Одобрительный шепот пробежал среди собравшихся. Калиостро с воодушевлением продолжал:
— Я спросил Бога, создателя всего сущего, животворящую силу любого движения, источник всемирного прогресса, и увидел, как он указал перстом на Францию. В самом деле, Франция — страна католическая начиная со второго века, национальная — с одиннадцатого, унитарная — с шестнадцатого; сам Господь Всемогущий назвал ее своей старшей дочерью — разумеется, чтобы иметь право в час великих испытаний распять ее на благо всего мира, как поступил он с Христом, — и, действительно, испытав на себе все формы монархического правления, феодального порядка, власти сеньоров и аристократов, Франция показалась нам наиболее подверженной нашему влиянию; Господь просветил нас, и вот, ведомые небесным лучом, как израильтяне — столпом огненным, мы решили, что Франция станет первым свободным государством. Взгляните на Францию двадцатилетней давности, и вы увидите, что нужна была большая смелость или, лучше сказать, высокая вера, чтобы взяться за это дело. Тогда Франция, находившаяся в немощных руках Людовика Пятнадцатого, еще оставалась Францией Людовика Четырнадцатого, то есть огромным аристократическим королевством, в котором все права принадлежали знати, а все привилегии — богатым. Во главе этого государства стоял человек, представлявший собою и самое возвышенное и наиболее низменное: великое и ничтожное, Господа и толпу. Этот человек одним словом мог вас либо озолотить, либо разорить, осчастливить или сделать несчастным, подарить вам свободу или сделать узником, даровать вам жизнь или предать смерти. У этого человека было три внука, три юных принца, призванных стать его наследниками. По воле случая тот, кто природой был уготован на место его преемника, стал бы им и по требованию общественного мнения, если бы общественное мнение в те времена существовало. О принце говорили, что он добр, справедлив, неподкупен, бескорыстен, образован, почти философ. Чтобы навсегда положить конец разорительным войнам в Европе, разгоревшимся из-за рокового наследства Карла Второго, ему дали в супруги дочь Марии Терезии. Два великих народа, представлявших собою европейский противовес — Франция на побережье Атлантического океана и Австрия на побережье Черного моря, — теперь были слиты воедино, в этом и состоял расчет Марии Терезии, лучшего политика Европы. Именно в то время, когда Франция, опираясь на Австрию, Италию и Испанию, собиралась вступить в эпоху нового, желанного правления, мы выбрали не Францию с целью превращения ее в первое из королевств, а французов — чтобы превратить их в первый из народов. Тогда возник вопрос о том, кто войдет в логово льва, какой христианский Тесей, ведомый светлой верой, пройдет по извилистому лабиринту и вызовет на бой королевского минотавра. Я ответил, что берусь за это. Когда некоторые горячие головы, беспокойные сердца поинтересовались, сколько времени мне понадобится для исполнения первой части моего дела, которое я разделил на три периода, я попросил двадцать лет. Поднялся шум. Нет, вы подумайте! Люди были рабами или крепостными двадцать столетий, а когда я попросил всего двадцать лет на то, чтобы сделать их свободными, это вызвало неудовольствие!
Калиостро обвел взглядом собравшихся: последние его слова вызвали у них насмешливые улыбки.
Он продолжал:
— Наконец мне удалось выпросить двадцать лет. Я предложил нашим братьям знаменитый девиз: «Lilias pedibus destine!»[27] — и взялся за дело, личным примером приглашая к действию других. Я вошел во Францию, украшенную триумфальными арками; лавровые венки и розы устилали дорогу от Страсбура до Парижа. Все кричали: «Да здравствует дофина! Да здравствует будущая королева!» Все надежды королевства были связаны с плодами спасительного брака. А теперь я не хочу приписывать себе ни славу начинаний, ни заслугу последующих событий. Господь мне помогал, он позволил мне увидеть божественную руку, управляющую огненной колесницей. Да будет славен Бог! Я сдвинул камни с дороги, я перекинул через реки мосты, я завалил пропасти, и колесница покатилась — вот и все. Итак, братья, смотрите сами, что было сделано за двадцать лет.
Парламенты уничтожены.
Людовик Пятнадцатый, прозванный Возлюбленным, умер среди всеобщего презрения.
Королева семь лет не могла зачать, а потом, спустя семь лет, родила детей, законное происхождение которых вызывало сомнения, и подвергалась нападкам как мать при рождении дофина, а также была обесчещена как супруга в деле с ожерельем.
