медленно сошла с его лица, оставив жуткую маску отвращения. Затем перевёл взгляд на продолжавшую стоять рядом с ним Служанку. Она смотрела в сторону и делала вид, что её мало что волнует. Княжич немного подумал, стыдно ли ему за это представление, и сразу же понял, что нет. Однако ощутив себя гадко, вдруг шутовским поклоном указал ей на коридор, мол, сударыня, вперёд.
— Нам выше, — буркнула она.
— А, — только и сказал Лучезар и, пройдя мимо неё, вышел на широкую лестничную площадку и стал подниматься.
— Третий этаж, — зачем-то добавила она.
Номер, и правда, был дорогой. Располагался под крышей, напоминал чем-то покои Великого Терема, но конечно же, в сто раз меньше и менее красочно и помпезно. И всё же, был просторен. С годами Княжич научился отличать «дорого» от «дёшево», «качественно» от «не качественно». Однако он был странным аристократом, которому было наплевать где спать, в княжьих палатах ли, в конюшне, в сельской избе или вообще под кустиком.
Рано утром никто, естественно, никуда не выехал. Аннушка, Дамира и Елена заявили о том, что они очень сильно устали, потому они будут отдыхать столько, сколько захотят. Варвара долго на них рычала, а потом заявила, что если они через полчаса не спустятся вниз, отправится без них. Довод подействовал. Но покинули они гостиницу тогда, когда солнце уже взошло.
С рассветом Небесный Пик ожил, и к воротам процессия из трёх карет по то и дело сворачивающим, поднимающимся, а то и убегающим вниз узким улочкам двигалась очень медленно. Но и у ворот они проторчали долго. Усатый, седовласый будочник не желал пропускать их, пересказывая злой Варваре всё то, что накануне ей рассказал Лучезар. Но Краса стояла на своём, поддерживал её Игнатушка, сидевший на козлах Лучезаровой кареты, и старик, глянув с какой-то обречённостью, мол что с дураков возьмёшь, коротко пожал плечами и махнул рукой, чтоб ехали. Узник глянул на ту дорогу, что вела в сторону и по которой они должны были поехать, вздохнул и принялся дальше смотреть в открытое окно.
Спускались они тоже медленно, дорога была пусть и не так крута, однако то и дело на широкий тракт из леса выезжали телеги, и кареты вынуждены были тормозить или же тащиться за тяжеловозом. Их спуск то и дело сопровождался криками, оскорблениями и проклятиями, на которые Варвара отвечала со всей присущей ей наглостью и злостью. В итоге оказавшись на середине пути, они встали. Княжич некоторое время следивший за ссорой, надел куртку, пристроил на голове шапку — Служанка успела где-то купить — спросил у Служанки, как выглядит. Дождался от неё скромной улыбки и, хмыкнув, вышел из кареты.
День был чудесный. Оказавшись на свежем воздухе, Княжич глянул на яркое, голубое небо. Ни облачка, лишь солнышко весело светит, опаляя землю своим теплом. Сделав глубокий вдох, Узник ощутил запах весны. И пусть под ногами тает снег, превращаясь в грязевую чачу, и пусть оттаивают собачьи и кошачьи сюрпризы, пусть мелькает на задворках ещё какая-нибудь малозначительная пакость, весна — это всегда прекрасно.
Сделав ещё один вдох полной грудью, Лучезар подошёл к Варваре, Игнатушке и к рослому, здоровому мужику. Медведю.
— Знаешь, кто мой папа?! — услышал он истирично-самодовольный крик Задорного. Медведь глянул на него так, что Игнатушка… обиделся.
— Добра тебе, почтенный. Совсем путь запружен? — вступил тут же в ссору Княжич, оттесняя в сторону сына какого-то-там-крутого-папы.
Они застряли на неширокой, но просторной для этой части дороги развилки. В стороне стояла будка — довольно приличный сруб — он дымил трубой, оттуда шёл еле уловимый запах ухи. Близилось время обеда. На маленьком крыльце, дымя папироской стоял волколак и внимательно смотрел на них. В стороне, в просторной беседке сидели готовые к дороге охранительные отряды. Кто лузгая семечки, кто треща орехами, кто покуривая, а кто попивая чаёк — они наблюдали за ними, с лёгкой ленцой и явно не собираясь вступать в спор, который, естественно, закончится тем, что Варвара отвернёт кареты от основной дороги.
— Совсем, — рыкнул слишком спокойно медведь, и Лучезар и его сравнил с братом Силой. Одинаковые. И такой же не многословный, как Сила.
— Тогда укажи, добрый человек, иную дорогу, чтобы по ней нам спуститься без проблем для себя и для других, — попросил Лучезар, делая вид, что совершенно не знает этих мест. И усиленно делая вид, что совершенно не обращает внимание на пристальный взгляд медведя. Ну да, узник, ну да, с ведьмачьим отворотом. Но это никого не касается. Дело будочника дорогами заведывать. Он, впрочем, и заведывал.
Варвара дёрнулась было, чтобы воспротивиться наглости Лучезара, однако Княжич вскинул руку, будто останавливая её и при этом поправляя шапку. Обыкновенная: вязанная, тёмно-синяя. Ему нравилась.
— Там он, — ткнул здоровяк в сторону, указывая нужную «ветку».
— Благодарю, — сказал он и посмотрел на Красу. — Пойдём, — скомандовал он и тут же направился к своей карете. — Поехали, — коротко сказал, когда они подошли к каретам.
— Какой, мать его, поехали! — рыкнула Варвара. — Сам сказал, что мимо мёртвой земли ехать опасно, да и холера там.
— Ты права, именно это я вчера и сказал. А ещё сказал, что в Небесный Пик лучше не заезжать. И если бы мы вчера завернули в другую весь, так этого конфуза не произошло бы. Поэтому сейчас едем дальше вон по той дороге. Когда спустимся, остановимся. Дальше буду командовать я. И попрошу — убедительно попрошу — слушаться меня. Иначе к Ладогору Снежному мы так и не доедем. Останемся где-нибудь в мёртвой земле, ну или станем пищей для нечисти.
— Да неужели, — съязвила Краса, кажется с каждым разом Варвара становилась всё более и более злее. Оно и понятно, одно дело терпеть сестру и остальных дома, когда ты можешь спрятаться в любом другом углу, да так, что тебя во век не найдут. И другое дело в дороге. Где прятаться негде, где надо терпеть, надо командовать и надо, чтобы тебя слушались и уважали. А когда не уважают, тогда ты не командир, а тряпка. Тряпкой она быть не хотела и считала себя выше остальных. Однако по факту, выходило всё иначе. — Я здесь старшая. Я главная. Значит подчиняться все и каждый будет мне!
— Я с тобой не спорю, — спокойно сказал Лучезар. — Но на ту дорогу нас никто не пустит. Вон тот человек — медведь, он на развилки главный. Он имеет право арестовать нас за нарушение дорожного правила, а имеет право и свернуть шеи. И никакие папы тут не помогут. Вон та будка, в которой засели волколаки-колдуны,
