Вдруг он услышал, как где-то щелкнул дверной замок. Он невольно посмотрел в ту сторону, откуда донесся звук. Монтекьеса исчез.
— Перед ужином падре удаляется на час для уединенной молитвы.
Консуэла произнесла все это тихим голосом, по-прежнему опустив глаза в пол. На первый взгляд она казалась скромной, можно сказать, даже смиренной, но Кавелли чувствовал, что это впечатление обманчиво. Ему показалось, что за ее смирением скрывалось высокомерие. Похоже, что она испытывала гордость за добровольно принесенную жертву. Но кому предназначена эта жертва? Богу? Монтекьесе? Она обращалась к нему «падре». Но ведь для верующего человека это нарушение всех церковных канонов. Монтекьеса не имел церковного сана, он — бизнесмен. Неужели он считает себя не только духовным братом Уинстона Черчилля, но и своего рода вновь возродившимся Хосемарией Эскривой? Он обустроил этот дом как «Опус Деи» в миниатюре?
Кавелли снова бросился в глаза нарочито испанский стиль оформления покоев. Монтекьеса — итальянец, Эскрива был испанцем. Как и Консуэла? Ее лишенное украшений черное платье, весь ее вид говорили о том, что она вполне могла претендовать на роль хозяйки местного «Опус Деи». Кавелли был уверен в этом настолько, насколько в данной ситуации можно было быть в чем-то уверенным.
— Если позволите, я провожу вас в вашу комнату, монсеньор?
— Большое спасибо.
Кавелли подумал, что, внимательно присмотревшись к дому, он сможет лучше понять, что творится в голове у его обитателей.
По широкой лестнице они поднялись на второй этаж. Комната Кавелли располагалась в конце устланного толстыми коврами коридора. И хотя стены украшали бесчисленные изображения святых, весь остальной интерьер скорее напоминал люксовый номер роскошного отеля. Из окон открывался потрясающий вид на лагуну и Венецию. Окажись он здесь при других обстоятельствах, то чувствовал бы себя как в отпуске. Но только сейчас совсем не до отдыха. Кавелли проник в этот дом, чтобы предотвратить катастрофу. Вдруг накатила страшная усталость. Он задумался, способен ли хоть чего-нибудь добиться? Монтекьеса по-прежнему дергал за ниточки, на которых подвесил и папу римского, и Кавелли, и весь мир… Многое зависело от того, насколько хозяин дома доверял ему. Действительно ли он готов посвятить его в свои планы? А что будет с Кавелли, если он ему не доверяет?
Еще час назад он был в Риме, а теперь оказался в четырехстах километрах от столицы, на частном острове, который обустроен как небольшая штаб-квартира «Опус Деи». Что Монтекьеса намерен делать дальше? Кавелли задал ему вопрос, но пока не получил никакого ответа.
В этот момент он обратил внимание на маленький огонек. Тот светился над темной лагуной, но, приближаясь, становился все больше и больше, пока, наконец, не превратился в два ярких огня. Похоже на быстро приближающуюся лодку. Вскоре послышался шум мотора. Кто-то явно приближался к острову. Затем, так же внезапно, как появились, огни исчезли, и снова воцарилась тишина. Видимо, лодка причалила. Кавелли отвернулся от окна.
Внезапно он осознал, что у него даже нет с собой зубной щетки и одежды на смену. Он осмотрелся вокруг. За одной из дверей находилась удобная, до блеска начищенная ванная комната с отделкой из мрамора и с полным набором роскошных туалетных принадлежностей. В шкафу висели три разных костюма его размера, а в комоде находилось аккуратно сложенное нижнее белье. Все было совершенно новым. Кровать поражала размерами и роскошью. Необычно только то, что подушка лежит отдельно на кресле рядом с кроватью, а к стене прислонены две тонкие доски. Лишнее напоминание, что это отнюдь не гостиница. Многие члены «Опус Деи» спят без подушек, а на матрас кладут две доски, так сказать, для умерщвления плоти. Жесткая постель призвана задушить чувственные желания верующих в зародыше. Что она часто вполне успешно и делала.
Однако Монтекьеса, по-видимому, решил предоставить своим гостям выбор. Подушка лежала рядом. Или это своеобразное испытание? Только сейчас ему пришло в голову, что в роскошной комнате отсутствовали две вещи, которые всегда можно найти даже в самом дешевом отеле: телевизор и телефон.
