дверей и кованых сундуков. Ненадолго, чувствуя потребность, он подошел к окну в железной оплетке. Перед ним был Брасо-Дэнто, едва подрагивающий под дождем редкими огнями. Все в этом городе казалось одновременно и родным, и чужим. Точно Филипп больше не хотел его видеть. Хотя не его ли трудами отстроилась добрая половина города? Да, Брасо-Дэнто был небольшим, места для расширения у него почти не было, но все здесь прошло через заботливые руки старого графа Тастемара. Именно он перенес стены далеко вперед, переделал рынок, выложил булыжниками всю мостовую, которая в давние времена знавала лишь грязь. Всякая улица была занесена в план, всякий дом обязан был быть чистым, ухоженным, а общественные здания говорили на сто голосов, вечно шумели – там вершилась жизнь города. Расположенные у западного подножия горы кобыльи конюшни на протяжении веков славились своими жеребятами. Как же поступит со всем этим новый хозяин, задумался Филипп. Сколь крепка окажется его рука, сколь выверена? Как воспримут все жители? Что-то ненадолго взбунтовалось внутри, но тут же умолкло, будучи придавленным тяжелой, изнуренной душой.
Проходя мимо запертых комнат, ныне пустых, старый граф на миг застыл. За окном продолжал стегать струями, точно плетками, дождь. Его жена Адерина. Их сын Теодд. Внуки Федерик и Теодор. Леонард. Йева. И Уильям. Филипп пережил их всех. Из-под одной двери пробивался слабый свет – видимо, раскрылась ставня. Графу вдруг захотелось зайти внутрь, и рука коснулась сумы, где лежали ключи. Однако он не решился. Конечно, присланные из Йефасы вампиры пообещали, что комнаты трогать не станут, якобы из почтения к бывшему хозяину замка. Но сказано это было таким тоном, что не оставалось сомнений: стоит хозяину замка смениться, как эти комнаты откроют в числе первых, чтобы продемонстрировать силу новой власти. Присланные вампиры, слуги Летэ фон де Форанцисса, уже уехали, но их присутствие все равно чувствовалось повсюду.
Спустившись, Филипп застал внизу прислугу: молчаливую, глядящую исподлобья. Перед дверями стоял и вытирал рукавом слезы Базил Натифуллус, то и дело утыкаясь в него, чтобы сокрыть свою слабость.
– Все подготовлено… милорд… – произнес он со всхлипом. – Отряд поджидает вас во дворе. Гонец послан вперед, чтобы повсюду вас обеспечили достойным ночлегом. К приезду нового… – управитель не выдержал и издал стон. – Для нового графа тоже все подготовили.
– Все уже предупреждены? – спросил граф.
– Да. И налоговый дом, и охранный.
– А наместники?
– Я лично отослал им письма.
Прислуга вокруг молчала и глядела в пол.
– Спасибо тебе, Него, за службу, – напоследок сказал граф. – И прощай…
По ошибке названное имя деда Базила Натифуллуса заставило постаревшего внука вспомнить, как провожали графа Тастемара в прошлый раз, в 2120 году, и сравнить, как провожают в этот. Граф обернулся на безразличную прислугу, которая стояла с тупым и равнодушным выражением лица. Большинство либо позабыли, что их господин – легендарный воин, либо родились позже. Еще раз оглядев всех присутствующих, а потом и верного Базила, заставшего падение рода Тастемара, во что никогда бы не поверил его дед, Филипп направился к выходу, где его поджидал капитан гвардии, увы, уже не из рода Мальгербов. Увидев, как графская рука лежит на суме, Базил перестал прятать слезы и расплакался еще горше. Он понимал, что в суме не одно, а два завещания и одно принадлежало Йеве, которую он до сих пор любил.
* * *
Спустя три недели
С наступлением темноты в Молчаливом замке зажглось множество огней. Праздник Сирриар – полторы тысячи лет клану – начался. До прежнего блеска были отполированы светильники, обернутые красной тканью, и теперь переливались в свете друг друга. Богатые гобелены обтягивали стены залов и коридоров; скамьи, еще пахнущие деревом, обрамляли алые ковровые дорожки. Всё вычистили – и Молчаливый замок снова напоминал человеческое жилище. Даже самые старые тени, заставшие еще Кровавую войну, прогнали прочь, чтобы не портили праздничный настрой.
