Из окна была видна улица.
При каждом ударе дверного молотка, при каждом звонке колокольчика можно было из дома напротив увидеть в окне его беспокойное лицо за приподнятой шторой; он пристально вглядывался, потом штора опускалась, чтобы подняться с новым звонком, с новым ударом молотка.
В два часа Тейш поднялся в сопровождении лакея. Сердце Мирабо отчаянно забилось; лакей был без ливреи.
Первой мыслью, пришедшей ему в голову, было то, что этот серокафтанник прибыл от имени королевы и был без ливреи, дабы не скомпрометировать пославшую его.
Мирабо заблуждался.
— От господина доктора Жильбера! — доложил Тейш.
— А-а… — обронил Мирабо, побледнев от волнения, словно ему было двадцать пять лет и вместо посыльного от г-жи де Монье он увидел курьера своего дяди-бальи.
— Сударь, этого малого прислал доктор Жильбер, кроме того, он принес вам письмо, вот почему я решил сделать ради него исключение и нарушить запрет, — пояснил Тейш.
— И правильно поступил, — похвалил его граф.
Потом он обратился к лакею.
— Где письмо?
Тот держал письмо в руке и тут же подал его графу.
Мирабо распечатал письмо; в нем было всего несколько слов:
«Сообщите, как Вы себя чувствуете. Я буду у Вас в одиннадцать часов вечера. Надеюсь первым делом услышать от Вас при встрече, что я был прав, а Вы ошибались».
— Передай своему хозяину, что ты застал меня на ногах и что я жду его сегодня вечером, — приказал лакею Мирабо.
Потом он продолжал, обращаясь к Тейшу:
— Позаботься, чтобы он ушел довольный!
Тейш зна́ком показал, что все понял, и увел лакея.
Часы бежали один за другим. Звонок не смолкал, молоток гремел не переставая. Весь Париж расписался у Мирабо в книге посетителей. На улице толпились простые люди; узнав новость (но не ту, что сообщалась в газетах) и не желая верить успокаивающим бюллетеням Тейша, они не пропускали кареты, вынуждая их объезжать улицу справа или слева, чтобы стук колес не беспокоил больного — прославленного Мирабо.
Около пяти часов Тейш счел уместным снова объявиться в комнате Мирабо, чтобы сообщить ему эту новость.
— А-а, — разочарованно протянул Мирабо, — при виде тебя, мой бедный Тейш, я было подумал, что ты собираешься мне сообщить кое-что более приятное.
— Более приятное?! — в изумлении вскричал Тейш. — Я не думал, что мог бы сообщить господину графу о чем-то более приятном, чем о подобном доказательстве любви.
— Ты прав, Тейш, — согласился Мирабо. — Я неблагодарный человек.
Как только Тейш вышел, Мирабо распахнул окно.
Он вышел на балкон и взмахом руки поблагодарил славных людей, добровольно взявшихся охранять его покой.
Его узнали, и из одного конца улицы Шоссе-д’Антен в другой прогремели крики «Да здравствует Мирабо!».
О чем думал Мирабо, пока ему воздавали эти неожиданные почести, что при других обстоятельствах заставили бы его сердце прыгать от радости?
Он думал о надменной женщине, которой он был совершенно безразличен, и искал глазами поверх голов столпившихся вокруг его дома людей какого-нибудь лакея в голубой ливрее, спешащего со стороны бульваров.
Он возвратился в комнату с тяжелым сердцем: сумерки сгущались, и он ничего не увидел.
Вечер прошел точно так же, как и день. Нетерпение Мирабо сменилось чувством мрачной горечи. Потеряв надежду, он перестал вздрагивать от каждого звонка или стука в дверь. С печатью горечи на лице он ожидал знака внимания королевы: это было ему почти обещано, но его все не было.
В одиннадцать часов дверь отворилась и Тейш доложил о докторе Жильбере.
Тот вошел с улыбкой на устах. Его ужаснуло выражение лица Мирабо.
Это лицо было зеркалом душевных потрясений.
Жильбер сразу обо все догадался.
— Никто не приходил? — поинтересовался он.
— Откуда? — спросил Мирабо.
— Вы отлично знаете, что я имею в виду.
— Я? Нет, слово чести!
— Из дворца… от нее… от имени королевы?
— Никто не приходил, дорогой мой доктор: ни единая душа!
— Невероятно! — поразился Жильбер.
Мирабо пожал плечами.
— Наивное благородство! — промолвил он.
И вдруг, судорожно вцепившись в руку Жильбера, он спросил:
— Хотите, я вам скажу, что вы сегодня делали, доктор?
— Я? — переспросил доктор. — Да, в общем, то же что и всегда, что и каждый день.
— Нет, потому что во дворец вы ходите не каждый день, а сегодня вы там были; нет, потому что вы не каждый день видите королеву, а сегодня вы с нею виделись; нет, потому что вы не каждый день позволяете себе давать ей советы, а сегодня вы это сделали.
— Ну и ну! — поразился Жильбер.
— Знаете, милый доктор, я будто вижу все, что произошло, и слышу ваш разговор слово в слово, как если бы я там был.
— Что же, посмотрим, господин ясновидящий! Итак, что там произошло? О чем мы говорили?
— Вы прибыли сегодня в Тюильри около часу и попросили у королевы аудиенции; вы с ней переговорили и сказали, что мое состояние ухудшается и было бы хорошо, если бы она как королева и как женщина послала бы кого-нибудь справиться о моем здоровье, если и не из беспокойства, то, по крайней мере, по расчету. Она с вами спорила, но вам показалось, что в конце концов вы ее убедили в своей правоте; она вас отпустила, пообещав, что пошлет ко мне лакея; вы ушли осчастливленный и удовлетворенный, полагаясь на слово королевы, а она осталась по-прежнему высокомерной и желчной, насмехаясь над вашей легковерностью, над вашим незнанием того, что слово королевы ни к чем не обязывает… Ну, скажите по чести, — глядя прямо в лицо Жильберу, спросил Мирабо, — не так ли все было, доктор?
— Должен признаться, — отвечал Жильбер, — что, если бы вы были там, дорогой граф, вы и тогда не могли бы лучше все это пересказать.
— Глупцы! — с горечью воскликнул Мирабо. — Я же вам говорил, что они ничего не умеют делать вовремя… Если бы королевский ливрейный лакей прошел ко мне сегодня сквозь толпу, кричавшую «Да здравствует Мирабо!» перед моей дверью и под моими окнами, они еще на целый год сохранили бы популярность в народе.
Покачав головой, Мирабо торопливо поднес руку к глазам.
Жильбер в изумлении заметил, что тот утирает слезу.
— Что с вами, граф? — спросил он.
— Со мной? Ничего! — отвечал Мирабо. — Какие новости в Национальном собрании, у кордельеров и якобинцев? Какая новая речь излилась из Робеспьера? Может, Марата стошнило каким-нибудь новым памфлетом?
— Вы давно не ели? — поинтересовался Жильбер.
— С двух часов пополудни.
