(хотя мне это уже трудно!). Она понимает на двух языках... Это очень интересно, все эти годы, что я жила в России, у меня не было желания говорить на родном языке. Да и не с кем было. И вот есть! Я нечаянно заговорила с ней, понимая, что она тоже француженка!
С соседкой Зоей, слава богу, все заканчивается. Она съезжает от нас, выходит замуж за бойца ВОХР, он служит вертухаем на вахте. Зоя счастлива, два дня со мной, как с ближайшей подругой, всем делилась, оказывается, работа на вахте очень выгодная, там кроме зарплаты можно что-то еще заработать. Он приходил к нам, в два раза старше ее, с глупыми глазами и читает по слогам, но они оба счастливы, им как семейным обещают отдельную восьмиметровую комнату в бараке. Места там так много, что они хотят отгородить закуток и завести свинью, он договорился брать отходы с лагерной кухни. Я смотрела на них и думала, что давно не видела таких счастливых людей. Я не шучу, я им завидовала.
У нас все по-прежнему, недавно была с Клер у врача — сделали прививку от оспы. Спросила про Горчакова, сказали, в зоне его нет, где-то в командировке по лагерям. Там какая-то эпидемия. Я не видела его с июля.
Кормила сейчас Клер и думала: неужели тебе никак нельзя выбраться хотя бы на неделю? Посмотрел бы, как она чмокает, как улыбается. Она улыбается абсолютно всем! Такая занятная, видит человека и цветет всем лицом. Она улыбается всем, кроме тебя. Неужели твое начальство не может понять, что у тебя ребенок! Маленький отпуск на неделю — и возвращайся на свой “Полярный”! Какая я дура, что не поехала с тобой сразу, мне надо было удрать в Игарку с попутным пароходом, а там что-нибудь придумали бы.
В России ведь никогда и ничего нельзя, а все как-то живут.
Целую тебя, любимый мой Сан Саныч! Много-много раз! Прости, если наговорила глупостей. Твоя Николь».
Сан Саныч очнулся от письма. К борту «Полярного» подошла шлюпка. Гремели веслами.
В конце августа метод толкания был принят в Министерстве речного флота. В приказе о поощрении Енисейского пароходства был Макаров и еще много людей, но не было дважды судимого капитана-наставника Мецайка. Представление Белова к государственной награде было отклонено по линии госбезопасности.
Заседание по бракоразводному процессу несколько раз переносилось и в конце концов, было уже пятое сентября, Белову в разводе отказали. Его жена Зинаида Белова написала заявление, что она беременна (справка прилагалась) и очень любит своего мужа. Кроме того, справками с места работы подтверждалось, что гражданин Белов с гражданкой Николь Вернье, указанной им как мать его ребенка, ни разу не виделся с момента рождения означенного ребенка.
Сан Саныч вернулся на «Полярный» парализованный, сел в своей каюте. Достал бутылку спирта, но вошел Фролыч и унес ее: «Потом выпьем!» Белов нахмурился, такого раньше быть не могло, но промолчал и устало уставился на своего старшего помощника:
— Уволюсь и поеду к Николь! Все! — Сан Саныч смотрел мутно.
Фролыч молчал. Он присутствовал на суде.
— Что молчишь?
— Туда тебе нельзя, — вымолвил, наконец, Фролыч, — ясно уже, это дело пасут органы.
— Да зачем?! Какое отношение моя личная жизнь имеет к государственной безопасности?
В каюту спустился Померанцев:
— Извините, Сан Саныч, все готово, разрешите отходить?
— Давайте... — разрешил Белов.
Померанцев вышел, и вскоре послышались громкие команды боцмана. Загремели якорные цепи. Рейс снова был в залив.
— Ты, Сан Саныч, у чекистов все высокие смыслы ищешь, а этот Квасов просто скотина. Не нравится ему, что ты герой... Даже на суд пришел!
Белов с удивлением уставился на Фролыча.
— Он меня вызывал, стучать предлагал, место капитана «Полярного» сулил, — пояснил старпом. — Копает он под тебя!
— Дай водки, Серега! — пробурчал Сан Саныч.
— Погоди с водкой... Правда, твоя Зина беременная?
— Я с ней больше года не спал! — Белов пожал плечами. — Она наврет, глазом не моргнет!
— Справка была! Если родит, будет считаться твой ребенок.
Сан Саныч напряженно молчал, папиросу в руках крутил:
— Меня и в партию из-за этого не принимают, опять отложили на полгода... думал, вступлю — напишу в комитет партийного контроля, Квасов тоже член партии, расскажу все, как есть. Пусть нас судят! — Белов замер напряженно. — Надо было уволиться и уехать в Ермаково. Почему этого нельзя сделать? Переведут ее куда-то — поеду за ней, другого варианта нет. Неси водку!
Они выпили. Занюхали корочкой хлеба. Курили молча. Сан Саныч вдруг поднял голову, в глазах жесткая тоска:
— Сдохнуть хочется, Фролыч, как будто сердце вынули... Николь мне уже не верит, а я ничего не могу сделать!
45
Наталья Алексеевна умерла десятого сентября. Ее кремировали — она сама так распорядилась — и похоронили в одной могиле с мужем Николаем Константиновичем Горчаковым. На кладбище были только дети, Лиза Воронцова да соседи — Ветрякова и маленький безрукий и непривычно трезвый Ефим Великанов. Они же, да еще вернувшийся со смены Петр Ветряков сидели за поминальным столом. Речей не говорили, соседи толком ничего не знали о покойной, тосты поднимали за то, что «отмучилась». Ася с Лизой вытирали наворачивающиеся слезы и молчали, думая, видимо, об одном. О том, как блестяще начиналась жизнь этой красивой и талантливой женщины, матери выдающихся детей, счастливой жены заслуженного и уважаемого человека... и чем все закончилось. Ася не успела разобрать угол Натальи Алексеевны, последние убогие метры ее жизненного пространства. Соседи из вежливости и любопытства заглядывали за штору, где «кончилась старуха», и видели аккуратно застеленную постель, тумбочку-этажерку с книгами, письмами и лекарствами.
Ася два дня ходила молчаливая, видно было, что делает все машинально, сама думает о чем-то, вечером посадила детей напротив себя:
— Я считаю, нам надо ехать к отцу. Вы должны его увидеть. Я не говорила вам, но всегда думала об этом...
— Ты говорила... — Сева серьезно изучал мать сквозь круглые «профессорские» очки.
— Да? — Ася смотрела недоверчиво и непривычно строго. Строгость эта относилась не к детям, но к самой себе, к своему решению. — Тем лучше, пароходы ходят до конца октября, мы вполне успеваем. Пять дней до Красноярска, неделя до Ермаково, я все еще раз проверила... Что нас ждет, я не знаю, там ли ваш отец сейчас —
