Кавелли заставил себя успокоиться. Не исключено, что у него просто шалят нервы и это совершенно естественные звуки, которые можно услышать ночью в старых стенах. Дыхание дома? Он вспомнил про собор Святого Петра, о котором говорят, что он на самом деле дышит благодаря своим огромным размерам, причем его стены ежедневно сжимаются и расправляются на целых одиннадцать сантиметров. Кавелли закусил губу. Не может же он стоять так вечно. Он опустился на одно колено и очень осторожно заглянул за угол в коридор.
Ничего. Если там кто-то и был, то, во всяком случае, сейчас он уже исчез. Вдруг в темноте промелькнула какая-то тень. В дальнем конце коридора напротив его комнаты точно что-то происходит! Так и есть — кто-то стоит перед его дверью. Кавелли прищурился. Похоже, какой-то мужчина неподвижно застыл прямо у него на пороге.
Мариано!
Что он там делает? И как долго намеревается там торчать? Кавелли осторожно убрал назад голову и выпрямился. Внезапно под ним громко скрипнул пол. В следующее мгновение в конце коридора послышались торопливо удаляющиеся шаги. Где-то хлопнула дверь. Кавелли в мгновение ока добежал до своей комнаты, бесшумно захлопнул дверь и дважды повернул ключ в замке. Он упал на постель и подождал, пока успокоится дыхание. Затем снова встал и поставил стул так, чтобы его спинка заблокировала дверную ручку.
XIX
Ночь Кавелли провел в беспокойном полузабытьи. Уснуть по-настоящему он так и не решился. Его заставлял вздрагивать каждый звук. Когда, наконец, взошло солнце, он чувствовал себя совершенно разбитым.
Однако с утра тревоги отступили. При дневном свете все выглядело совершенно иначе, скорее всего, ночью он воспринял ситуацию более драматично, чем она того заслуживала. Возможно, что Мариано вовсе не так уж долго стоял у его двери? Или случайно проходил мимо и по какой-то безобидной причине задержался на минутку?
Кавелли встал, проделал свои обычные утренние упражнения: пятьдесят отжиманий, пятьдесят приседаний и несколько упражнений на растяжку. Затем принял контрастный душ и оделся. Между тем было уже без двадцати шесть. Завтрак здесь подают ровно в шесть, однако, рассудил Кавелли, не помешает спуститься в столовую на несколько минут пораньше. Вероятно, Монтекьеса будет весьма признателен за такое проявление пунктуальности. Кроме того, он не испытывал особого желания снова проделать весь этот путь под строгим присмотром Консуэлы.
Пока он убирал стул из-под дверной ручки, он снова вспомнил, как ночью Мариано ошивался под его дверью. Что было самым неприятным в этом странном человеке? Его откровенно собачья преданность и покорность своему работодателю, или враждебные взгляды, которые он бросал на Кавелли, хотя они едва знакомы, или его манеры соглядатая? Кавелли испытывал почти физическое отвращение при одной только мысли о нем.
Он осторожно повернул ключ в замке и открыл дверь. Конечно, там никого не оказалось. Кавелли еще раз поправил волосы, словно какой-нибудь актер перед выходом на сцену. Впрочем, его положение не сильно отличалось от положения лицедея.
Он придал лицу бодрое и дружелюбное выражение и направился в столовую. Когда он спускался по лестнице, то заметил в холле Монтекьесу. Тот беседовал с миниатюрной женщиной лет сорока, с каштановыми волосами, собранными в строгую деловую прическу. Видимо, она уже собиралась уходить, потому что Монтекьеса только что пожал ей руку, а у двери стоял слуга, держа в руках ее небольшую дорожную сумку. Неужели она — подруга Монтекьесы? Если да, то оставалось лишь поздравить его. Женщина не только выглядела чрезвычайно привлекательной, но и обладала неким особенным обаянием, которое сразу же вызвало у Кавелли неожиданную симпатию.
Как так вышло, что он до сих пор не встречал ее в этом доме? Почему она не присутствовала на ужине? Неужели Монтекьеса ее скрывает, потому что боится, как бы посторонние не узнали, что его внешне благопристойная жизнь а-ля Эскрива на деле не такая уж безгрешная? Кавелли так и не смог решить, в этом случае Монтекьеса кажется ему более или менее симпатичным? Вероятно, и то и другое. То, что у него есть подруга, делало его более человечным, но в то же время и более лживым.
