дышать его дымом. Коренастая, в солдатских штанах и гимнастерке, со спины она выглядела, как боец, выдавал только белый платочек, аккуратно повязанный на темные короткие волосы, да узкая талия, стянутая солдатским ремнем.
Она была моложе лет на двадцать, и Георгию Николаевичу поначалу хотелось ее защитить. Фрося была слишком прямая и честная, таким в лагере всегда плохо, но за эти три недели он очень ясно почувствовал ее внутреннюю крепость. Такие, как Фрося, встречались крайне редко, они никогда не просили о помощи. Горчаков остановился, раскуривая гаснущую папиросу, снова двинулся вперед. Фрося была моложе, но по лагерным меркам вполне матерая — восемь лет только в Норильлаге! Освободилась, книгу пишет, она уже несколько раз о ней заговаривала...
— Фрося, почему вы не уехали на материк?
— Некуда и не к кому ехать. И не на что пока, да и... — она остановилась, поджидая Горчакова. — Хочу в больнице, где я бесправной зэчкой состояла, поработать нормально. Не дадут, конечно...
Она улыбнулась и двинулась дальше. Вскоре они вышли на болото и пошли краем, местами чавкали, местами попадались твердые каменистые гривки с низкими тщедушными сосенками. Болото было огромным, уходило вправо на многие километры, постепенно оно все открылось из-за леса. Осеннее, желтое, красное, зеленое. Кое-где на плотном мху как из ведра рассыпали крупной и спелой клюквы. По гривкам встречалась сладкая брусника. Фрося присаживалась, ела, посматривая на неторопливо догонявшего Горчакова.
Они уже прошли большую часть открытого пространства, впереди повышалось и росла тайга. Горчаков остановился, достал курево, обернулся, запоминая, как шли, небо было чистое, солнце мягко припекало. Фрося собирала бруснику.
— Георгий Николаевич, вы мне вчера так и не ответили, почему же этой заразой не заинтересовались сразу? Если первые больные в феврале появились? — Она встала и протянула ему полную пригоршню темных спелых ягод. — У нас в Норильске осенью была небольшая вспышка, наши сразу определили инфекционный гепатит. Кровь, моча, да и желтуха!
— Вы относитесь к Норильлагу, мы к Северному управлению... Если бы гражданские не начали болеть, никакой комиссии не было бы. Температура невысокая, два-три месяца на ногах... болезнь Боткина не самая смертельная.
— Осложнения возможны, цирроз, печеночная кома. Наш студент удивляется в микроскоп, а это мертвые ткани печени, попавшие в кровь. Они поражают нервную систему...
Горчаков с интересом слушал Фросю, улыбнулся.
— Вы думаете, эпидемиологам это все непонятно? Они нашими силами поднимут сейчас большой объем работ. Отчеты напишут — всю тайгу исследовали. Здесь им повышенный коэффициент, полярные платят... так уж все по-дурацки. Хорошо, хоть питание исследуют. Пусть узнают, что люди в лагерях едят.
Они долго шли тайгой, впереди показалась небольшая речка. Здесь ее переходили вброд. Фрося озадаченно обернулась на Горчакова:
— Похоже, глубоко, Георгий Николаевич? — спросила чуть растерянно, но тут же справилась с собой. — Ладно, не буду вас стесняться, но можете и отвернуться.
Она сняла рюкзак и села расшнуровывать ботинки.
— Я первый пройду, Фрося, и лучше это делать в ботинках.
— Да? — удивилась Фрося. — Ну ладно, тогда и в штанах.
Горчаков вырезал два шеста. Будь он один, пошел бы голым, но теперь они вместе двинулись в воду, как были. Дно было вязкое, речка небыстрая, с темной болотистой водой. У Горчакова получилось выше пояса, Фрося и грудь намочила. Вышли с черными от ила ногами.
— Чаю попьем, заодно и подсохнем... — Горчаков пошел к опушке и стал снимать рюкзак.
До лагеря оставалось совсем немного. И по времени, и следы человеческого присутствия стали попадаться чаще. Они пристроились на упавшем дереве, с которого кто-то обрубил сучки. Горчаков ушел отжать штаны, а Фрося зажгла костер, чему-то улыбалась, нарезая хлеб. Достала из рюкзака остатки утренней пшенной каши:
— Разогреть, Георгий Николаевич, или холодную съедим?
— Как сделаете, так и хорошо...
— Знаете, о чем я думаю? — Фрося не глядела на Горчакова. — Я много лет не стеснялась мужчин. Я их не считала за мужчин, а к вам привыкла, и вы уже для меня мужчина. Так это удивительно, я не могу объяснить. И вы тоже застеснялись, я видела!
— Ну да... не сверкать же перед вами голым задом. — Горчаков присел к жаркому огню.
— Да нет, я что-то другое хотела сказать... я в больнице столько голых задов перевидела. А уж в морге когда работала...
— Документы! — раздалось неожиданно из ближайших кустов, оттуда выходил невысокий мужчина в геологической энцефалитке. В руках ружье, взгляд настороженный.
Фрося ойкнула с испуга и застыла с ложкой и котелком в руках. Горчаков полез за командировочным удостоверением.
— Мы — медработники! — заговорила строго Фрося. — А вы кто?
— Бумаги покажите! Сюда положите и отойдите! — человек с ружьем смотрел очень недоверчиво. Взгляд колючий, как и небольшие рыжеватые усики.
Горчаков положил коричневую пропуск-книжечку расконвоированного. Мужик читал невнимательно, фотографию сличил, больше косился на нечаянных встречных.
— Куда идете?
— Медработники, — подтвердил Горчаков, — идем в лагпункт «Карьер».
— Что в рюкзаках?
— Ну-ка опустите ваше ружье, — возмутилась Фрося. — Как вы разговариваете? Вы кто такой?!
Мужчина явно не ожидал такого, сделал шаг в сторону, не опуская оружия.
— А ваши документы? — уставился на Фросю.
— Вы свои покажите! Люди воспитанные сначала представляются!
— Я сейчас схожу за конвоем, он тут рядом, и мы посмотрим, кто из нас воспитанный.
— Идите! — скомандовала Фрося и поставила котелок на огонь.
— Послушайте, мы действительно медработники, в рюкзаках у нас медикаменты и препараты для бактериологических исследований. Далеко еще до лагеря?
— Километра два... Я — геолог этого карьера. Что у вас за исследования? — Мужчина присел на конец бревна, положил ружье на колени и стал закуривать.
— Вы мне отдадите командировку? — спросил Горчаков. Он, в отличие от рассерженной Фроси, смотрел очень спокойно.
— В лагере отдам, — ответил строго геолог, но, неожиданно помягчев, добавил: — Сейчас кого только не встретишь в тайге.
— Но у нас же документы! Вот мой паспорт! — Фрося не без гордости достала паспорт из нагрудного кармана. — Я — вольная!
— Ну ладно-ладно, — мужик явно успокаивался. — Тут такие правила, я обязан проверить документы. Так вы с берега идете?
— С берега, — кивнул Горчаков, — хотим за день обернуться...
— Я прошу прощения, — неожиданно заискивающе попросил геолог и потрогал себя за усы, — не угостите
