знаю, — пожал плечами Сан Саныч.
— Как же так?
— Не говорят ничего, — Сан Саныч с надеждой посмотрел на редактора.
— Не может быть! Просто так не берут! Что-то должно быть. Вы сами-то что думаете? Может, анекдот где рассказали?
— Да не люблю я анекдоты, я их не запоминаю...
— Могли обсудить что-то... по неосторожности?
— Что я мог обсудить?
— Ну мало ли... вы вообще как к линии партии относитесь? Есть же перекосы, согласны?!
— Нормально отношусь, я кандидат в члены партии.
— А к Сталину? Вам не кажется, что... сдает наш вождь? — Кротовский заморгал глазами и отвел взгляд. — Все-таки возраст?!
— Я так не думаю! — Сан Саныч с неприятным удивлением разглядывал журналиста. — Хочу написать ему письмо.
— Правильно, напишите все чистосердечно, и он простит. У нас в семье безусловный культ личности Сталина — Ленина. Мы их любим! И я, и жена, и дочки, у меня младшая пионерка еще, проходит мимо портретов, обязательно отдает пионерский салют. Жена научила. По-моему, это прекрасно, когда люди так любят своих руководителей. Не рассуждать, а идти следом за вождями! За великими идти! Страшная патриотическая сила получается!
Сан Санычу не очень нравились все эти странные рассуждения, и сам этот журналист уже не нравился. Слизняк какой-то. Даже хотел спросить, не он ли написал фельетон на отца Фролыча? Белов помнил заголовок: «Враг вел судно на камни!» Не стал спрашивать. Вскоре объявили отбой, и они улеглись по кроватям.
Сан Саныч не сразу уснул, из-за журналиста-фельетониста опять задумался о письме Сталину. Он думал о вожде, понятно было, что Сталин не мог знать про такие сложные случаи, как у него, — Николь ссыльная, да еще иностранка, он женат... Но партийные органы по всей стране работают... это их дело, и они должны разбираться! В конце концов, это судьбы людей! Ему совершенно ясно было, что дело не в Сталине и что можно было попробовать написать...
Ключ в двери громко заскрежетал, она открылась, и Белова повели по пустым ночным лестницам и коридорам. Он спросил, сколько времени, но услышал недоброе: «Не разговаривать!»
В кабинете сидел следователь. Улыбался, изучая лицо Сан Саныча. Указал на стул:
— Ну как, гражданин Белов, надумали?
— Я все написал, товарищ старший лейтенант, — Сан Саныч приложил руку к груди.
— Называйте меня гражданин старший лейтенант, вы под следствием.
— А в чем меня обвиняют? — заторопился Сан Саныч, он наконец увидел человека, которому можно задать этот вопрос и который обязан на него ответить.
Старший лейтенант многозначительно молчал, вглядываясь в лицо Сан Саныча. Он был аккуратный, с приятной улыбкой, похож на артиста кино.
— Не хотите, значит? Это понятно. Это подтверждает наши предположения. После того как я зачитаю вам обвинение, вы уже не сможете заявить о своем раскаянии. Понимаете? Вам, за ваши заслуги, — он сделал значительную паузу, — делают снисхождение. Предлагают самому раскаяться и разоружиться перед партией и народом!
Сан Саныч молчал.
— Расскажите о своих политических взглядах и настроениях и о своей враждебной деятельности против СССР. — Антипин положил перед собой чистый лист бумаги. — Даже если она была нечаянная и вы заблуждались...
— У меня нормальные политические взгляды и настроения... хорошие! Какая же враждебная деятельность?! Я — честный человек, гражданин старший лейтенант!
— Честный? — старлей смотрел пристально.
— Абсолютно! Кристально честный! — выскочило из Сан Саныча слово, которым он думал, но которое никогда не собирался произносить.
— Ну?! — снисходительно усмехнулся лейтенант.
— Нет, ну понятно... — замялся Белов.
— Расскажите о вашем методе толкания.
— О чем? — не поверил Сан Саныч.
— О вашей работе, вы же придумали толкать баржи!
— Не я, это известно было, но... — у Сан Саныча, от того, что старлей заинтересовался его работой, прибавилось духу. — Раньше буксир баржи за собой тянул, а теперь толкаем. По нескольку барж можно! Раньше думали...
— Ну вот, я вижу, вы любите вашу работу. А как вы считаете, в чем наша работа заключается?
Белов не ожидал поворота в разговоре, замер, разглядывая серебряные погоны офицера.
— Вы за государственную безопасность отвечаете.
— Та-ак, а что это значит? Просто, в жизни?
— Не знаю, шпионов ловите, врагов народа...
— Вы в жизни много их встречали?
— Я? Я не встречал...
— Конечно, у него на лбу не написано, что он шпион. — Лейтенант сделал паузу. — Вот это и есть наша работа! Простой антисоветчик, и тот маскируется, прикидывается обычным честным человеком. Наша задача — вычислить его! А бывает, человек и сам про себя ничего такого не думает, а гниль уже завелась! Мы должны помочь такому человеку! Вот ваш случай, давайте начистоту, без протокола! — он отодвинул в сторону бумаги и ручку. — Антисоветских анекдотов вы не рассказываете?
— Нет! — честно затряс головой Сан Саныч.
— И никогда не слушали? — лейтенант добродушно улыбался. — Да ладно вам, капитан, даже я их знаю! Бывают, кстати, очень смешные. Недавно арестованный рассказал: «Один другому говорит, у нас, говорит, по ночам только проститутки, воры да энкавэдэшники работают!» — старлей засмеялся приятным, очень натуральным смешком. Ему, похоже, и на самом деле было весело.
— Нет, ну слышал, конечно... — Сан Саныч от напряжения не понял смысла анекдота.
— Слышали, а заявление на анекдотчика написали? По закону?
— Нет, — виновато потупился Сан Саныч.
— А это для кристально честного советского человека уже пятно! Наша задача, чтобы все были пусть и не кристально, но хотя бы просто честными! Услышал — напиши! Мы разберемся!
Белов пожал плечами и согласно кивнул.
— А еще за вами водится прямо патологическая любовь к ссыльнопереселенцам. Половина экипажа «Полярного» — ссыльные или бывшие зэки, ребенок у вас от ссыльной, жениться на ней собирались, нарушая закон, и, уж конечно, этот спецрейс к поселенцам прошлой осенью...
— Я о рейсе подробно написал, там люди погибли бы, а вот Турайкин — он настоящий враг!
— Видите! Вы Турайкина считаете врагом, а нам ничего не сообщили! — он уже не улыбался, смотрел строго. — Еще можно вспомнить, как вы сначала согласились работать с органами, а потом передумали... Что вам не понравилось?
— Я все честно объяснил старшему лейтенанту Квасову! Я не могу этого — у меня другое призвание. Я — флотский человек, я много
