Жильбер был слишком опытным доктором, чтобы не глядя на язык и не щупая пульс, не заметить всю серьезность состояния Мирабо. Больной дышал с трудом, задыхался, у него отекло лицо из-за того, что кровь застаивалась в легких; он жаловался на озноб и время от времени постанывал или вскрикивал от приступов сильной боли.
Однако доктор пожелал получить подтверждение своему уже сложившемуся мнению и взял больного за руку.
Пульс был неровный, прерывистый.
— На этот раз, должно думать, обойдется, дорогой граф, но за мной послали вовремя.
Он вынул из кармана инструменты с такой быстротой и в то же время с таким спокойствием, которые являются отличительными чертами истинного гения.
— А! — воскликнул Мирабо. — Вы собираетесь пустить мне кровь?
— Сию же минуту!
— Из правой руки или из левой?
— Ни из той ни из другой: ваши легкие слишком заполнены. Я пущу вам кровь из ноги, а Тейш пусть отправляется в Аржантёй за горчицей и шпанскими мухами: мы поставим горчичники. Поезжайте в моем экипаже, Тейш.
— Дьявольщина! — откликнулся Мирабо. — Похоже, вы правы, доктор: за вами действительно послали вовремя.
Оставив его замечание без ответа, Жильбер немедленно приступил к операции, и вскоре темная густая кровь, после мгновенной задержки, брызнула из ноги больного.
Незамедлительно наступило облегчение.
— Ах, черт побери! — вскричал Мирабо, почувствовав, что дышать стало легче. — Решительно, доктор, вы великий человек!
— А вы великий безумец, граф, если подвергаете такой опасности жизнь, столь дорогую вашим друзьям и Франции, и все ради нескольких часов сомнительного удовольствия.
На устах Мирабо мелькнула печальная, почти насмешливая улыбка.
— Ба! Дорогой мой доктор! — вздохнул он. — Вы преувеличиваете значение, которое придают мне мои друзья вместе с Францией.
— Клянусь честью, — со смехом возразил Жильбер, — великие люди всегда жалуются на неблагодарность других, а на самом деле неблагодарны они сами. Стоит вам серьезно заболеть, как завтра же весь Париж соберется под вашими окнами; а умри вы послезавтра — вся Франция пойдет за вашим гробом.
— А знаете, то, что вы мне говорите, очень утешительно, — засмеялся Мирабо.
— Я вам это говорю именно потому, что вы можете увидеть первое без риска явиться свидетелем второго; по правде говоря, вам нужна настоящая демонстрация, это подняло бы вам дух. Позвольте мне часа через два отвезти вас в Париж, граф; разрешите мне шепнуть первому встречному рассыльному, что вы больны, и вы сами увидите, что будет.
— Вы полагаете, что я в состоянии переехать в Париж?
— Да хоть сегодня… Как вы себя чувствуете?
— Дышать стало легче, голова не такая тяжелая, как прежде, туман перед глазами исчезает… Но по-прежнему болят внутренности.
— О, это — дело горчичников, дорогой граф; кровопускание свою роль сыграло, теперь настала очередь горчичников. А вот как раз и Тейш подоспел.
Тейш в самом деле входил в это время в комнату, неся все необходимое. Четверть часа спустя наступило предсказанное доктором облегчение.
— Теперь, — сказал Жильбер, — даю вам час на отдых, а потом я увезу вас с собой.
— Доктор, — с улыбкой возразил Мирабо, — позвольте мне уехать сегодня вечером и назначить вам встречу в моем особняке на Шоссе-д’Антен в одиннадцать часов.
Жильбер взглянул на Мирабо.
Больной понял, что доктор догадался о причине этой задержки.
— Что ж такого! — вскричал Мирабо. — Я жду визита.
— Дорогой граф! — отвечал Жильбер. — Я видел много цветов на обеденном столе. Вчера вы не только ужинали с друзьями, не правда ли?
— Вы знаете, что я не могу жить без цветов, это моя страсть.
— Да, но цветы не единственная ваша страсть, граф!
— Ах, проклятье! Если у меня есть потребность в цветах, то ведь я должен удовлетворять и последствия этой потребности.
— Граф! Граф! Вы себя убьете! — воскликнул Жильбер.
— Признайтесь, доктор, что это будет, по крайней мере, приятная смерть.
— Граф, я весь день буду рядом с вами.
— Доктор, я дал слово; не хотите же вы заставить меня его нарушить.
— Вы будете сегодня вечером в Париже?
— Я вам уже сказал, что буду вас ждать в одиннадцать часов в своем особнячке на Шоссе-д’Антен… Вы там бывали?
— Нет еще.
— Я купил его у Жюли, жены Тальма́… Я вправду чувствую себя прекрасно, доктор.
— Иными словами, вы меня прогоняете.
— Полноте!..
— В конечном счете вы хорошо делаете. У меня дежурство в Тюильри.
— A-а, вы увидите королеву! — помрачнел Мирабо.
— Вполне возможно. Хотите ей что-нибудь передать?
Мирабо горько усмехнулся:
— Я не взял бы на себя подобную смелость, доктор; даже не говорите ей, что видели меня.
— Почему же?
— Потому что она вас спросит, спас ли я монархию, как обещал, и вы вынуждены будете ответить ей отрицательно; впрочем, — нервно усмехнувшись, прибавил Мирабо, — она в этом виновата не меньше меня.
— Хотите, я скажу ей, что чрезмерная работа, а также ваши бои на трибуне вас убивают?
Мирабо на минуту задумался.
— Да, — отвечал он, — скажите ей об этом; если хотите, можете даже изобразить меня более серьезным больным, чем я есть на самом деле.
— Зачем?
— Просто так… из любопытства… чтобы я мог дать себе кое в чем отчет…
— Хорошо.
— Вы обещаете мне это, доктор?
— Обещаю.
— И вы передадите мне то, что она скажет в ответ?
— Слово в слово.
— Отлично… Прощайте, доктор; тысячу раз спасибо.
Он протянул Жильберу руку.
Жильбер пристально посмотрел на Мирабо, и тот смутился.
— Да, кстати, прежде чем вы уйдете, скажите, каковы будут ваши предписания? — спросил больной.
— Теплое питье, разжижающее кровь, с цикорием или бурачником, строгая диета и особенно…
— Особенно?..
— Сиделка не моложе пятидесяти лет… Слышите, граф?
— Доктор! — рассмеялся Мирабо. — Чтобы не нарушить ваше предписание, я приглашу двух сиделок по двадцать пять лет!
За дверью Жильбера поджидал Тейш.
У бедняги стояли в глазах слезы.
— Ах, сударь, почему вы уходите? — сокрушенно спросил он.
— Я ухожу, потому что меня выставили вон, дорогой Тейш, — с улыбкой ответил Жильбер.
— Это все из-за той женщины! — пробормотал старик. — Все из-за того, что она похожа на королеву! Неужто такое может случиться с гениальным человеком, каким его считают?! Боже мой! Да ведь это глупо!
С этими словами он распахнул перед Жильбером дверцу; тот с озабоченным видом сел в карету и едва слышно пробормотал:
