, именно в таком костюме выходил в последний раз юный дофин вместе с матерью на балкон дворца Тюильри.
Мирабо зна́ком приказал не шуметь, чтобы не беспокоить прекрасную любительницу чтения.
Это и в самом деле была обитательница утопавшего в цветах флигеля, царица лилий, кактусов и нарциссов — словом, соседка, которую Мирабо, человек, всеми силами души стремившийся к сладострастной неге, выбрал бы сам, если бы случай не привел ее к нему.
Он некоторое время пожирал глазами очаровательное существо, неподвижное как статуя и не подозревавшее об устремленном на него пылком взгляде. Однако то ли случайно, то ли под действием магнетического тока женщина подняла глаза от книги и повернулась к окну.
При виде Мирабо она изумленно вскрикнула, поднялась, позвала сына и, взяв его за руку, пошла прочь. Но она несколько раз успела оглянуться, прежде чем скрылась вместе с мальчиком за деревьями. Мирабо неотрывно следил за тем, как ее светлое платье мелькало то тут, то там, особенно заметное в надвигавшихся сумерках.
На изумленный крик, вырвавшийся при виде Мирабо у незнакомки, он ответил удивленным восклицанием.
У этой женщины была не только королевская поступь: насколько можно было разглядеть сквозь кружева, наполовину скрывавшие ее лицо, у нее были черты Марии Антуанетты.
Ребенок усиливал сходство: он был одного возраста со вторым сыном королевы. Ее походка, лицо, малейшие движения запечатлелись не только в памяти, но и, осмелимся заметить, в сердце Мирабо со времени их свидания в Сен-Клу, и с той поры он мог бы узнать королеву повсюду, где бы он ее ни встретил, будь она даже окутана божественным облаком, которым Вергилий окружил Венеру, когда она явилась своему сыну в Карфагене, на морском берегу.
Каким же чудом могла оказаться в парке того дома, который собирался снять Мирабо, таинственная женщина, если не сама королева, то, по крайней мере, ее живой портрет?
В это мгновение Мирабо ощутил на своем плече прикосновение чьей-то руки.
III
ГЛАВА, В КОТОРОЙ ВЛИЯНИЕ НЕЗНАКОМКИ НАЧИНАЕТ ЧУВСТВОВАТЬСЯ
Мирабо обернулся и вздрогнул.
Человек, положивший руку ему на плечо, оказался доктором Жильбером.
— A-а, это вы, дорогой доктор… Ну что? — спросил Мирабо.
— Я осмотрел ребенка, — отвечал Жильбер.
— Есть ли надежда его спасти?
— Врач никогда не должен терять надежды, даже перед лицом смерти.
— Дьявольщина! — вскричал Мирабо. — Стало быть, болезнь серьезная?
— Более чем серьезная, дорогой граф: ребенок смертельно болен.
