смогут ли они нести пасторское служение вдвоем.
Это предложение нашло поддержку, и мы смогли перейти к решению следующих вопросов.
* * *
Прошла неделя, а Тихон и Олег так и не нашли времени, чтобы поговорить друг с другом. Потом вторая… Однажды в субботу Олег отправился в городской парк с шестеркой своих детей — ждали уже и седьмого. Малыши резвились на лужайке возле пруда под присмотром старших, а Олег, посматривая в их сторону, прогуливался у воды. Неожиданно вдали показался брат Геллер, который, заметив Олега, направился к нему. Олег дружелюбно поприветствовал брата и предложил ему присесть на скамейке.
— У тебя проблемы с женщинами? — спросил Геллер по–русски, хотя у него всегда были трудности с языком, к тому же, оба владели немецким.
Олег усмехнулся.
— У меня вообще никогда не бывает сложностей во взаимоотношении с женщинами, а наоборот, я всегда умел ладить с ними.
— Ты дал им слишком много свободы, и скоро они станут попирать тебя ногами. Ты постоянно твердил, что нет разницы между мужчиной и женщиной, и теперь они с тобой делают все, что хотят. Одни — ходят в городе с непокрытой головой, другие — повышают на тебя свой голос в собрании, третьи — учат детей и молодежь, четвертые — выходят замуж за русских. Какой позор! — возмущался Геллер.
— Перестаньте, брат Геллер, — взмолился Олег. — Вы хорошо знаете, кто чинит мне препятствия. А ведь ее голова покрыта день и ночь. Она даже заставляет своих дочерей ходить в школу в платочках. Законничество вредит Церкви Христовой, а не верующие, которые любят Иисуса в свободе.
Он поднялся, не желая продолжать неприятный разговор.
— Да… Ничего вы, молодые, не знаете, что такое настоящий прусский порядок! — пробормотал Геллер, вздохнув.
Олег усмехнулся про себя: Эмиль Геллер о прусских порядках тоже знал лишь только понаслышке. Но ничего не ответив на его реплику, он вежливо попрощался с ним.
* * *
Прошло четыре недели, а беседа между Тихоном и Олегом так и не состоялась. Тем временем Олега вновь направили в дом отставного подполковника КГБ Новикова поклеить обои. Он приветливо встретил Олега и даже предложил ему свою помощь — у него было еще достаточно сил для такого занятия. По привычке подполковник ежедневно делал зарядку, летом ходил под парусами по Иртышу, а зимой увлекался лыжами.
Его первая жена умерла, а вторая, нынешняя хозяйка дома, была значительно моложе, но они хорошо ладили друг с другом. Это была очень интересная пара. Он — жизнерадостен, остроумен, общителен, а она — интеллигентна и скромна, преподавала в университете. Поскольку жена подполковника была родом из крестьянской семьи, она любила готовить, заниматься домашним хозяйством и теперь не преминула воспользоваться случаем, чтобы похвалиться перед мужчинами своими кулинарными способностями.
Работа кипела. Сначала сняли старые обои, подготовили поверхность стен… При этом между делом подполковник высказывал свои замечания, которые не всегда нравились Олегу.
— Я не ожидал, что вы так легко отделаетесь от литовки… Она была опытным агентом, в этом ей помогала ее привлекательная внешность. И если бы не произошло то ужасное событие после вашей встречи в парке…
Олегу не хотелось говорить с подполковником на эту тему, но он все же спросил:
— Что вы имеете в виду?
Собеседник нахмурился.
— Кому–то, должно быть, удалось доказать, что она между 20 апреля 1961 года и 21 октября 1962 года контактировала с полковником главного разведывательного управления Олегом Пеньковским. 19 мая 1963 года Пеньковский, как известно, был обвинен в измене Родине и приговорен к высшей мере наказания. То есть это случилось за год до вашей встречи с литовкой. После этого она, разгневанная, пришла домой и обнаружила письмо от одного своего друга, который предупреждал ее о грозящей ей опасности в связи с началом расследования по этому факту. Тогда–то у нее и не выдержали нервы. С письмом в руках она выбросилась из окна пятого этажа.
— Может, она была с Пеньковским в интимных отношениях? — послышался из кухни голос его жены.
Хозяин дома задумчиво помолчал и после паузы сказал:
— Возможно. Среди нас, агентов, это не исключено. Однако я больше склонен полагать, что иностранные агенты представили КГБ ложные сведения с тем, чтобы избавиться от литовки. И временно ее направили на периферию. Кстати, недалеко отсюда проводятся ядерные исследования, и здесь просто кишит шпионами. Почему ее приставили к вам, для меня остается загадкой. Я также не понимаю, что все–таки послужило толчком для принятия решения свести счеты с жизнью.
— Вероятнее всего, что–то было между нею и Пеньковским, — снова послышался голос из кухни.
— Вряд ли, — возразил ей муж.
Олегу стало не по себе. В отличие от своих братьев по вере его никогда не вызывали в КГБ на допрос. Хотя он и знал кое–что об ухищрениях спецслужб, но тем не менее не мог положиться на свой собственный опыт. Подполковник сразу же заметил его смущение и сказал:
— Вам не нужно меня бояться. Хотя разведчики не уходят на пенсию, мне отвратительно это поголовное «стукачество» среди народа. Внешнюю разведку я люблю. Это была моя работа и моя страсть. Пусть даже в качестве муллы или священника, но я свято верил в необходимость такой деятельности для безопасности моей страны.
Во время обеда зашел разговор о Священном Писании.
— Это просто позор, — сказала его жена, что верующим не разрешают печатать свою литературу, особенно Библию.
— Это не только позор, — добавил хозяин дома, — но и постыдная демонстрация нашей идеологической слабости. За границей вначале со словарем, а позже и без него я пытался читать Библию на греческом, древнееврейском языках. Я хорошо понимаю русского демократа Александра Герцена, который с упоением читал Евангелие. Наш разум постоянно наталкивается на необъяснимые препятствия, когда мы пытаемся осознать многие понятия и явления своим умом. А Библия просто говорит: «Надейся на Господа всем сердцем твоим, и не полагайся на разум твой». Только познай источник, основание и причину своей жизни! Наши аппаратчики упустили тот момент, когда ученые сказали: «Мы можем путем медитации открыть более захватывающие миры, чем опытная наука…»
Олег внимательно слушал. Что он мог думать об этих еретических высказываниях? Действительно ли они искренни или за ними стояло какое–то намерение? Может быть, это что–то вроде вербовки КГБ? Почему же тогда с их стороны не делались никакие намеки в этом направлении? Или они просто хотели заставить его говорить, чтобы узнать, что он об