Король, известный под именем Желанного, взяв в свои руки бразды правления, показал себя неспособным как в политике, так и в любви; утопии, одна другой бессмысленней, привели его к банкротству, а министры, один другого беспомощнее, привели его к господину де Калонну.
Собрание нотаблей учредило Генеральные штаты.
Генеральные штаты, получившие на выборах всеобщую поддержку, провозгласили себя Национальным собранием.
Третье сословие одержало верх над знатью и духовенством.
Бастилия пала.
Наемники-иностранцы были изгнаны из Парижа и Версаля.
Ночь с четвертого на пятое августа показала аристократии пропасть, в которую катится знать.
Пятое и шестое октября показали королю и королеве пропасть, в которую низвергается королевская власть.
Четырнадцатое июля тысяча семьсот девяностого года продемонстрировало миру единство Франции.
Принцы стали непопулярны из-за эмиграции.
Месье стал непопулярен из-за процесса Фавраса.
Наконец, конституции присягнули на алтаре отечества: председатель Национального собрания сидел на таком же троне, как и король; представители закона и нации сидели над ними; Европа, внимающая нам, умолкает и выжидает; все, кто не аплодирует, трепещут!
Братья! Не превратилась ли Франция в то, что я предсказывал, то есть в зубчатое колесо, которое зацепит всю Европу, в солнце, которое осветит весь мир?
— Да! Да! Да! — закричали все присутствовавшие.
— Теперь, братья, — продолжал Калиостро, — ответьте мне: считаете ли вы, что наше дело достигло достаточного успеха и может идти само собой? Думаете ли вы, что если конституции принесена присяга, то можно поверить в клятву короля?
— Нет! Нет! Нет! — прокричали присутствовавшие.
— В таком случае, — заявил Калиостро, — пришло время приступить ко второму революционному периоду великого демократического дела.
Я с радостью вижу, что наши мнения совпадают: федерация тысяча семьсот девяностого года не конечная цель, это только временная остановка. Пусть так: остановка сделана, начался отдых, двор вновь поднял знамя контрреволюции. Пора и нам препоясаться и пуститься в путь. Конечно, слабых духом ждет немало часов тревоги и моментов изнеможения; зачастую будет казаться, что луч, освещающий наш путь, гаснет, а направляющая рука покидает нас. Не раз на трудном пути за это долгое время нам будет казаться, что наше дело опорочено, даже погибло из-за какой-нибудь непредвиденной случайности, из-за какого-нибудь неожиданного события; всё будет указывать на нашу неправоту: неблагоприятные обстоятельства, триумф наших врагов, неблагодарность наших сограждан; многие из самых добросовестных, возможно, спросят себя после стольких реальных трудностей и такого кажущегося бессилия, не ложный ли путь они избрали. Нет, братья, нет! Я говорю вам сейчас, и пусть эти слова всегда будут звучать в ваших душах: в случае успеха — победными фанфарами, в случае поражения — тревожным набатом; нет, народы, идущие впереди других, выполняют святую миссию и волею Провидения неизбежно должны завершить свое дело; Господь, ведущий эти народы, сам выбирает тайные пути, представая во всем своем величии нашему взору, лишь когда дело завершено; нередко темная туча скрывает Господа от наших глаз и мы думаем, что его нет с нами; часто идея отступает и словно уходит, а на самом деле она, напротив, подобно средневековым рыцарям на турнире, берет разбег, чтобы вновь поднять копье, и бросается на противника с новой силой после передышки. Братья! Братья! Наша цель — это светоч, зажженный на вершине горы; на пути мы двадцать раз будем терять его из виду из-за неровностей дороги, нам будет казаться, что светоч угас; слабые будут недовольны, они будут роптать, жаловаться, останавливаться со словами: «У нас нет больше путеводной звезды, мы идем в темноте; давайте остановимся здесь, иначе мы собьемся с пути!» Сильные будут с улыбкой и верой продолжать путь, и вскоре светоч снова появится и снова скроется из виду, потом опять появится, и с каждым разом он будет все заметнее, все ярче, потому что он будет приближаться! Вот так, в упорной борьбе, не теряя веры, придут избранники мира к подножию спасительного маяка, свет которого в один прекрасный день должен озарить не только Францию, но и все народы. Так поклянемся, братья, за себя и за потомков, потому что порою вечная идея или вечный принцип требуют на службу себе несколько поколений; так поклянемся за себя и за потомков, что остановимся только тогда, когда на всей земле победит святой девиз Христа: свобода, равенство, братство! — первую часть его мы уже завоевали или почти завоевали.
