Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Папа со всем разберется. Ни о чем не беспокойся, малышка.
– Хорошо. Я тебе верю, пап. Только обязательно сходи в больницу вместе с мамой.
Тридцатичетырехлетняя я привыкла повторять: «Ну пап. Я ведь уже не ребенок. Если что-то случается, ты должен советоваться со мной и с Чжиху». Я никак не могла понять, почему он продолжал обращаться с нами как с детьми. Из-за этого мы столько раз спорили, повышая голос и раня друг друга обидными словами, что уже и не счесть. Однако я все еще была глупым птенчиком, который хотел спрятаться в папиной тени. Его слова о том, что не нужно беспокоиться и он со всем разберется, действовали успокаивающе.
Положив трубку, я вышла из комнаты и остановилась перед семейным портретом, висящим на стене в гостиной. Мы сделали его на острове Чеджу, когда я еще училась в начальной школе. Повзрослев, мы с братом часто сетовали, что фотография слишком старая, что нужно сфотографироваться заново, что обязательно сходим в студию, когда вернется папа, которому из-за работы пришлось уехать далеко. Но я, а точнее мы, не смогли сдержать обещание, и снимок, сделанный в 1997 году, стал нашим последним общим семейным портретом.
– Мам, что делаешь? – спросила я, подойдя сзади и положив подбородок ей на плечо. Не отвлекаясь от своего занятия, мама равнодушно буркнула:
– Что-что, ужин готовлю.
Да уж, холодностью я точно пошла в нее.
– А что? Хочешь поесть что-то особенное?
И внутренней мягкостью, и слабостью тоже.
– Нет. Мне все нравится. Если это ты приготовила.
– Что это с тобой сегодня? На тебя непохоже.
– Мам, знаешь…
– Я-то все знаю, смотря что ты имеешь в виду.
– Наш семейный портрет, ты не думаешь, что он слишком старый?
– Семейный портрет? Зачем он тебе сдался?
– Целых десять лет прошло. Мы с тобой обе сделали операции, и лица теперь совсем по-другому выглядят.
– Да? Ну не знаю. Мне кажется, особой разницы нет.
– Ну все равно, давай сфотографируемся заново.
– Ладно, почему нет. Вы с Чжиху уже в старшей школе, можно и сфотографироваться.
Рисоварка затряслась с громким шумом. От газовой плиты поднимался горячий пар с вкусным запахом. Я обвила руками обернутую фартуком талию мамы. В носу смешались запахи маминой еды и самой мамы. Тот самый, который давно стерся из памяти, не оставив и следа.
Впервые попав в книжный магазин воспоминаний, узнав, что все воспоминания в нем хранятся в виде книг, я подумала, что более идеального способа не существует. Но ошибалась. Книги не могут хранить запах. Книги не могут хранить прикосновения и тепло. Я зарываюсь носом в мамин затылок и глубоко вдыхаю. Даже не глядя на часы, я понимаю. Мне пора.
– Мам.
– Что? Тебе скучно, что ли? Чего ты ко мне прилипла?
Я снова пробую это слово на вкус. Мама. Мама. Мама. И опять вспоминаю предупреждение той женщины.
Если будете вести себя не так, как обычно, или совершать поступки, которые не свойственны вам в ту пору, придется потратить очень много времени, чтобы объяснить свое поведение другим людям. Вы же помните? У вас только три часа. Не забывайте, время не ждет.
Отведенное мне время подошло к концу. Значит, все будет в порядке. Даже если я поступлю не так, как обычно, даже если скажу слова, на объяснение которых придется потратить очень много времени.
Я оставляю оправдания за поведение тридцатичетырехлетней меня на долю восемнадцатилетней Ким Чживон. Ты не запомнишь того, что я одолжила три часа твоей жизни, и все же. Мне нужно сказать кое-что, и когда мама удивленно посмотрит на тебя, попытайся сама придумать оправдание своему странному поведению.
– Мамочка.
– Ох, да что с тобой сегодня такое?
Раздраженная вконец мама выскальзывает из моих объятий и возмущенно смотрит на меня. Я чувствую, как медленно исчезаю, и поспешно выпаливаю:
– Я очень-очень сильно люблю тебя.
Под откос
Обратная дорога заняла совсем мало времени. Я просто моргнула один раз и с легкостью очнулась от иллюзии, как ото сна. И в следующее мгновение обнаружила себя сидящей на стуле в читальном зале в окружении разбросанных книг.
Тепло ускользнуло из-под пальцев, и одновременно пришло осознание реальности. Я оглянулась по сторонам, но ничего не изменилось. Даже присутствия женщины, которая неизменно появлялась в нужные моменты, сейчас не ощущалось. Стояла пробирающая до мурашек тишина, нарушаемая лишь быстрым биением моего сердца. И музыка из проигрывателя, наполнявшая собой воздух в этой комнате, как белый шум, смолкла. Я впала в оцепенение, будто оказалась под действием сильного лекарства. Мамины румяные, как и положено здоровому человеку, щеки, ее голос, по которому я так мучительно скучала, шутливая манера речи, миниатюрное тело и бесконечное тепло – все это слишком явственно отпечаталось в памяти. Только я уже не могла протянуть руку и дотронуться до нее. Тут я совершенно одна.
С чего же начать? Я сидела долго и неподвижно, пока меня не настиг этот вопрос. Я поставила на кон оставшиеся годы жизни, чтобы вернуться в прошлое. И у меня имелась на то весомая причина. Я должна была изменить очень важную вещь. Я резко подскочила, как человек, забывший выключить дома газовую плиту, и начала судорожно рыться в разбросанных по столу книгах. Какое воспоминание нужно найти, чтобы понять, получилось ли? Голова наконец заработала как надо, глаза и руки слаженно задвигались в поисках необходимой книги.
Да. Тот день. Лучшего доказательства не найти. Я схватила книгу, истерзанную до дыр моими сожалениями и чувством вины. Книгу с датой «двадцать восьмое февраля 2016 года» на корешке. До того, как я вернулась в прошлое, этот день был днем маминой смерти.
Несколько минут я просто молча смотрела на закрытую обложку. Книга все еще выглядела ужасно, словно кто-то нарочно потоптался по ней. Однако никто не мог поручиться, что написанное в ней осталось прежним. Ради того, чтобы предотвратить мамину смерть, я вернулась в прошлое и сделала там все возможное, дабы чудо случилось. А значит, все могло измениться. Будущее, настоящее, прошлое – все могло стать другим. Я торопливо перевернула обложку.
– …
Взглянув на раскрытую посередине книгу, я потеряла дар речи. На смятой странице, которую словно облили
- Книжный на маяке - Шэрон Гослинг - Русская классическая проза
- Прозрачные и непрозрачные мысли - Виорэль Михайлович Ломов - Русская классическая проза
- Часовой дождя - Татьяна де Ронэ - Русская классическая проза
- Последний сын дождя - Владимир Соколовский - Социально-психологическая
- Мужичок на поддоне - Анатолий Валентинович Абашин - Детективная фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая
- История одной семьи - Роза Вентрелла - Русская классическая проза
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Этюды черни - Ольга Анатолиевна Ускова - Научная Фантастика / Социально-психологическая
- Последние ласки - Кьерсти Анфиннсен - Русская классическая проза
- Стойкий деревянный солдатик - Константин Томилов - Русская классическая проза / Фэнтези