— Доброе утро, — поздоровался Кавелли.
Монтекьеса подпрыгнул так, как будто ему явился сам сатана. Он гневно сверкнул глазами на гостя, но лишь на мгновение, и тут же на его губах расцвела улыбка.
— Доброе утро, монсеньор, еще немного, и я буду полностью в вашем распоряжении.
Он махнул рукой в сторону столовой, давая таким образом понять, что Кавелли стоит дождаться его именно там. Однако тот сделал вид, что не понял намека, подошел и протянул руку женщине.
— Кавелли. Рад с вами познакомиться.
Она с любопытством взглянула на него и чуть неуверенно улыбнулась.
— Взаимно. Де Лука.
— Доктор де Лука, — Монтекьеса произнес это явно громче, чем необходимо, — необыкновенно занята, и я не хочу ее больше задерживать.
Доктор де Лука в некотором недоумении перевела взгляд с одного мужчины на другого. Возможно, Кавелли выдавал желаемое за действительное, но при взгляде на Монтекьесу он уловил в карих глазах женщины некоторую неприязнь, да что там — почти отвращение. По-видимому, она тоже почувствовала, что гостеприимный хозяин не одобряет эту случайную встречу. Она мельком взглянула на наручные часы, но все же слишком быстро, чтобы понять, который час, и нарочито бодро воскликнула:
— О, уже так поздно, мне и вправду пора идти.
Затем она торопливо попрощалась, при этом совершенно формально обращаясь к Монтекьесе по фамилии.
«Значит, все-таки не подруга», — подумал Кавелли со скрытым удовлетворением. Хотя, возможно, это просто умелый спектакль, чтобы замести следы?
Слуга уже открыл дверь и теперь ждал снаружи. Монтекьеса положил женщине руку на плечо, желая, по всей видимости, изобразить отеческую заботу, но так торопился выпроводить ее, что получилось, будто он выталкивает свою знакомую за порог. Мимолетная улыбка, быстрый взмах рукой, и он, вздохнув с облегчением, закрыл дверь. Через две секунды он снова взял себя в руки и весело хлопнул в ладоши:
— А теперь позавтракаем!
Не дожидаясь ответа, Монтекьеса устремился в столовую. Кавелли последовал за ним. Стол уже был накрыт. К большой радости Кавелли, кроме них, в столовой никого не оказалось, и, самое главное, Мариано отсутствовал.
Снова Монтекьеса начал трапезу с долгой беззвучной молитвы, затем благословил дарованную им Богом еду. Завтракали здесь еще более скромно, чем ужинали. Белый хлеб, апельсиновое варенье и черный чай. Даже масла не было. Возможно, есть какая-то правда в старой пословице, что богатые люди не потому богаты, что много зарабатывают, а потому, что мало тратят.
Похоже, что Монтекьеса стремился как можно скорее загладить неловкий момент, поскольку отменил им же самим введенное правило о тишине во время трапезы. Вместо этого он наклонился к Кавелли, положил ему руку ему на плечо и доверительно сообщил:
— Хочу, чтобы вы знали, что Мариано получил от меня братский выговор.
Кавелли мысленно содрогнулся. Братское или даже сестринское осуждение — это особый вид наказания, который использовали руководители «Опус Деи» для вразумления тех членов сообщества, которые нарушили его основные правила. И это наказание, несмотря на благочестивое название, было достаточно серьезным. Кавелли постарался скрыть испуг. Почему, во имя всего святого, Монтекьеса сделал выговор Мариано? За то, что тот стоял ночью под дверью комнаты? И откуда Монтекьеса об этом узнал? О чем он еще мог догадаться? Что ему рассказал Мариано?
— Я не совсем понимаю, — произнес Кавелли максимально убедительно, — что же натворил этот добрый малый?
В ответ Монтекьеса серьезно посмотрел ему в глаза.
— Он не поприветствовал вас должным образом вчера за ужином, монсеньор. Вчера вечером я промолчал, чтобы не смущать Мариано, но такое непристойное поведение по отношению к гостю в этом доме недопустимо.