По галереям шествовали вампиры. Звенел женский смех. Ему вторил мужской, наигранно живой и неестественный. Шелестели тяжелые парчовые одеяния красных, ярко-алых, багровых, приглушенно коричневых или черных цветов. Был и модный нынче шелковый пурпур, облегающий бледные тела. Мерцали драгоценные камни и золото. Приодели даже тех диких старейшин, кто обычно не носил ничего наряднее простой рубахи. Все в Молчаливом замке будто пыталось продемонстрировать, что он переживает не годы упадка, а годы подъема. В глаза гостям швыряли золотую пыль, но то была пыль, приобретенная за счет займа у Глеофского банка: из-за потерянных земель и власти хозяин клана больше не мог сам платить за такие празднества. Так что все гости делали вид, что восторгаются этим показным величием, преисполнены им и рады быть его частью, отчего даже их голоса звучали наигранно: слишком высоко или слишком низко. Порой смех затихал, будто его владелец раздумывал, приемлемо ли вообще смеяться, а потом продолжался, уже надрывнее и громче.
Щурясь от слишком яркого света, Филипп шагнул в зал. Ему позволили передать дар после праздника. Еще один широкий жест от главы Летэ фон де Форанцисса. Именно потому Филипп обвел зал мрачным взглядом мертвеца, с погребением которого решили повременить. Все вокруг ему напоминало похоронные корзины, куда клали погибших аристократов, одев их в шелка, нанизав на пальцы перстни, обложив золотыми украшениями, посудой, оружием и уздечками с драгоценными каменьями. Кто знает, может, это последнее свидетельство богатства – символ как раз-таки богатой смерти?
В центре располагались длинные столы, подставленные красноватому свету подвешенных под потолок больших канделябров, зажигаемых с помощью лестницы, то и дело перетаскиваемой туда-сюда. Пахло цветущим анисом и сухой лавандой. Их уложили на блюда, окропили человеческой кровью, дабы придать запахам изысканности и ублажить вампирский нюх. На столах были графины из золота, а также украшенные драгоценными камнями кубки для господ. В зале пировало больше двухсот вампиров: перешептывающихся, смеющихся и кокетничающих. Некоторые повернули головы, заметив графа, чтобы поприветствовать. Другие не обратили на него внимания. Только Амелотта де Моренн, чье лицо обрамляли большие рубиновые серьги, смерила его тяжелым взглядом, который все же затем дрогнул. Памятуя о подруге, герцогиня горестно вздохнула, однако с ее поджатых морщинистых губ в сторону Филиппа не слетело ни единого злого слова.
Вампиры разговаривали о немногом. Их занимали в основном собственные дела, а дела у них были уже не так велики, как раньше. Оглядываясь в поисках Горрона де Донталя, который еще не появился, Филипп присел туда, куда указал церемониймейстер, – посередине стола – и прислушался.
– У меня идет все прекрасно, – хвастался один, попивая из кубка кровь.
– Юг не трогает тебя?! – удивлялся другой.
– Совсем нет! Я заключил выгодный договор с несколькими приближенными к королевскому двору, – вампир блеснул клыками. Впрочем, получилось у него слишком наигранно. Хотя некоторых ему и удалось убедить в том, что у него все замечательно.
– Может, рано или поздно мы узнаем, кому они передали дары Джазелонна и Тирготта? – шепнул граф Мелинай, слыша этот разговор из-за своего стола.
– Ты еще на что-то надеешься, Мелинай? – спросил барон Теорат Черный. – Никто не вернет нам дары. А после того, что случилось с тобой, ты бы лучше о нашей безопасности подумал. Не ровен час – придут и за нами.
Красавица Асска на другом конце стола, услышав это, торопливо вскинула руку с наполненным рубиновой кровью кубком.
– Выпьем за великий клан! – прощебетала она. – Долговечности нашему клану и моим отцу и матери!
– За клан! – поддержали все.
Теорат промолчал и понимающе переглянулся со своим другом Шауни. Они так и не испили из кубков. В это время один из гостей, который расслышал ранее сказанные слова, вдруг поднялся и, подойдя, негромко обратился к Теорату:
– Прошу простить, а что произошло с графом Мелинаем?
– Бывшим графом, – уточнил Теорат.
– Давайте не будем об этом, – натянуто улыбнулся Мелинай, уже сожалея, что задал вопрос. – На празднике принято веселиться, а не обсуждать разного рода личные неприятности, которые никого не касаются.
– Так уж и не касаются. – И барон закончил: – Раз на меня так пристально смотрит
