— Господа, — пояснил король, — как вы знаете, я нахожусь в плену, в плену у командующего национальной гвардией, у председателя Национального собрания, у мэра Парижа, у народа — словом, у всех. И вот, господа, я рассчитываю с вашей помощью избавиться от этого унижения и вновь стать свободным. Моя судьба, судьба королевы, судьба моих детей в ваших руках; все готово для побега сегодня вечером — только помогите нам выйти отсюда.
— Государь, — заявили трое молодых людей, — приказывайте.
— Как вы понимаете, господа, мы не можем выйти вместе. Мы условились встретиться на углу улицы Сен-Никез, где граф де Шарни будет нас ждать с каретой; вы, виконт, позаботитесь о королеве, вы должны откликаться на имя Мельхиор; вы, господин де Мальден, возьмете на себя заботу о мадам Елизавете и нашей дочери — помните, что вас зовут Жаном; вы, господин де Валори, отвечаете за госпожу де Турзель и дофина, вас зовут Франсуа. Не забудьте свои новые имена, господа, и ждите здесь новых приказаний.
Король поочередно подал руку всем и вышел, оставив в зале трех человек, готовых отдать за него жизнь.
Господин де Шуазёль объявил накануне королю от имени г-на де Буйе, что откладывать отъезд не представляется более возможным, и назначил побег на полночь 20 июня, сообщив, что 21-го в четыре часа утра он в случае отсутствия новостей отправится сам и приведет с собой все подразделения в Дён, Стене и Монмеди. Сам г-н де Шуазёль ждал, как мы уже сказали, дома, на улице Артуа, куда должны были доставить последние распоряжения двора; было девять часов вечера, и он начал уже впадать в отчаяние, когда единственный оставленный им в доме лакей, полагавший, что хозяин собирается в Мец, доложил о каком-то господине, прибывшем от имени королевы.
Он приказал пригласить его наверх.
Вскоре в комнату вошел человек в круглой шляпе, надвинутой на самые глаза; он был закутан в необъятный плащ.
— Это вы, Леонар? — спросил хозяин. — Я уже заждался.
— Если я заставил вас ждать, господин герцог, то в том виноват не я, а королева; она всего десять минут назад меня предупредила, что я должен к вам явиться.
— И она вам больше ничего не сказала?
— Как же, господин герцог! Она просила меня забрать все ее бриллианты и передать вам это письмо.
— Давайте скорее! — воскликнул герцог с легким нетерпением, которого не могло умерить безграничное доверие, оказываемое влиятельному лицу, передавшему герцогу послание ее величества.
Письмо было длинное, состоявшее из бесчисленных наставлений; в нем сообщалось, что отъезд назначен на полночь; королева предлагала герцогу де Шуазёлю выехать немедленно и еще раз просила взять с собой Леонара, которому приказано, прибавила она, слушаться его так же, как ее.
Она подчеркнула семь следующих слов:
«Я еще раз повторяю ему это приказание».
Герцог взглянул на Леонара, ожидавшего с заметным нетерпением; парикмахер был смешон в своей огромной шляпе и необъятном плаще.
— Итак, — спросил герцог, — постарайтесь хорошенько вспомнить: что вам сказала королева?
— Я готов повторить все господину герцогу слово в слово.
— Говорите, слушаю вас.
— Она вызвала меня к себе около часу тому назад, господин герцог.
— Так-так.
— Она сказала мне шепотом…
— Значит, ее величество была не одна?
— Нет, господин герцог; в это время король разговаривал у окна с мадам Елизаветой, дофин играл с ее высочеством принцессой, а королева стояла опершись рукой о камин.
— Продолжайте, Леонар, продолжайте.
— Королева сказала мне шепотом: «Леонар, могу ли я на вас рассчитывать?» — «Ах, ваше величество, — отвечал я, — можете мною располагать: вашему величеству известно, что я предан вам телом и душой». — «Возьмите эти бриллианты и разложите их по карманам; возьмите это письмо и отнесите его на улицу Артуа герцогу де Шуазёлю, передайте лично в руки; если он еще не вернулся, вы найдете его у герцогини де Грамон». Я пошел было исполнять приказание ее величества, но королева меня окликнула: «Наденьте широкополую шляпу и просторный плащ, чтобы вас никто не узнал, дорогой Леонар, и слушайтесь герцога де Шуазёля как меня». Я поднялся к себе, взял у брата шляпу и плащ, и вот я здесь.
— Значит, королева в самом деле приказала вам слушаться меня так же, как ее? — уточнил г-н де Шуазёль.
— Таковы собственные слова ее величества, господин герцог.
— Я очень рад, что вы помните это устное приказание; во всяком случае вот это же приказание в письменном виде; прочтите его, прежде чем я сожгу письмо.
И г-н де Шуазёль показал Леонару окончание только что полученного письма; тот прочел вслух:
«Я приказала моему парикмахеру Леонару слушаться Вас так же, как меня. Я еще раз повторяю ему это приказание».
— Вы все поняли, не так ли? — спросил г-н де Шуазёль.
— О господин герцог, можете поверить, — отвечал Леонар, — что и устного приказания ее величества было бы довольно.
— Ну, все равно, — сказал г-н де Шуазёль.
И он сжег письмо.
В эту минуту вошел лакей и доложил, что карета готова.
— Идемте, дорогой Леонар, — пригласил герцог.
— Как же я пойду? А бриллианты?
— Вы возьмете их с собой.
— Куда?
— Туда, куда я вас везу.
— А куда вы меня везете?
— За несколько льё отсюда; там вам надлежит исполнить особое поручение.
— Господин герцог, это невозможно!
— Как невозможно?! Разве королева не приказала вам слушаться меня так же, как ее?
— Верно, но как же быть? Я оставил ключ в двери нашей квартиры; когда брат вернется, он не найдет ни своей шляпы, ни плаща; а если я не вернусь, он не будет знать, где я. Кроме того, я обещал причесать госпожу де Лааге, она ждет меня, чему доказательством служит то, господин герцог, что мой кабриолет и мой лакей сейчас во дворе Тюильри.
— Ну, дорогой Леонар, это не беда! — засмеялся г-н де Шуазёль, — ваш брат купит новую шляпу и новый плащ; госпожу де Лааге вы причешете в другой раз, а ваш лакей, видя, что вы не возвращаетесь, расседлает вашего коня и поставит его в конюшню; наш же конь запряжен, и пришла пора ехать.
Не обращая более внимания на жалобы и причитания Леонара, герцог де Шуазёль приказал растерянному парикмахеру садиться в кабриолет и пустил коня крупной рысью к заставе Птит-Виллет.
Не успел герцог де Шуазёль миновать последние дома Птит-Виллет, как группа из пяти человек, возвращавшихся из Якобинского клуба, вышла на улицу Сент-Оноре; они двинулись по направлению к Пале-Роялю, и тут их внимание привлекла глубокая тишина этого вечера.