Кавелли решил, что надо попытаться дать знать о том, где он оказался, монсеньору Лонги. Это, пожалуй, единственная мера предосторожности, доступная ему на данный момент. Кто знает, что на уме у его радушного хозяина? Монтекьеса произвел на него впечатление опасного и непредсказуемого человека. Впрочем, он попытался отогнать от себя эти мысли как можно скорее.
Или лучше повременить со звонком, учитывая, что в комнате могут быть спрятанные микрофоны?
А вот сообщение отправить стоит. Он вытащил из кармана смартфон и набрал код для разблокировки. Засветился экран, и Кавелли почувствовал, как сердце замерло и пропустило пару ударов. Связь отсутствовала.
XVI
Примерно через час Кавелли услышал стук в дверь. Консуэла, которую он мысленно именовал матерью-настоятельницей, пробормотала что-то настолько тихо, что он ее не понял, но предположил, что она хочет проводить его к ужину.
Монтекьеса уже его ждал. Он восседал в высоком кресле во главе длинного стола и покуривал сигару. Обстановка вокруг напоминала столовую средневекового замка: стены, отделанные деревянными панелями, высокие подсвечники и пылающий камин шириной уж никак не менее шести метров. Все это как нельзя лучше оттеняло нездоровые амбиции Монтекьесы. Здесь он, вероятно, чувствовал себя настоящим королем.
Справа от него на широкой стороне стола сидел светловолосый мужчина со впалыми щеками. На вид ему можно было дать лет двадцать пять. Когда Кавелли вошел в зал, молодой человек испуганно вздрогнул и откровенно враждебно уставился на него.
— Присаживайтесь, монсеньор! — Монтекьеса указал на место слева от себя.
Кавелли подошел к столу, вежливо улыбнулся незнакомцу, представился и занял предложенное ему место. Молодой человек поджал губы и едва кивнул в ответ, избегая смотреть в глаза. Представиться он, видимо, не счел нужным. Монтекьеса сделал вид, что удивлен этим враждебным демаршем, и недовольно посмотрел на молодого человека. Затем пожал плечами и, словно извиняясь за его грубость, любезно улыбаясь, пояснил:
— У нас здесь редко бывают гости, монсеньор Кавелли. Это — Мариано, мой… — он запнулся, — мой секретарь. Мариано, это посланник святого отца, монсеньор Кавелли, или, пожалуй, даже… — он заговорщически подмигнул Кавелли, — наш человек в Ватикане.
Мариано выдавил из себя кислую улыбку, на которую Кавелли ответил вежливым кивком. Затем он поблагодарил Монтекьесу за приглашение, похвалил его великолепное жилье, упомянув, как бы между прочим, что в его комнате нет мобильной связи. Монтекьеса понимающе кивнул.
— Извините за это неудобство. Но я не вижу смысла уединяться на необитаемом острове, если каждые пять минут там будет трезвонить телефон. Мы здесь сосредоточены на работе во славу Божью, любое мирское проявление нам только мешает. Вот почему у меня здесь есть лишь…
Монтекьеса замолчал на середине фразы. Похоже, что он сказал больше, чем собирался, и уже пожалел об этом. Неловко смяв в пепельнице сигару, он продолжил:
— В моем кабинете есть телефон, но пользоваться им можно лишь в чрезвычайных ситуациях. Слава богу, что они еще ни разу не случались. Но если вам обязательно надо позвонить… — При этих словах его лицо приняло такой вид, будто он готовился принять мученическую смерть.
— Ни в коем случае, ни в коем случае, я легко могу подождать, — поспешил заверить его Кавелли, всем своим видом пытаясь показать, что его желание позвонить из такого благочестивого места является чем-то совершенно абсурдным. Он чувствовал, что эта тема вызывает у хозяина дома недовольство. В воздухе как будто соткалось и повисло облако взаимного недоверия.
В этот момент за спиной Кавелли открылась дверь, и молодая женщина вкатила сервировочную тележку. Он прикинул, что на вид лет ей не больше двадцати, но при этом выглядит она изможденной и бледной. Как и Консуэла. она тоже была одета в черное платье в пол, что делало весь ее облик еще более мрачным. Кроме того, было в ее чертах что-то такое, что позволило Кавелли без всяких сомнений причислить ее к членам «Опус Деи».
