убегала к своей керосинке. Сан Саныч закрыл глаза и даже отвернулся к стенке, накрывшись с головой. Нельзя было говорить ей ничего. По крайней мере не сейчас, завтра скажу или послезавтра... — так он думал, совершенно ничего не зная про себя. Одно было известно точно — капитан Белов сбежал со своего буксира, никого не поставив в известность, без каких-либо причин, которые можно было бы считать уважительными. Можно было пойти к врачу и вырвать зуб, но это можно было сделать и в Игарке. Единственной причиной могло быть то, что главное Управление речным транспортом Стройки-503 находилось в Ермаково. Он мог приехать сюда, чтобы написать заявление на увольнение. Это было глупо, с нарушением многих служебных инструкций — увольняться он должен был в пароходстве, к Стройке-503 он был только прикомандирован, но хоть что-то... Если бы он заявил об увольнении в Игарке, его бы не отпустили, и он не попал бы к Николь. Даже Фролыч с этим согласился.
Мука была еще и в том, что увольняться он совсем не хотел, замирал, прислушиваясь к Николь, и все не решался выбраться из-под одеяла.
Одеяло само поползло с него, Сан Саныч повернулся, все еще не решив, что говорить. На руках у Николь была Клер. В бело-розовых одежках, с завязочками и вышивкой, пухленькие ручки и ножки, щечки с ямочками... Николь отдала девочку в руки Сан Саныча. Он испуганно прижал ее к себе, почему-то казалось, что девочка должна выскользнуть и упасть. Он не дышал, и уронить боялся, и покрепче прижать не решался. Смотрел виновато на Николь, он думал сейчас о другом.
— Ты одичал без нас, а мы выросли! — рассмеялась Николь. — Улыбнись-ка папе! Да не бойся, держи хорошо, она не хрустальная!
Девочка, не испуганно, но и не понимая, вертела головкой с темными мамиными глазками и светленькими волосиками. Взгляд был очень осмысленный. Она вдруг остановилась на Сан Саныче, улыбнулась и осторожно потянулась рукой к его лицу. Попыталась схватить за щеку и еще больше развеселилась, повернулась к матери, будто приглашая ее тоже потрогать этого дядю. От нее пахло чем-то... Сан Саныч невольно принюхивался, это был особенный запах. Он скосил глаза на Николь. Та внимательно наблюдала за ними, улыбалась, и слезы катились из ее прекрасных глаз.
— Это моя дочь! — сказал вдруг Сан Саныч. — Вот! — и прижал еще крепче и даже коснулся губами головы Клер.
— Да поцелуй же ее, ты медведь, а не отец!
Сан Саныч опять осторожно коснулся губами головы и маленького уха Клер.
— Ты чего плачешь?
— Я не плачу! — не согласилась Николь, вытирая мокрые щеки. — Посидел бы здесь с мое...
Она обняла его вместе с дочерью, уткнулась в плечо, и плечи ее задрожали, она сильнее в него вцепилась:
— Не отпущу больше... — глухо зашептала, — я стала нервная, боюсь за тебя, за Клер, у меня кончаются силы... Ну, скажи теперь, надолго ты?
— Надолго, — уверенно вылетело у Сан Саныча, — увольняться приехал!
— Как? Почему?!
— Уволюсь из пароходства, устроюсь здесь, в Ермаково. Будем жить вместе, у нас Клер.
— А «Полярный»?
Белов помолчал, поморщился:
— Меня особый отдел не пускал в Ермаково...
— Почему? Я не понимаю... И развод не дали?
— Нет... жена написала заявление, что она беременная.
— А она беременная?
— Нет, что ты! Я не знаю, у меня с ней ничего не было. С того лета, как мы с тобой встретились... — почти не соврал Сан Саныч.
Николь сидела, безвольно сложив руки на коленях. Клер трогала отца за щеку, ухо и губу, ей надоело, что на нее не обращают внимания, и она потянулась к матери. Николь взяла ее, машинально освободила грудь и дала девочке.
— Ты хочешь устроиться здесь на работу и жить с нами?
— Да.
— А тебя уволят?
— А почему нет?
— Не знаю... ты же говорил... — она недоверчиво покачала головой и тревожно осмотрела Сан Саныча. — А жить вместе разрешат?
— Да почему же нет?!
— Ты важный капитан, скоро станешь членом партии... Они знают, что я иностранка, а на иностранках нельзя жениться.
— По документам ты латышка, то есть советская гражданка! Все, не будем об этом, я уже приехал! Я здесь! — Сан Саныч хлопнул себя по голым ляжкам, он сидел в синих семейных трусах. — Три дня заслуженного отпуска — никуда не пойду! Будем гулять... в кино, в ресторан! У вас открыли ресторан?! С дочерью буду играть! Ну, ты рада?
Николь кивнула тревожно.
— Для начала я есть хочу! Вчера только обедал! — он похлопал себя по плоскому животу.
— Ой! — всполошилась Николь и повернулась в сторону коридора. — Там у меня картошка тушится... с луком, как ты любишь!
Белов высунулся в коридор и вернулся с кастрюлей, заглянул в нее:
— Даже не начинала тушиться... ты забыла керосинку включить.
— Да? — удивилась Николь. — Ну ладно, есть яйца, давай яичницу? — она показала глазами на шкафчик, где хранились продукты. Клер, наевшись, засыпала у нее на руках.
Это были три прекрасных дня. Может быть, ворованное счастье самое сладкое? Встало настоящее бабье лето, с морозными утренниками, но теплыми, даже жаркими днями. Они гуляли, катались на лодочке и устроили пикник в лесу на берегу озера. Белов был заботлив, все время нянчился с Клер, которую вскоре начал звать Катей, они вообще очень подружились и вместе ползали по их шести квадратным метрам. Уже в первый день Клер на вопрос, где папа, оборачивалась на Сан Саныча, отчего тот делал Николь «значительные» глаза. Он избегал публичных мест, это Николь заметила, поэтому ни в кино, ни в ресторан они так и не сходили.
— Не хочу встречаться с товарищами, о работе спрашивать начнут... потом всё узнают, — ответил Сан Саныч на ее прямой вопрос. — Сходим еще в кино, зима длинная.
В понедельник Сан Саныч начистился и пошел в Управление.
Заместитель начальника Управления Николай Николаевич Кладько, на помощь которого очень рассчитывал капитан Белов, в Управлении больше не работал. Белов вышел покурить со знакомым диспетчером.
— Отказался дать катер начальнику Игарского отдела МГБ. С работы сняли и перевели куда-то... чуть ли не в штрафную? — одними губами объяснил диспетчер. — Начальник на ушах стоит, ни хрена не понимает, вся работа вверх дном, на Кладько
